Страница 46 из 46
-Как это?
-Ты уехал с мызы, а утром Кира пришла в себя. Но это я только так говорю. В самом деле было по-другому. До сих пор помню, как она повернулась и посмотрела своими синими с фиолетовым глазами, - аж дух перехватывает!
-Почему синими? У Киры глаза зелёные!
-У Киры - да, зелёные. А у Норы Баумгартен - синие. Когда отец попросил её написать своё имя, она легко вывела на бумаге: "Нора Баумгартен". Она говорила со мною и просила не оставлять Киру. Как будто я могу оставить её! Потом она исчезла, а глаза Киры опять позеленели.
-То, что ты рассказываешь, совершенно невозможно!
-Невозможно. Но это есть!
-А при чём тут жёлтый мячик?
-Насколько я заметил, он обычно появляется, когда должны произойти какие-то неприятности. Это как предупреждение. И ты понимаешь, как его сегодняшнее появление подействовало на Киру.
-Да, интересная история - ничего не скажешь, - Андрей потёр подбородок, - но и мне есть что рассказать. Есть кое-что, о чём ты должен знать. Когда мы с Кирой вернулись из Киева, где гостили у моих родителей, Полину Ивановну будто подменили. Уезжали - она была само радушие, вернулись - нервная, испуганная. Были дни, когда она места себе не находила, металась по комнате, руки ломала. Ссорились они с Софьей Григорьевной каждый день, но тихо так, шёпотом. Потом у меня из саквояжа пропал дигиталис. Придя на службу, я там всё перерыл - думал флакон выпал и закатился куда. Ничего подобного. А когда вернулся домой, всё уже произошло.
- Ты что, подозреваешь?.. - Штефан оглянулся на Киру - спит ли? Кира спала, свернувшись калачиком, он продолжил шёпотом, - ты подозреваешь, Полина Ивановна взяла?
-А тут и подозревать нечего - всё ясно.
-Неужели она покончила с собой из-за боязни скандала? Бедная женщина! Скорее всего, ты прав, - Штефан посмотрел на Андрея, - но мы не станем ничего рассказывать никому, особенно Кире. Понимаешь, она очень любила тётю - единственную родственницу, единственного близкого ей человека.
-К счастью, у Киры есть близкие люди: ты и, уж прости, я. Но ты прав: сказать ей, - подхватил Андрей, - что тётушка покончила с собой - всё равно, что признать Киру виновницей гибели Полины Ивановны. Ужас!
Штефан не стал будить жену. Олечка с помощью горничной надела на Киру шубу, закутала ей голову в пуховую шаль. Затем Штефан взял её на руки и отнёс в ожидающие сани. Извозчик только покосился, но ничего не сказал: и не такое видел на своём веку.
Между мужчинами установились странные отношения: ни мир и ни война. Они оба решили ради Киры не давать воли страстям и не выяснять отношений. Да и что толку их выяснять! Монастырский горько и тяжело переживал своё поражение, но запрятал все чувства в глубь сердца и не показывал вида, что ему плохо. А ему было не просто плохо - ему было тошно до невозможности. Он подумывал уехать куда-нибудь подальше, возможно, в Сибирь или на Урал. Ещё не решил, куда отправится, но оставаться в Петербурге было выше его сил.
Олечка не отходила от Софьи Григорьевны, и та была этому рада. Софья Григорьевна не терпела возле себя пустоты. Она уже знала печальную историю своей новой компаньонки и даже собиралась вместе с ней съездить навестить маленького Серёжу.
Кира в унынии сидела дома. В гостиной сиротливо стояла не наряженная игрушками ёлка. Заниматься мишурой и шариками сейчас казалось Кире невозможным. Она часами раскачивалась в кресле-качалке, закутавшись в тёплую шаль, либо спала на диванчике. Штефан говорил, что это нервы и что всё пройдёт. Вот она и ждала, когда пройдёт. В самом деле, мрачное настроение через день почти прошло, и Кира стала оживать.