Страница 26 из 59
— Бросай свой кубик, — сказал Куся, не двигаясь и даже не понижая голоса. Он знал, что теперь это бесполезно.
— Почему? — растерянно прошептала Маша.
— Это морг. Он нас заметил. Бросай. Бросай скорее, не то поздно будет!
Уловив эти новые звуки, исходящие от добычи, морг осторожно приблизился ещё немного. Спешить ему было некуда, к тому же он предпочитал нападать в тот момент, когда жертва срывается с места, пытаясь убежать, тогда меньше вероятность попутно прихватить слишком много несъедобного вместе со съедобным.
Такое случалось постоянно, и от всего, что не годилось в пищу, морги, конечно же, избавлялись без особого труда. В джунглях не были редкостью облепленные серо-зелёной слизью камни, изрядные комья земли пополам со мхом, покорёженные ветки, полупереваренные листья и даже немалые части древесных стволов.
Говорящие называли эти зловещие следы отрыжкой моргов, но сами морги старались прихватывать поменьше лишнего и потому не спешили нападать на неподвижные объекты. Они по опыту знали: стоит приблизиться и у жертвы рано или поздно обязательно сдадут нервы, а если нет… что ж — значит, на этот раз отрыжки не избежать.
Маша переводила испуганный взгляд с Куси на нечто бесформенное и колышущееся, снова растерянно смотрела на кото-мыша. Да, теперь ей стало вполне очевидно, что это вовсе не туман или нечто безобидное, принявшее устрашающий вид, благодаря влажному сумраку, да и чувства подсказывали, что опасность ужасна и неотвратима, но всё же она не могла поверить в это, отказывалась верить.
И не могла понять, почему Куся не шевелится, почему не пытается сделать хоть что-нибудь.
— Ты беги, — прошептала Маша, — улетай. А я брошу, я успею. За меня не волнуйся.
Куся тоскливо покосился на девушку. Она не понимает… просто не понимает, что это конец, никуда ему не убежать и не улететь. Ему было так тепло и уютно в этой странной сумке, хотя Куся даже не осознавал сейчас, что он всё ещё находится внутри Машиного имущества, но неосознанное ощущение уюта и безопасности, вопреки всему сохранявшееся в глубине его существа, хотелось продлить насколько возможно, не двигаться, не шевелиться, провести так все оставшиеся секунды до неизбежного конца.
Но Маша должна бросить свой кубик и уйти, а она ничего не делает. Вот упрямая! Неужели придётся срываться в бессмысленное бегство, чтобы она наконец послушалась?
— Давай же… — прошелестел Куся, отмечая, как морг придвинулся ещё немного, как осторожно выпустил из своего тела два крупных, пока коротких отростка.
Понял, гад, что их двое, различил по голосам.
— Ну чего ты тут разлёгся? — возмущённо зашептала Маша. — Собрался приносить себя в жертву, да?! Мне не нужно, я не хочу… Я не хочу, чтобы ты умирал! Куся, Кусенька, ну пожалуйста… ты же можешь! Можешь от него убежать. Правда же… — она перехватила его обречённый взгляд, — можешь?.. — повторила одними губами.
И без слов поняла ответ.
— Не может быть… — она не хотела верить, но сердцем уже поняла, что говорят потускневшие зелёные глаза.
Прощальный взгляд. Обречённый и прощальный…
— Нет… — Маша медленно протянула к нему руку, — нет…
— Бросай же! — едва ли не вскрикнул Куся, приметивший боковым зрением, как мягко всколыхнулась туша морга.
Видно, ему надоело ждать.
Но Маша словно оцепенела, отчаяние захлестнуло её, и она не могла заставить себя ни говорить, ни двигаться, а главное — не могла смириться, принять гибель Куси как неизбежность, которую никто уже не в силах предотвратить.
И когда в теле морга вдруг появилась огромная дыра с расползающимися рваными краями, Маша сначала подумала, что это обман зрения оттого, что у неё всё плывёт перед глазами, ведь она, кажется, плачет, хотя до этого и не замечала текущих по щекам слёз; а потом решила, что это и есть конец, что так, должно быть, выглядит разверстая пасть этого монстра.
Но ошиблась в обоих предположениях.
Тело морга вздрагивало и словно бы плавилось, тихий булькающий звук, которым сопровождалось происходящее, был непередаваемо жуток. Маша опустила глаза на Кусю, и его потрясённый взгляд сказал ей, что он тоже не понимает, что происходит.
Но уже в следующий момент растерянность в глазах кото-мыша сменилась ужасом — более сильным, чем при появлении морга, — всепоглощающим ужасом.
Там, где только что колыхалась бесформенная туша, из тумана выступили невысокие вытянутые фигуры. Непропорционально большие головы, огромные, непроницаемо чёрные глаза без радужки…
“Серые?” — успела подумать Маша, в то время как Куся выдохнул:
— Черноглазы…
Ну да, какой же глупой она была, что не связала одно с другим. Серые, ставившие свои бесчеловечные опыты, размножавшиеся при помощи несчастных пленниц в тех чудовищных лабораториях; и черноглазы, похищавшие говорящих, погубившие семью Куси, — это одни и те же существа… Серая кожа и чёрные глаза, похожие на окна в бездну…
Они нашли их, нашли Кусю!
Маша увидела, как кото-мышь задрожал, и, сама не вполне сознавая, что и зачем делает, схватила сумку и вскочила, прижимая её к груди. Странно, но именно теперь она ощутила прилив сил и решимости, хотя умом понимала прекрасно, что эти враги куда опаснее морга.
Кажется, их было четверо или пятеро… а может и ещё больше, ведь в тумане плохо видно, да и не до того ей было, чтобы их считать. Маша старательно перехватывала сумку, обеими руками крепко-крепко прижимая к себе — понадёжнее, чтобы Куся ни выскользнуть, ни вырваться не мог, если ему вдруг придёт в голову попытаться повторить подвиг своего отца.
Маша сама не знала, зачем она это делает, на что надеется, просто чувствовала, что надо поступить именно так и никак иначе. Куся оказался легче, чем она думала. Он всё ещё дрожал, и Маше казалось, что даже через ткань сумки она ощущает, как часто-часто колотится его сердечко.
А потом на неё навалилось омерзительное чувство вторжения чего-то чужого в её разум… Это не объяснить, не передать словами. Страшно и мерзко — вот единственное, что могла бы сказать об этом Маша.
Неизвестно, как она отреагировала бы, если бы была одна. Но в её руках был Куся. И Маша ужасно разозлилась на этих существ, столь чуждых, холодных и безжалостных, уверенных в своём праве распоряжаться чужими жизнями и вторгаться в чужие головы!
Маша нахмурилась, ей казалось, что сейчас её взглядом можно запалить костёр! И чужаки дрогнули, а мерзкое ощущение отступило…
— Оставь это создание, — прозвучал безжизненный, безэмоциональный голос. — И уходи. Мы укажем тебе направление — дорогу к Городу фоому. Ты идёшь туда. Мы не будем мешать.
Маша видела, что безгубые рты неподвижны, но, вероятно, в дело всё же вступил её незримый переводчик…
— А больше вам ничего не надо?! — нагло ответила Маша.
Она была очень зла, страх куда-то испарился, а если он и был, то только за беззащитное перед этими убийцами существо у неё в руках.
— Он, может, и создание, но не ваше, и я уйду вместе с ним, — объявила она.
— Нет, — холодно ответили ей. — Ты уйдёшь одна. И никогда никому не расскажешь о нас… — это прозвучало зловеще-многообещающе.
Маша насторожилась. Злость постепенно проходила, а за ней — за ней стоял страх, он наступал на неё, он отнимал силы, словно душу вытягивал… И она почти физически ощущала, как с каждой секундой она, Маша, будет становиться слабее, а они — сильнее… Но пока что силы у неё были, и она собрала их все.
— Расскажу! — заявила Маша, сама удивляясь своему поведению.
Ну зачем их злить? Зачем говорить им об этом сейчас. Но что-то подсказывало ей, что она ведёт себя правильно, что нужно поддерживать этот странный и пугающий разговор, пока она не поймёт что-то важное, пока не будет готова принять решение.
— Ты позволишь нам стереть себе память — память о нас, — ответили ей.
— С чего вы взяли?! Не позволю! — возмутилась Маша, отмечая, что сама постановка вопроса довольно-таки неожиданная.
“Позволишь”… Значит, им нужно её позволение? И зачем им отпускать её в Город? Пусть даже и со стёртой памятью. Зачем вообще разговаривать с ней?! Они сильнее её, они могут сделать с ней всё, что угодно! Значит… значит, не могут! Неужели, дело в Игре?!