Страница 33 из 46
Монастырский опустил голову. В дверь постучали. Штефан подошел, открыл. Горничная ему что-то прошептала. Он обернулся к Андрею:
-За тобой прислали нарочного. Он внизу.
Чертыхнувшись, Андрей пошёл за горничной. Выяснилось, что после рождественского ужина у отца Паисия случилось несварение и колики. В сопроводительной записке требовали срочного прибытия господина Монастырского в Ревель, так как несчастный больной не доверял местным эскулапам.
Андрей упрямо мотнул головой:
-Не поеду и всё!
-Не глупи! Ты на службе, и потом там больной, - одёрнул его Штефан.
-А здесь у меня больная жена!
-Здесь два доктора и одна больная. А там больной и ни одного доктора. Чувствуешь разницу? Если ты не доверяешь мне, то поверь моему отцу - он опытный врач.
Чертыхаясь, Андрей быстро собрал свой саквояж. Потом глянул на Штефана. Тот понял и отвернулся к окну. Андрей опустился на колени возле постели и взял слабую Кирину руку в свою. Прижался щекой:
-Прости меня, Кирочка. Ты только постарайся, выкарабкайся. Хорошо? - он потянулся к ней, поцеловал в бледную щеку, встал:
-Наш разговор не окончен, - хмуро глядя, сказал он. - Я вернусь. А сейчас доверяю её тебе.
-Можешь не беспокоиться: будет сделано всё, что в наших силах.
Вскоре он уехал. А вечером пришла телеграмма, в которой он сообщил, что вынужден сопровождать отца Паисия в Петербург.
Оставив Киру на попечение сиделки, Штефан вышел на воздух. Две бессонные ночи начинали сказываться даже на его крепком организме. Не помог крепкий кофе, выпитый в огромном количестве, почти никак не отразились на нём несколько кофеиновых инъекций. Голова всё равно была тяжелая. И Штефан решил выйти на воздух, чтобы хоть чуть-чуть освежить голову. Да и обдумать происходящее не мешало бы. Тёмными массами застыли вокруг огромные ели. Сухой морозный воздух искрился и был прозрачен. Снег под ногами вкусно хрустел. Настоящая святочная ночь.
Он вспомнил, какое замечательное настроение было у всех после длинного рождественского вечера, как расходились, улыбаясь друг другу. Ему не хотелось идти к себе, он решил посидеть ещё какое-то время в гостиной, вспоминая подробности этого домашнего праздника. Кроме восхитительного ощущения гармонии вечера, в его душу закралась почти незаметная тень сомнения. Имеет ли он право вмешиваться в жизнь Киры? Штефан непрерывно наблюдал за Монастырским и Кирой и постоянно анализировал свои наблюдения. И приходил к печальным для себя выводам: эти двое любят друг друга. Во всяком случае, сомнений относительно Андрея у Штефана не возникло. Надо честно признать: Андрей Монастырский искренне любил жену.
А Кира? Как она? Она предупредительна, ласкова и уважительна по отношению к мужу. Но любовь ли это? Он вспомнил свою семейную жизнь. Кира предугадывала все его желания, любовалась им, как картиной в музее. Помнится, прежде это обожание даже немного пугало его. А её ревность? Она ревновала его ко всем особам женского пола, начиная от подростков и заканчивая почтенными старушками. Обычно у неё нервно раздувались ноздри её хорошенького носика, сузившимися кошачьими глазами Кира смотрела на "обидчицу", сделавшую попытку посягнуть на её собственность (он не сомневался, что она считала его своей собственностью), а на лице появлялось выражение "только попробуй, тронь!". Далее ему оставалось поспешно уводить свою девочку-жену подальше от потенциальной соперницы. Всё это выходило у неё так смешно, что потом они вместе хохотали над очередной "сценой ревности". Она никогда не устраивала "представлений со слезами", не допускала никаких истерик, наоборот, всегда уступала, во всём винила только себя. И ещё: она постоянно защищала его - от непогоды, от жары, от болезней, от плохого настроения - от всего представлявшегося ей опасным. Она охраняла его, как самую большую ценность своей жизни! И эта её опека не была ему в тягость.
Этой ночью Штефан случайно стал свидетелем нелепой Лизиной проделки. Догадываясь, на кого была рассчитана эта сцена, Пален лишь усмехнулся и рассудил, что коли Андрей сейчас в гостиной, то Кира одна в своей комнате. Он решил немедленно поговорить с ней. Но едва увидел её, сразу понял: что-то произошло. И этим что-то могло быть только одно: она вспомнила. Она плакала у него на груди, и ему показалось, что всё вернулось на круги своя. Как он ошибся! И теперь их жизни сложились в пресловутый треугольник. Бесполезно размахивать в воздухе документами с решением, вынесенным в его пользу. Бумажная жизнь останется бумагам. В реальности же выбор никто, кроме Киры не сделает. Она сама должна всё решить. Это рождало в нём непривычное чувство неуверенности и даже страха.
Он потёр лоб - голова болела, но пора вернуться к больной, нельзя её надолго оставлять. Он остановился у двери в свою комнату - там кто-то был. Штефан вошел и замер: возле лампы стояла Кира и рассматривала толстый том по психиатрии.
Она подняла голову и несколько секунд внимательно разглядывала его глазами удивительной синевы.
-Все двери были заперты, а эта - открыта...- она чуть помедлила, - у вас усталые глаза. Знаю, вы сегодня не спали.
Он не сводил с неё глаз. Это была не Кира. Её лицо, её фигура, её голос - и всё же... На миг ему стало жутко. Она это поняла:
-Вам не надо бояться, - грустно улыбнулась она. - Вскоре всё станет как прежде. А пока...
-Я не боюсь, - перебил он её. - Но вы не Кира...
-Да, - просто сказала она. - Я не ваша Кира. Меня зовут Нора. Нора Баумгартен.
-Вы... - он не знал, как спросить, потом решился, - вы - живы?
-Нет, - просто ответила она.
Штефан молчал, но потому, как он побледнел и как изменилось выражение его глаз, она догадалась, о чём он сейчас подумал:
-Ах, ну да! Сейчас вы решите, что у меня раздвоение личности. Или что-то вроде шизофрении. Так вот, дорогой Штефан-Георг, уверяю вас, я совершенно здорова, во всяком случае, в общем понимании этого слова, - она к чему-то прислушалась. - Не могли бы вы проводить меня в комнату Киры?
Молча они вернулись в комнату больной. При виде их сиделка встала.
-Хильда, вы можете идти отдыхать. Я побуду с нашей больной.
Когда та вышла, он повернулся к Норе и вопросительно посмотрел.
-Я вынуждена изложить всё очень коротко и заранее прошу прощения за некоторый сумбур, - начала она. - Вы, конечно, догадываетесь, что я здесь ненадолго. Но что же вы стоите? Присядьте, - и сама опустилась в кресло. Штефан сел напротив. Их разделял столик, покрытый кружевной скатертью.
-Не стану спрашивать, верите ли вы в духов, призраков и всё такое. Это вообще не вопрос веры или неверия. Это есть, и всё. Кстати, то, что я сейчас с вами беседую, - прямое тому доказательство. И раньше вы с этим встречались. Вы же видели Кирину маму во время спиритического сеанса? Как там у Шекспира? "Есть многое на свете, друг Горацио..."
-... что и не снилось нашим мудрецам...", - закончил он.
-Вот именно, - кивнула она. - Понимаете, что-то нарушилось в заведённом порядке, и соответственно пошло не так.
-О каком порядке вы говорите?- переспросил он.
-Сейчас я не могу вам сказать, - она поёрзала в кресле, устраиваясь поудобнее. - Прошу вас, не перебивайте меня. Осталось очень мало времени, а мне многое надо рассказать. Мне кажется, вам можно доверять и, думается, вы сможете помочь, - она опять прислушалась к чему-то внутри себя. - Мне надо торопиться. Я не могу долго пользоваться Кириной болезнью - это для неё опасно. Попытаюсь всё изложить в двух словах: она оказалась лицом третьего поколения, и её мама должна была надеть ей браслет. Но Тонечке пришлось уйти, когда Кирочка была совсем ребёнком. Браслет - это что-то вроде оберега, он помогает владельцу в сложных ситуациях. За сотни лет этой истории заметили, что, как правило, в третьем поколении случаются самые крупные неприятности. Поэтому этот чертов браслет полагался именно такому лицу.