Победитель получает...

— Оставь существо! — потребовали серые.

Маша вновь ощутила давление на свой разум и снова сумела отбросить его, но было ясно, что надолго её не хватит. Мельком глянув на Кусю, она заметила, что он совершенно неподвижен… Заглянула ему в глаза — они выглядели остекленевшими, безжизненными…

Серые сделали шаг вперёд — все сразу.

— Отдай существо и уходи!

— Нет… — Маша отступила на шаг, упёрлась спиной в древесный ствол. — Нет.

И вдруг понимание пришло: Маша отчётливо осознала, что всё — правда. Если она отдаст этим жутким серым черноглазам Кусю, то её действительно отпустят, да ещё и до Города проводят. И сотрут память — об этой встрече и… о Кусе.

Она и не вспомнит даже, как стала предательницей, будет спокойно спать и есть с аппетитом в безопасном Городе среди неведомых дружелюбных фоому.

Сомнений не было — вообще, ни секунды, как в детстве, когда Маша как-то раз бросилась на здоровенного пса, загнавшего в угол соседского котёнка. С таким абсолютным бесстрашием бросилась, что псина убежала, поджав хвост.

Дедушка, услышав об этом от соседей, сказал: “Хорошей матерью будет”. Маша тогда не поняла, какая тут связь, и соседи, кажется, тоже.

И ещё она поняла: они не могут отнять Кусю, потому что он — в сумке! В этой загадочной сумке, которую ещё более загадочный Мастер не зря назвал доброй вещью. Он сейчас — как часть самой Маши. А она — она часть Игры. Фигурка на игровом поле. Да. Пришло время для следующего хода.

И мгновенно из воздуха соткался кубик, перекувырнулся, мелькнул перламутровым боком с тремя точками.

— Желаете завершить второй раунд и начать третий?

— Да! — выкрикнула Маша, отметив уголком сознания, что голос на этот раз звучал немного иначе. Он был не таким самодовольным и уверенным, а главное — не таким холодным…

========== Глава 25. Игра продолжается. Третий раунд. ==========

— Счёт: два — ноль. Игра продолжается. Третий раунд.

Всё-таки необычно звучит этот голос, не так, как раньше. Маша успела об этом подумать, прежде чем уже знакомый круговорот завертел её, чтобы оставить в кромешной темноте, прижимающей к груди сумку — тёплую и приятно тяжёлую.

На всякий случай Маша осторожно высвободила одну руку и пощупала там, где должна быть голова кото-мыша. Ну да — вот они, пушистые нежные пёрышки и шелковистый мех.

Сяжки затрепетали, повернулись уши, и глаза замерцали зелёным, кажется, Маша даже уловила лёгкое движение воздуха от его дыхания. Было страшно нарушать тишину, иначе она заговорила бы с Кусей, но случай с моргом послужил хорошим уроком для девушки, а кото-мышь с рождения знал, что в неясных обстоятельствах лучше всего затаиться. У говорящих это в крови.

Какое-то время Маша ещё надеялась, что глаза привыкнут к темноте и удастся различить хоть что-то в этой непроглядности, но и через несколько минут она видела лишь глухой мрак, местами несколько более густой, местами — сравнительно разреженный.

Поневоле пришлось подключить осязание, и Маша осторожно нагнулась, а потом и вовсе опустилась на колени — просто идти вперёд, да ещё и с занятыми руками, не показалось разумной идеей.

По ощущениям под ногами была не земля, а нечто твёрдое, может быть даже пол. Да… очень твёрдое, но шероховатое. Маша отклонилась назад, почти села на пятки, держа сумку на коленях, нерешительно коснулась пальцами прохладной жёсткой поверхности.

Кажется, камень, но не дикий, а грубо обработанный. Провела рукой дальше, вот и ровная линия стыка: пол, облицованный не ошлифованными каменными плитами, — вот что это такое.

Внезапно Куся, так и не проронивший ни звука, лишь шевеливший всеми своими чувствительными антеннами, выскользнул из сумки.

Маша вздрогнула, даже руку протянула, инстинктивно желая остановить его и вернуть в относительно безопасное сумочное нутро, но умом она понимала, что это бессмысленно. Она не сможет удержать его и не сумеет самостоятельно обследовать это место, наверняка таящее неведомые опасности. Кто ж их в безопасное закинет?

Куся стоял рядом совершенно неподвижно не более трёх секунд, а потом шумно понюхал воздух, фыркнул и… исчез. Возможно, он отошёл всего на несколько шагов, что в кромешной темноте вполне можно было приравнять к исчезновению.

Маше казалось, что и зрение, и слух у неё уже обострились до предела, но вокруг по-прежнему лишь качались и клубились тени — чёрные на чёрном, и не доносилось ни звука во мраке, настоянном на неподвижном молчании, словно фырканье Куси было единственным, что потревожило мёртвую тишину этого места за долгое-долгое время.

От всматривания в шевелящийся неровный мрак Маше начало мерещиться, что её и вправду обступили ожившие сгустки тьмы, что они присматриваются, не имея глаз, принюхиваются, хоть и не обладают обонянием, к тем, кто осмелился вторгнуться в их владения и потревожить их тайную жизнь.

Все детские страхи разом начали просыпаться в ней. Молчание и тьма обрели особую наполненность — здесь обитали все чудовища детских страшилок и кошмарных снов, отсюда они приходили, чтобы тревожить и сжимать горло спазмами ужаса, не позволяя крику вырваться наружу…

Надо взять себя в руки. Если бы у неё был фонарик… Маша запустила руку в сумку, всё ещё открытую после того как из неё выбрался кото-мышь. Наткнулась на что-то гладко-цилиндрическое. Не может быть! Неужели…

Маша вытащила неизвестный предмет — вот и кнопка на корпусе. Значит ли это, что она может его включить? Не навлечёт ли свет новые беды на невольных нарушителей спокойствия?..

Рядом шевельнулось что-то небольшое, что могло бы заставить её заорать так, что переполошились бы все монстры в радиусе нескольких километров, но Маша так ждала возвращения Куси, что смогла удержать вопль, — это действительно был он — тёплый и пушистый.

— Похоже, здесь никого нет, — сказал Куся, впрочем, не слишком уверенно.

— Тогда я включаю фонарик, — сообщила Маша.

И нажала на кнопку, прежде чем кото-мышь мог бы возразить или спросить, что это такое.

Рассеянный луч осветил тёмные, почти чёрные каменные плиты пола, они были большими, непонятной формы, края ровные, плотно пригнанные друг к другу, но общая форма ускользала от сознания. Девушка осторожно повела лучом выше — неподалёку обнаружилась стена, кажется расписанная какими-то изображениями, и Маша поднялась и поспешно подошла к ней.

Ощущение затерянности на открытом и враждебном пространстве требовало найти какую-то опору, хотя бы одну сторону, откуда можно не ждать нападения. Куся молча и с полной готовностью последовал за ней, бесшумно скользя по каменному полу. Нельзя было не заметить, как сильно он встревожен, но Маше хотелось верить, что это вызвано только внезапным перемещением.

Куся развеял эти надежды.

— Знаешь… — сказал он тихо, рассматривая стену, к которой Маша прислонилась, пытаясь разглядеть что-нибудь в этом каменном мешке, — это очень нехорошее место.

— Я понимаю, тебе тут не нравится, это совсем не похоже на джунгли, к которым ты привык, но, может быть… — успокаивающе начала девушка.

— Нет, — перебил её кото-мышь. — Не в этом дело. Это плохое место. Очень плохое. Злое.

— Почему ты так думаешь?

— Я не думаю, — Куся тряхнул головой, словно желая выразить этим движением всю абсурдность такого предположения, — я чувствую, — он вновь насторожил весь комплект своих чувствительных усиков, словно прощупывая ими не только то, что находилось рядом, но и весь этот, по-видимому, огромный подвал.

— И стена, у которой ты стоишь, плохая, — сообщил он, помолчал несколько секунд и прибавил: — Они тут все плохие.

Маша хотела что-то возразить — не столько потому, что была не согласна, поверить в это как раз было очень и очень легко, а просто в целях самоуспокоения, но чем зря пытаться убедить неизвестно в чём непонятно кого — Кусю-то она уж точно не убедит, да и себя — вряд ли, — она решила посмотреть повнимательнее на эту самую “плохую стену”.

Отошла на шаг, посветила фонариком. Лучше бы она этого не делала, честное слово. Вот не знала бы, какие там ужасы изображены, и могла бы ещё какое-то время ощущать себя в относительной безопасности у этой надёжной каменной опоры.