Страница 32 из 54
Снаряд четырнадцатого залпа, выпущенный тем же орудием, у которого произошла задержка с выбрасывателем, попал в дымоход землянки 1-й роты второго батальона 316-го полка. В это время здесь находились рядовые Потапов, до войны человек без определенных занятий, Сидоров Михаил Петрович, закройщик фабрики «Трибуна», кстати, большой любитель хорового пения, Платонов, однофамилец командира батальона, и ефрейтор Овчинников, который считал, что на войне люди погибают только из-за своей дурости. Потапов, Сидоров, Платонов были убиты, Овчинникова невредимым выбросило через дверь землянки.
В 10.00 команда на продолжение огня не последовала. Но на второй батарее раздался запоздалый выстрел: расчет одного орудия не уложился в темп стрельбы. На других батареях, услышав выстрел, улыбнулись.
Подполковника Крулева позвали к телефону, как только он вошел в блиндаж артиллерийской разведки дивизии. Начальник штаба Усвятцев, недавно награжденный вторым орденом Красной Звезды, сообщил, что получено распоряжение на ответный налет по немецким батареям. Крулев сказал, что через пять минут огонь будет открыт.
Старший лейтенант Кандыба, командир отделения артразведчиков, положил перед начартом карту с отметками о предполагаемом расположении немецких батарей. Крулев по телефону продиктовал координаты своему помощнику капитану Воробьеву, тот, в свою очередь, передал их командирам двух батарей 75-мм пушек и батареи 122-мм гаубиц и назначил время первого залпа.
Командир 7-й гаубичной батареи капитан Кутузов заявил, что он может вести огонь только из двух орудий, так как два других в ремонте, о чем он уже докладывал. Капитан Воробьев сказал: «Все у вас не слава богу», — и указал произвести расстрел снарядов из расчета ведения огня всеми четырьмя орудиями.
Командир 2-й роты капитан Малофеев без сопровождения вышел из своего командного пункта и направился в траншею первой линии. Первым он встретил Семена Александровича Макарова, который вследствие контузии потерял слух. Капитан Малофеев решил вынести благодарность рядовому Макарову, который, несмотря на контузию, не покинул свой пост. Затем встретил старшину Парамонова, который вместе с рядовым Пахомовым несли на шинели убитого сержанта Иванова.
Капитан Малофеев в бинокль осмотрел немецкие позиции. Ефрейтор Овчинников в это время ему рассказывал, как в дымоход его землянки попал снаряд. «Дурак», — подумал, но не сказал командир роты.
Как он уже докладывал, в расположении немцев никакого передвижения не наблюдалось.
«Бедный Кнок», — подумал командир пехотного полка 18-й дивизии Хохдорфер, когда после перерыва снова послышалась артиллерийская стрельба. Но тотчас мысленно поправился, ибо выстрелы донеслись с русской стороны.
Снаряды гаубичной батареи, половина орудий которой находились в ремонте, разорвались в расположении транспортной роты саперного батальона 18-й пехотной дивизии. Снарядами были убиты две лошади и разбросана поленница дров.
Координаты, полученные двумя другими батареями, лишь частично совпадали с месторасположением немецких батарей, участвующих в карательном огневом налете: снаряды 1-й батареи ложились справа, 2-й батареи — с перелетом на 300 метров. Что касается гаубичной батареи, в течение десяти минут ее огонь разгромил транспортную роту саперного батальона, которая оказалась под снарядами случайно.
Были уничтожены: два грузовых «Опеля», склад с горючим и цементом. Ефрейтор Фогель, получивший медаль за храбрость, проявленную при наведении переправы через реку Нарву, пытался вывести свою автомашину из автопарка, но отказался от этой мысли, когда в расположении батальона вновь разорвались снаряды. Командир батальона майор Кныш, член нацистской партии с 1923 года, сообщил в штаб дивизии, что если позволить русским еще полчаса расстреливать его батальон, то от него ничего не останется.
По согласованию с представителем авиации майором Кноррингом, лейтенант Нушке, пилотировавший свой «фокке-вульф» в районе Синявинских болот, получил приказ определить координаты русских орудий, ведущих огонь в районе Колпино. Нушке доложил о получении приказа и изменил курс полета с северо-западного на юго-западный. В районе Колпина облачность была ниже, и нужно было точно рассчитать выход к батареям, чтобы не оказаться раньше времени под прицельным огнем мелкокалиберных автоматических пушек.
Иван Павлов на дне окопчика подпаливал кресалом ватный фитиль и гасил. Бывалые снайперы предупреждали: закуришь — покойником будешь.
В расположении транспортной роты горели машины.
На батареях 75-мм орудий предполагали, что ведут огонь по немецким артпозициям.
Фельфебель Нагель, его ценили за познания истории Рима, собирал в ранец личные вещи убитого ефрейтора Кнока, которые затем будут отправлены семье убитого:
— пачка писем,
— две фотографии с женой и детьми,
— мельхиоровый портсигар,
— роман «Я был с ними» в глассированной обложке,
— Евангелие,
— пластмассовый шарик,
— колода игральных карт.
Ефрейтор Овчинников, чьи все товарищи по землянке были убиты, а он остался невредимым, по приказанию командира роты заменил на посту Семена Александровича Макарова, которому вскоре будет объявлена благодарность за то, что, получив контузию, он не оставил своего поста. Овчинников глупо улыбался и повторял: «Мать ты моя родная, мать ты мой родная!..»
Снарядом гаубичной батареи, у которой половина орудий находилась в ремонте, был убит майор Вилли Фет (до войны он занимался в секции любителей бокса, вес до 70 кг) и ранен его товарищ Отто Майер: проникающее ранение левого легкого. Отто Майер — блондин.
Наблюдатель артиллерийской разведки Лиходеев, по званию сержант, — он находился в заводской трубе, на треть разрушенной, — доложил, что видит в расположении немцев черный дым. Подполковник Крулев, его считали в дивизии интриганом, тотчас доложил об этом командиру штаба и предложил усилить огонь другими батареями с наводкой на дым. Командир дивизии Соколов заметил, что орудия не горят и что перед Крулевым была поставлена задача подавлять огонь вражеских батарей, с решением которой он до сих пор не справляется.
Лейтенант Нушке предупредил наблюдателя — второго члена экипажа, — что сейчас начнет снижение. Облачный слой оказался на уровне 500 метров. Когда «фокке-вульф» проходил облака, снарядом батареи, в которой у одной из пушек не сработал выбрасыватель гильз, был легко ранен капитан Воробьев, вышедший из блиндажа без особой надобности.
Капитан Воробьев скоро вернется в строй, женится на госпитальной медсестре Любе и будет убит в Курляндии через один год и один день.
«Ахтунг, ахтунг!» — начала работать рация «фокке-вульфа».
…Под самолетом простиралась равнина, которая теперь, когда трава пожухла — деревья были уничтожены артиллерийским огнем или пошли на строительство оборонительных рубежей и укрытий, — походила на мелкомасштабную топографическую карту. Каждый бугорок земли и каждая впадина были отмечены сосредоточиями воронок — бомбовых, снарядных, минных, и каждое повышение и понижение местности было артикулировано окопами, ходами сообщений, дзотами, позициями батарей, складами, колючей проволокой и надолбами. Вся эта серая равнина с высоты пятисот метров представляла собой чертеж, назначение линий и точек на котором все менее составляло секрет.
Для Нушке и его коллеги Густава Бергера задача состояла не в том, чтобы разгадать систему обороны русских (она давно была уже известна), но найти на ней две 122-мм гаубицы, местонахождение капитана Кутузова, довольно пожилого, лысого, меланхоличного индивида, непьющего, страдающего геморроем, и его подчиненных, ведущих огонь по саперному батальону майора Кныша, члена нацистской партии с 1923 года.