Победитель получает...

Красочные, детально прорисованные картины… В первые секунды Маша ещё не понимала, что именно нарисовано, хотя подсознание уже сжалось испуганной улиткой. Присмотрелась, уловила закономерность, поймала ускользающие от разума образы…

Кто эти существа? Люди? Человекоподобные? Как там в фантастике пишут: гуманоиды? Если бы они были совсем не похожи на людей, то и ладно бы. Но они были похожи, даже очень, а многие прямо-таки выглядели совершенно как земляне, но другие…

Со странно и страшно искажёнными пропорциями лиц, тел, с глазами, в которых застыл леденящий ужас, боль и отчаяние…

Сцены чудовищных пыток, отвратительных человеческих жертвоприношений… И ещё — вот, картины, которые подробно показывают, как уродовали этих людей, чтобы они приобрели такие искажённые пропорции, чтобы превратились в уродцев, вызывающих одновременно откровенный ужас и мучительное, до боли в сердце, сострадание…

Маша отшатнулась. Она не могла больше стоять у этой стены, не могла находиться рядом с этими чудовищными изображениями… Как можно такое рисовать… как можно творить такое…

Она пошла дальше — ведя фонариком вдоль стены, не замечая, как закусила губу, как сотрясает дрожь всё её тело. Всё то же… Одни ужасы сменялись другими, порой ещё более ужасными.

Маша старалась не присматриваться, но ей казалось, что картины эти навечно отпечатываются на сетчатке, в мозгу, в душе, как клеймо.

И когда она ощутила жгучую боль этого клейма, то поняла, что оно легло поверх другого — рядом с отчаянной мольбой несчастного альфа-носителя: “помни обо мне”… У неё даже не было имени, чтобы вспоминать её, как подобает вспоминать человека!

И ещё — память о семье Куси, о его разорённом гнезде, которое она, казалось, увидела, когда слушала скупой на детали рассказ.

И когда она ощутила это, то увидела — их. Ошибки быть не могло. Выше остальных изображений, были нарисованы ОНИ! Серые. Черноглазы. Не совсем такие же и куда более расплывчатые, словно и здесь их окутывал туман, в котором Маша совсем недавно встретила их впервые, но она их узнала и не верила в возможность ошибки!

К ним от несчастных жертв тянулись бледные нити, словно они питались этими муками, болью, страхом…

С расширенными от ужаса глазами, позабыв обо всём, что может подстерегать их здесь — не нарисованного, а реального, — Маша шла всё дальше.

Перед ней разматывалась лента запредельного кошмара, но остановиться было невозможно, и когда ей казалось, что сердце не выдержит большего, то, подняв фонарик выше, она увидела над плотной группой серых более толстые нити, тянущиеся выше, там — что-то, напоминающее большую летающую тарелку, снова лучи — ещё выше.

Сердце колотилось в горле. Было непередаваемо страшно, но она знала, что должна увидеть — что там. А там, на тёмной стене, показались чёрные фигуры, словно окутанные длинными плащами. Они были очень вытянутыми и казались совсем бесплотными. Капюшоны, где должна быть голова, а под капюшонами — лишь чернота, чернота, прорезанная холодными жгучими искрами. Одна фигура выше других. Под её капюшоном можно различить нечто, похожее на разорванную спираль…

А ещё выше, над этими существами, изображена перевёрнутая пирамида, поставленная на остриё.

Едва свет фонарика достиг верхнего края рисунка — основания пирамиды, как тишину разорвал хлопок, затем резкий короткий скрежет какого-то механизма, раздались шаги, и властный голос, отдаваясь эхом от стен, произнёс из темноты:

— Как посмела ты созерцать священные изображения?! Тебе хватило наглости, чтобы взглянуть на Безликих?! Ну что ж… ты заслужила награду за смелость… Надеюсь, ты внимательно рассмотрела ритуал жертвоприношения Безликим и их слугам. Теперь ты знаешь, что тебя ждёт.

Машин фонарик внезапно погас, и зловещий мрак вновь вернулся в свои владения полноправным хозяином. Снова послышались шаги — всего два или три — скрежет, щелчок, словно часть неведомого запирающего механизма встала на место, и всё стихло.

========== Глава 26. Ход кото-мышом ==========

Из оцепенения Машу вывело ощущение тёплого тельца, прижавшегося к её ноге. Она опустилась на пол и обняла Кусю.

— Ну и попали мы, Кусенька… Затащила я тебя… Прости меня, малыш.

— За что? — удивлённо встрепенулся кото-мышь. — Ты-то тут при чём? Ты… — он помолчал немного и закончил очень серьёзно:

— Ты черноглазам меня не отдала. Думаешь, я не понимаю? Я ведь всё слышал, только говорить не мог. Они обещали тебя к фоому отвести. И отвели бы, наверное… Если бы могли тебя забрать, то и спрашивать бы не стали. Значит, не могли… Это из-за Игры, да? — он поднял на девушку мерцающие живой зеленью глаза.

— Не знаю… наверное. Не зря же они везде мне попадаются. Вот и здесь… — Маша осеклась, не зная, что именно успел разглядеть и понять в чудовищных настенных росписях Куся.

— Я видел, — сказал он глухо. — Здесь — тоже они. Они — слуги Безликих, — прошептал он совсем тихо. — Это не может быть случайностью. Раз они тебе везде попадаются, значит… Они как-то связаны с Игрой.

— Но не могут вмешиваться, — продолжила его мысль Маша, не решившись договорить. Они не могут вмешиваться, потому что это Игра Безликих… Маше показалось самонадеянно так думать, но… эта мысль, раз появившись, не уходила, не отпускала. Теперь она почти уверена, что знает, кто эти Игроки… Лучше бы не знала… Нет, надо знать, надо… бороться? Разве можно с такими бороться?.. Что же делать?

— Что же теперь делать? — вслух повторил Куся. Маша испугалась, что думала вслух, но так и не решилась спросить, так ли это.

— Может, мне поискать выход? — продолжил кото-мышь. Я кое-что вижу… и запахи… движение воздуха… — он повернул голову и посмотрел туда, откуда появился и где исчез обладатель зловещего и властного голоса.

— Оттуда немного тянет. Мне кажется, что других выходов здесь нет, — прибавил он грустно.

— Нет-нет, — Маша покрепче прижала Кусю к себе. — Туда самим идти — никакого смысла нет. И вообще, не уходи никуда, ладно? Мне без тебя ещё страшнее…

— Не уйду, — вздохнул Куся. — Мне здесь тоже одному страшно, — честно признался он. — Здесь кругом такой холод… и… смерть. А ты — тёплая, — и Куся сам подставлял под её ласкающие руки то бок, то спинку, то шёлковые упругие уши.

Маша была почти уверена, что в другое время, а главное — в другом месте, Куся подобных вольностей ни за что бы не позволил. Но здесь… здесь действительно было ужасно… холодно — не телу, а душе.

Только через несколько минут Маша вспомнила про фонарик, поискала его, но не нашла, словно он растворился в жадном мраке, отдав весь свет, что у него был. Сумка осталась на месте — и то хорошо. Маша на всякий случай запустила в неё руку: нащупалась только фляжка, где ещё оставалась вода. Маша попила и напоила Кусю. Есть не хотелось.

Предложила Кусе снова забраться в сумку, но он отказался. Логика подсказывала, что надо настоять на своём, но навалилась сонная апатия… Надо, обязательно надо загнать Кусю в сумку, ведь ей не удержаться и в этом раунде. Наверное, скоро сюда придут, и придётся бросить кубик, даже если это будет означать окончательное поражение — всё равно.

Её ставка в Игре — жизнь, но умирать здесь она не хотела ни за что. Куся беспокойно шевелился рядом…

И зачем мучиться, — думала Маша, — ясно же, что о нескольких днях и речи быть не может. Так завершить раунд прямо сейчас и всё. А что — всё? И будет ли там лучше? Вот уж вряд ли… Теперь она ещё и Кусю втянула. Может быть, если вырваться отсюда, из этого жуткого подземелья, то ему удастся убежать? Наверное, другие места этого мира не так ужасны. Может, есть здесь леса какие-нибудь, где он сможет выжить?

Совсем один… без семьи, без надежды встретить себе подобных… Что я наделала… Не встретил бы он меня, может, добрался бы до фоому… Дедушка, милый, что же мне делать теперь?

“Может, добрался бы, а может и нет…”

Маша так ясно услышала родной голос, что даже головой завертела, словно и в самом деле могла бы увидеть деда, но, конечно, ничего и никого не увидела, зажмурила глаза, избавляясь от набежавших слёз.