Страница 10 из 46
Лиза смотрела, как он легко сбегает по ступеням лестницы, и думала, что он очень-очень даже скоро сможет увидеть ее.
-Итак... - сквозь вопросительный тон Эльзы Станиславовны прорвалось волнение. - Что это значит?
Она уже всё объяснила мужу, и тот был потрясён не меньше жены.
Штефан откинулся на кожаное спинку сиденья и устало посмотрел на родителей:
-Да, вы не ошиблись. Это, действительно, моя жена, - он чувствовал себя настолько опустошенным, что не хотелось разговаривать ни с родителями, ни с кем-либо другим. Но Эльза Станиславовна ждала объяснений и, вздохнув, он продолжил:
-Произошла трагическая путаница. Кира сильно пострадала тогда в Одессе, у нее амнезия...
-Ах, вот оно что! Бедная девочка! - вздохнул Иван Фёдорович.
-Да, она, по-видимому, ничего не помнит из того, что связано со мной... Так бывает. Диссоциативная амнезия...
-Диссоциативная, то есть выборочная. Как странно: выборочная амнезия... Но почему Кира Сергеевна не помнит именно тебя? - Иван Фёдорович внимательно смотрел в измученное лицо сына, и ему не понравилось выражение обречённости, которое теперь часто появлялось у Штефана. А тот лишь пожал плечами в ответ.
-А могут произойти изменения в ее психике? - Эльзе Станиславовне тоже не нравился измученный вид сына.
-В любой момент. Если будет сильный раздражитель, то он может подействовать как катализатор процесса. Даже трудно представить, что может из этого выйти, - он взглянул на мать. - Откуда вы знаете Киру?
- Ты тогда был под арестом. Бедняжка пришла к Ламбергам. Худенькая, решительная, в огромных глазах какой-то безумный огонь и при этом такая хрупкая и ранимая... Я дала ей почитать твоё письмо к отцу...
-Но, Эльза, зачем?!..
-Разве ты не помнишь, Йоганн? Там такие чудные слова написаны о ней. Мне хотелось поддержать, утешить бедную девочку. Видели бы вы, как она жадно глотала страничку за страничкой, и вдруг сунула письмо мне в руки и, почти не прощаясь, убежала...
-Но почему? - в один голос воскликнули оба Палена.
Эльза Станиславовна вдруг всхлипнула, её лицо исказила некрасивая гримаса, она заплакала, как плачет ребёнок - совершенно не заботясь, как он выглядит в это момент. Иван Фёдорович обнял жену и протянул ей свой носовой платок. Эльза Станиславовна высморкалась и пролепетала всхлипывая:
-Девочка не дочитала письмо. Я всё отдала, кроме последнего листка. Он застрял у меня в кармане платья! Йоганн, всё самое главное было написано на том последнем листочке! Ты же помнишь, мы с тобой читали и перечитывали это письмо сто раз, - она взглянула на сына. Тот сидел, закрыв глаза, из прикушенной губы выступила капелька крови. - Прости меня, Штефан! Я, честное слово, не нарочно! - и она вновь залилась слезами.
-Ну, будет! Эльза, будет! - Иван Фёдорович, прижав к себе жену, гладил её по голове, с которой давно слетела на сиденье коляски кокетливая кунья шапочка. - Нет тут твоей вины. Да, прочла девочка письмо не до конца. Конечно, обиделась. Это сначала. Но потом-то пообдумывала всё, вспомнила, наверное, как они там жили-были...
Эльза Станиславовна робко и вопросительно посмотрела на сына, но он молчал.
Утром, открыв глаза, Штефан увидел мать. В тёплом халате, с распущенными по плечам длинными каштановыми волосами, она выглядела совсем юной, если бы не трагическая складочка между нахмуренными бровями да усталое лицо. Увидав, что сын проснулся, она пересела к нему на кровать, пригладила его встрёпанные после сна волосы:
-Ты прости, но, хоть раз в жизни, я должна довести дело до конца. Потому я здесь, и мне надобно всё знать. Твой отец против, не хочет беспокоить тебя - он же видит, как ты утомлён, как тяжело тебе обсуждать эту историю. Но прошу тебя, Штефан-Георг, не прогоняй меня!
-Я, в самом деле, не хотел бы...
Но Эльза Станиславовна перебила его:
-Когда-то, почти двадцать лет назад, я совершила ужасную ошибку. Я позволила печальному недоразумению перерасти в смертельную обиду. А затем одна ошибка потащила за собой другую. Ты родился раньше времени: крохотный, кожа синевато-красная, не плакал, а как-то жалобно тоненько мяукал. Господи, как же я боялась подойти к тебе! Мне казалось, дотронься я до тебя и произойдёт что-то ужасное. А твой отец выхаживал тебя, словно маленького птенчика. Почему я тогда не объяснила всё Йоганну? Он смотрел на меня таким холодным взглядом! И я испугалась. Испугалась, что не смогу объяснить своего ежесекундного ужаса, своего страха за жизнь моего малыша. С этого-то всё и началось. Твой отец решил, что я вздорная, никудышная мать. Он перестал мне доверять. А я уже не могла переступить через обиду от непонимания, через отчуждение, через свою гордость...
Мне стало казаться, что я мешаю ему. Он всегда был увлечён своей работой. И ещё эти легенды, которые он записывал. У него была работа, любимое дело и был ты. Я же была лишней. И тогда я решила уехать. Если бы ты знал, как я надеялась, что он бросится вдогонку за мной! Не бросился. Я-то думала, он останется один, станет тосковать, приедет ко мне... Не приехал. Со временем стало ещё хуже.
Помнишь, того несчастного щенка, которого ты, будучи совсем маленьким, так доверчиво принес мне? Твой отец, он почему-то решил, что это я убила собачку. Но, клянусь тебе, я не имела отношения к гибели щенка. А Иоганн... - она шмыгнула носом, но не заплакала. - Иоганн не стал ничего выяснять, он сразу набросился с обвинениями. Как я тогда обиделась! Решила, раз он мог додуматься до обвинений в мой адрес, ничего не стану ему объяснять. Просидела за закрытой дверью весь день. Думала, вот сейчас он постучит, извинится... Не постучал. А мне гордость не позволяла подойти первой и разобраться во всех недоразумениях. Сколько раз я начинала и обрывала разговор!
Она заглянула в глаза сына:
- Время уходит, понимаешь? Я не хочу, чтобы у тебя сложилось всё так неуклюже, как у твоих родителей. Надо бороться за своё счастье.
-Бороться?! - в его янтарных глазах плескалась обречённость, - как? Видимо, Кирин мозг спрятал упоминание обо мне так далеко, что достучаться невозможно. Во всяком случае, сейчас это и бесполезно, и опасно для неё.
- И всё же попробуй, рискни! - взволнованно уговаривала она. Штефан вздохнул. - Нет, ты не вздыхай, - настаивала она. - Тебе надо встретиться с девочкой, осторожно поговорить с ней. Дай слово, что ты сделаешь это!
-Хорошо. Я попробую, - пообещал он матери.
-Что делать, Сонечка? Что делать? - Полина нервно ходила взад-вперёд по комнате подруги, - они всё же встретились!
Подруги заперлись в комнате Софьи Григорьевны и теперь держали совет.
-Полечка, мы не вправе вмешиваться. Всё само собой определится, - Софья Григорьевна подсела к трельяжу. От волнений у неё разболелась голова. Спектакль прошёл удачно, она была в голосе. Поклонники несли букеты и корзины цветов - всё хорошо, всё как всегда. После она отправилась ужинать со своим давнишним поклонником адвокатом Велле в "Донон". Где между фрикасе из куропаток и жюльеном упорный адвокат в очередной раз сделал ей предложение руки и сердца. Она уже, как обычно, собралась сказать, что подумает, но тут Велле добавил, что перед Рождеством уедет в Америку. Там в Нью-Йорке у его брата адвокатская контора, и тот уже давно зазывает родственника к себе.
Тут Софья Григорьевна призадумалась. Велле ей нравился, она к нему привыкла. Как же она останется без него? Без привычного нетребовательного обожания? Карьера её подходит к концу - возраст (уже к сорока идёт!) не шутка. Поразмыслив, она милостиво разрешила упорному адвокату приехать завтра за ответом. С тем-то и отправилась домой. Полина не ложилась спать, дожидалась её. Слушая компаньонку, мечтала об отдыхе, так как к усталости добавилась противная головная боль. Эта боль грозила перерасти в изнуряющую мигрень, с которой могла справиться только одна Кира.