Страница 12 из 21
– Любили бояре сесть повыше, так пусть теперь повыше полежат!
К ночи резня стала утомлять даже стрельцов. В Кремле ночевать было негде, все осклизло от крови и грязи и многие потянулись обратно в город, по домам. Все тонуло в заморском вине, вытекавшем из проломленных бочонков, и вязло в меду, разлитом на ступенях винных погребов. Крови было пролито немало, но не все из задуманного удалось. Стрельцы отыскали и убили только одного из Нарышкиных, Натальиного брата Афанасия. Главный объект их ненависти, ее брат Иван, все еще не попался. Поэтому они приставили многочисленную стражу ко всем кремлевским воротам, чтоб не смог сбежать змееныш, и обещали вернуться назавтра. В Кремле Наталья, царевичи Петр и Иван, и бояре Нарышкины провели ночь в страхе.
На рассвете стрельцы вновь с барабанным боем вступили в Кремль. Продолжая разыскивать Ивана Нарышкина, двоих докторов-иностранцев – предполагаемых отравителей царя Федора – и других изменников. Так же с барабанным боем, они явились во дворец патриарха на Соборной площади. Облазив погреба и пошарив под кроватями, защитники трона пригрозили слугам и потребовали самого патриарха. Иоаким вышел сам в пышном облачении, сказал, что в его доме изменники не прячутся и что если стрельцам нужно кого-нибудь убить, то пусть убьют его.
Поиски продолжались, стрельцы все рыскали по дворцу, как будто их кто науськивал, как цепных псов, а добыча все ускользала. Иван Нарышкин остриг свои длинные волосы, а затем следом за сенной девушкой прошел в темный подвал. Девка поискала тайный лаз, но не нашла, предложила запереть дверь, но молодец отказался.
– Не нужно. Запрешь нас, стрельцы что-нибудь заподозрят, выломают дверь, найдут и поубивают, – как в воду глядел. Только она притворила дверь, вошли несколько стрельцов, заглянули в открытую дверь, потыкали копьями в темноту.
– Не видать никого. Наши уже здесь побывали, – пробасил рыжий верзила и они ушли.
На третий день стрельцы опять вернулись в Кремль с твердым намерением положить конец затянувшимся пряткам. Главари взошли по Красной лестнице и в лоб заявили.
– Ежели немедля Ивашку не выдадите, всех перебьем. Хватит в прятки играть!
– Брату твоему не отбыть от стрельцов. Не погибать же нам всем из-за него, – неожиданно выпалила в лицо Наталье царевна Софья.
Настала тяжелая минута. Она видела, как уволокли и убили боярина советника, почти отца, а теперь и брата отдать на лютую смерть. Волосы от ужаса зашевелились на голове, но другого выхода у царицы не было. Кликнула слугам привести Ивана. Тем временем бояре, боясь, что стрельцы не дождутся откупной жертвы, впали в отчаянье.
– Что же Иван так медлит? – буркнул кто-то, как будто тот не на смерть собирался, а на парадный пир.
– Долго ли, государыня, будешь ты держать своего брата? Пора уж его отдавать. Ступай скорее, Иван Кириллович, не дай нам всем из-за тебя пропасть, – неожиданно в полный голос заголосил пожилой князь Яков Одоевский, по натуре мягкий, но сейчас движимый страхом, и отчаяньем, и бухнулся в ноги рыдающей Наталье и Ивану, вышедшим на крыльцо.
Толпа, увидев их, испустила хриплый торжественный вопль и подалась вперед. На глазах всех стрельцы схватили свою жертву и принялись избивать. Долгожданного изменника стащили за ноги по теремной лестнице, проволокли по площади в пыточную камеру и терзали там несколько часов, пытаясь вырвать признание в убийстве царя Федора и в посягательствах на престол. Нарышкин вынес все, стиснув зубы, он только стонал, но не произнес ни слова. Тогда привели доктора ван Гадена, якобы отравившего Федора. Под пыткой он пообещал назвать имена сообщников, но пока его слова записывали, в подвал проскользнул Франц Лефорт. Спустя короткое время из пыточной кельи вышли заплечных дел мастера на вопрос.
– Ну что там дохтур? – ответили.
– Что толку его слушать? Порвали бумагу! Не в себе он!
– А куда ж дели? Ивана-то Гадину? – ехидно спросил мужичонка в сером армяке.
– А покончали, – зло ответил дюжий палач, подмигнув отходящему от крыльца Лефорту, ведущему закутанного в плащ доктора.
Ивана же Нарышкина спасти было даже ему не по зубам, он был уже почти мертвец. Его запястья и лодыжки были переломаны, руки и ноги неестественно вывернуты. Его отволокли на Красную площадь и вздернули на пики, чтобы в последний раз продемонстрировать толпе. Потом опустили на землю, отрубили ступни и кисти топором, изрезали тело на куски и, в последнем приступе ненависти, втоптали кровавые останки в грязь.
Бойня кончилась. Стрельцы собрались напоследок возле Красной лестницы. Удовлетворенные тем, что отомстили за отравление царя Федора, задушили заговор Ивана Нарышкина, перебили всех, кого считали изменниками, они желали теперь выразить свою преданность престолу.
– Мы теперь довольны! Пусть твое царское величество поступает с остальными изменниками, как хочет. А мы готовы головы сложить за царя, царицу, царевича и царевен! – вышел из толпы и, поясно поклонившись стоявшей на крыльце, единственной, кто еще не потерял самообладание, царевне Софье, сказал рыжий детина, которого в обществе серого мужичка видели сегодня почти везде.
Спокойствие быстро восстановилось. В тот же день было разрешено похоронить тела, лежавшие на Красной площади с первого дня резни. Верные слуги своих хозяев, сложивших здесь головы в дни бунта, побрели туда искать своих. Обмыли останки, понесли в Никольскую церковь, где их отпевали и хоронили. Уцелевшие бояре остались невредимы, и никто их не искал. Бунт опился крови. Трое младших братьев царицы Натальи, дяди царевичей Петра и Ивана выбрались из Кремля, в крестьянском платье. Отца царицы отвели в Чудов монастырь на Бору и постригли в монахи и, уже как старца Киприана, отправили в обитель за 400 верст к северу от Москвы.
К концу мая бунт свернулся, и выборные от стрельцов потребовали, чтобы царевичи правили вместе, Петр и Иван, в мире и дружбе. На том и крест им целовали. Наталью велели гнать с царского двора, а заместь ее новой правительницей при малолетках поставить Софью. Она, мол, одна во время бунта головы не потеряла и стрельцам была люба, за почтительность и рассудок холодный.
Хованскому – боярство, всем остальным – прощение. Такие были от бунтарей условия.
Софья со всем согласилась, Ивана с Петром венчали на царство, даже шапку Мономаха вторую справили. Однако сразу же после этого мудрая Софья царевичей вывезла в Коломенский терем, а оттуда кружным путем, через Воробьево в Троицкий монастырь под охрану братских мечей. Вскоре туда потянулись дворяне и их дружины. Кто там ее надоумил вспомнить опричные игры – загадка. Но дворянские дружины и полки иноземного боя встали под монастырскими холмами. А затем и окружили Москву плотным кольцом. Можно было звать Хованского для разговору. Пророческие слова царя Алексея, сказанные когда-то стрелецкому голове, про то, что все его называют дураком, оправдались. Хованский приехал к Софье. Там ему голову и срубили. Срубили стрелецкую голову с плеч воеводских и с плеч стрелецкой вольницы. Бунт был подавлен. Задача посадить на трон вместе с Иваном Петра была выполнена прекрасно и в стиле дьяка Гуляя, тонко. Настолько тонко, что Лефорт был допущен к целованию рук обоих царей, сидящих на одном троне, за заслуги перед царским домом.
Глава 6
Потешные потешки
Только глупцы могут быть непоколебимы в своей уверенности.
Иван правил, а худосочный Петр, длинный, тощий и с маленькой головой на несуразном теле жил с матерью в основном в селах Преображенском и Измайлове, где испокон веку, еще от отца его Алексея Тишайшего и деда Михаила стояли рейтары, оставшиеся им в наследство аж со Смутных времен. Полки эти носили имена командиров своих, первых полковников Измайлова да Семенова, да в память о том, что командовал ими когда-то Преображенский опричный приказ, главный из них носил название Преображенского. По ним же и села, где жили рейтары, прозывались Преображенским, Семеновским и Измайловским. Вот там под защитой полков иноземного боя и проживала отныне опальная царица Наталья с сыном Петром. В Кремле появлялся царь-соправитель только на церемониях царских и патриарших. Обучение давалось юному государю с трудом. Он вообще был малосилен и слаб, от груди его оторвали аж двух с половиной лет, а молокососом он так и остался до самой юности. Сопливым, прыщавым и долговязым. Стрелецкий бунт на него повлиял в худшую строну, и так не сильно пышущий здоровьем государь, стал еще страдать падучей и приступами неизвестной болезни, когда закатывались глаза, и почти пропадало дыхание. После падучей у него начинались еще более страшные приступы необузданной ярости и дикости. Еще год спустя после бунта, он мучил азбуку, пытаясь, нахмурив брови, понять, как скачут эти картинки под названием буквицы, что из них слова складываются. Хорошо у него получалось только одно: бить в барабан и тонким ломким голосом командовать солдатами, которые разве что от смеху не покатывались от его приказов. Еще дозволялось ему играть в деревянных коней и в потешные пушки. Однако вскорости и рейтарам надоела вся эта круговерть и тогда Софья выделила своему сводному братцу кучу таких как он малолетних оболтусов, из дворянских родов и всякой другой братии, для составления им себе потешного войска, дабы было ему кем в войны играть. Еще там же в Измайловской слободе нашли старую лодью и, подлатав ее, спустили на пруд, для развлечения неугомонного дитяти.