Страница 37 из 68
Женщина помедлила и взглянула на Семона. Тот лишь пожал плечами.
– Ладно. Просто привяжите ублюдка к остальным. Хотела бы я остаться здесь и посмотреть.
Андерсу удалось слабо улыбнуться, когда его поднимали на ноги.
– Не стесняйся… занять моё место… если уж тебе так хочется.
Женщина ударила его по шее, и Андерс стал кашлять и задыхаться, пытаясь вздохнуть. Вскоре его привязали к столбу рядом с Бетримом и Генри. Солдат обошёл их, проверив, насколько крепко держат верёвки, а потом Лиша подошла в последний раз. Она подняла бурдюк, набрала полный рот алкоголя и выплюнула Андерсу в лицо.
– Френсис хотел, чтобы, умирая, ты знал, что это было здесь. Так близко и так далеко. – Она положила бурдюк на землю в десяти футах, потом забралась на лошадь, и они уехали. Меньше чем через минуту Лиша и её солдаты превратились в облако пыли вдали, оставив Бетрима, Генри и Андерса умирать.
– Вода? – спросила Генри.
Бетрим увидел, как Андерс облизывает губы.
– Лучше. Вино. – Болван слабо дёрнулся, а потом снова повис.
– Андерс, я уже говорил, но твой папаша – пиздюк! – сказал Бетрим.
Андерс рассмеялся.
– Вовсе нет. На самом деле он куда хуже.
– Хм…
До поляны донёсся навязчивый смех. Бетрим знал этот смех, и знал отлично. Он был холодным, нечеловеческим, насмешливым. И издавали его смеющиеся собаки.
Генри
Вид крови это одно, и в пыли вокруг её виднелось немало, но вкус крови это нечто совсем иное – влажный, металлический и густой. Генри сдержала позыв сблевануть и снова сплюнула.
На поляну снова откуда-то донёсся смех. Может, та же собака, может другая, сложно было понять. Определённо положение становилось всё более отчаянным – Генри вовсе не горела желанием быть разорванной стаей голодных собак.
– Кому-нть удалось ослабить верёвки? Можете высвободиться? – хрипло спросил Шип, сражаясь со своими путами.
Генри выгнула руки, выкрутила, снова потянула, а потом покачала головой. Андерс быстренько попробовал, вскричал от боли и упал на колени. Генри, конечно, никогда не лишалась пальца, или пальца на ноге, как и любой части своего тела, но можно было с уверенностью предположить, что болеть должно было… сильно.
– В такие минуты я скучаю по Шустрому, – сказал Шип слева от Генри. Пожалуй, это последнее, что она хотела бы услышать. От этого её кровь забурлила, нога заболела, и от гнева внутри захотелось кого-нибудь пырнуть.
Генри наклонилась как можно дальше, её плечи заныли от боли в суставах. Потом она поставила левую ногу на деревянный стол, а правую над ней. Стиснув зубы от боли, Генри подняла левую ногу и поставила над правой. Потом наклонилась назад, подпрыгнула на фут и снова наклонилась вперёд. Её плечи кричали в агонии и грозили выскочить из суставов, но всё-таки держались, и она снова начала болезненный процесс.
– Ебануться, – услышала она голос Шипа сквозь туман боли.
Генри глянула на Чёрного Шипа и увидела, что он уставился на неё с разинутым ртом, но отвлекаться не могла, чтобы не терять концентрацию. Горячий пот ручьями тёк по её лицу, смешиваясь с подсыхающей кровью и капая на землю.
Она начала процесс снова. Левая нога. Правая нога. Отклониться назад. Подпрыгнуть. Наклониться вперёд. Она глянула вниз и увидела, что едва поднялась от земли. Левая нога. Правая нога. Отклониться назад. Подпрыгнуть. Наклониться вперёд.
– Сколько ещё осталось? – спросила она сквозь сжатые зубы.
– Всего лишь несколько футов, любовь моя. – В голосе Андерса слышалась нотка надежды. Приятно было её слышать после трёх дней нытья и отчаяния.
Левая нога. Правая нога. Отклониться назад. Подпрыгнуть. Наклониться вперёд. Генри услышала, как что-то хрустнуло, и мгновением спустя боль стала непереносимой. Она часто, тяжело задышала и почувствовала слёзы вместе с кровью. Левое плечо превратилось в жгучий сгусток агонии, которая наполняла болью всё её тело. Всю свою решимость она тратила на то, чтобы не рухнуть вниз.
– Давай, Генри. Ещё совсем немного! – сказал Шип откуда-то снизу.
Генри покачала головой. Боль была слишком сильной. Она зажмурилась и подумала, не пора ли вырубиться.
– Шустрый смог бы.
Странное дело, гнев: это одно из лучших обезболивающих. Генри почувствовала, как нарастает жар, как сохнут слёзы, боль уходит и усталость утекает, а потом её затопила волна гнева.
Она открыла глаза и приготовилась к очередному прыжку. Чёрт возьми, Генри докажет всем, что она лучше этого ублюдка Шустрого.
Левая нога. Правая нога. На краю поляны из глазницы слоновьего черепа появилась серая четвероногая фигура. Смеющаяся собака была высотой в пару футов, лоснящаяся, с голодными глазами и злобной ухмылкой. Она смеялась над людьми.
Отклониться назад. Подпрыгнуть. Наклониться вперёд. На этот раз сопротивления не было – деревянный столб кончился. Генри наклонилась вперёд, в восемь футов воздуха, и пыльная земля бросилась ей навстречу. Левое плечо снова закричало от боли, му́ка смешивалась с удовольствием, поскольку от приземления сустав встал на место. Из глаз потекли новые слёзы, но у Генри не было времени остановить их. Она подняла колени вверх, протащила связанные руки под задницей и ногами, пока те не оказались впереди.
Нетвёрдо поднявшись на ноги, Генри доковыляла до своей шляпы и подняла её из пыли.
– Не время для этого, Генри! – прорычал Шип, уставившись на что-то впереди – и, несомненно, у этого "что-то" была куча острых зубов и желание их применить.
Генри не обратила внимания на Чёрного Шипа и вытащила скрытый кинжал, который прятала в шляпе. Перевернула рукоять и начала быстро перерезать верёвку на запястьях. Смеющаяся собака напала.
Зверь проигнорировал Генри и Шипа и помчался в сторону Андерса. Генри почувствовала, как что-то в её груди сжалось. Нож перерезал последние волокна верёвки, и её руки освободились. Она бросилась наперерез животному.
Смеющаяся собака прыгнула на Андерса, а Генри – на смеющуюся собаку. Они столкнулись в воздухе, зубы зверя щёлкнули в нескольких дюймах от лица её мужчины.
Коснувшись земли, Генри перекатилась на колени. Что-то острое больно вонзилось в левую руку. Не думая, она пырнула туда и дёрнула нож вниз, к основанию шеи собаки. Изо рта псины вырвался вопль удивления, зверюга закачалась, сделала шаг и рухнула, утащив Генри за собой. А она вытянула правую руку, раскрыла челюсть пса и вытащила окровавленную левую руку. И начала бить умирающего зверя в грудь, снова, снова и снова.
Генри перестала понимать, сколько раз уже ударила смеющуюся собаку. Она смутно слышала крики Шипа, но не уделяла им внимания. Она била, била и била. Жажда крови постепенно уходила, и наконец Генри обнаружила, что стоит на коленях перед зверюгой, все руки в крови, а по лицу текут слёзы и пот.
– Генри! Ёб твою мать, сука чокнутая! Проснись! – во всю глотку кричал ей Шип.
Она повернула голову и взглянула на старого друга. Единственный глаз смотрел на неё с энергией двух, а его голос охрип от командирского тона, которого она раньше от него не слышала.
– Генри, ты снова с нами? – спросил Шип.
Генри кивнула и нетвёрдо поднялась на ноги.
– Ага. Наверное.
– Тогда, блядь, развяжи меня.
Генри сделала, как было велено. Она доковыляла до Шипа и быстро перерезала верёвки на его запястьях, а потом занялась теми, что удерживали Андерса.
– Уф, благодарю вас, миледи, – сказал Андерс и направился к бурдюку с вином. – Вы, конечно, очень милы, и я, ах, просто… думаю, будет лучше, если я…
– Оставь это, Андерс, – приказал Шип. В его руках появилась пара маленьких клинков, каждый не больше пальца.
– Но я…
– Что важнее, вино или твоя жизнь? – спросил Шип.
– Это вопрос с подвохом?
Ещё две смеющихся собаки появились на краю поляны, и, судя по звукам, они были не одни. Казалось, проклятые твари создавались из теней.