Страница 9 из 13
— Это ли не долг слуги Божьего? — смиренно ответил монах. — Полный курс духовных дисциплин, коим я обучался в монастыре, не позволит мне ни уклониться от обязанностей пастыря, ни нарушить службу Господу в каком-либо из пунктов, предписанных слугам Божьим матерью нашей Церковью.
— Вот и хорошо, — молвил король. — Теперь я заткну рот епископу, который уже потирает руки, мечтая объявить моих рыцарей и дам безбожниками. Воистину, Можер, своими деяниями ты доставляешь радость королю.
— Всегда готов служить вашему величеству, — приложил руку к груди нормандец.
— Тебе отведут покои близ комнат герцогини, и отныне ты будешь находиться под присмотром бдительного ока святой Церкви, как и хотел. Вы готовы тотчас же поселиться в королевском дворце, святой отец, — спросил Гуго у монаха, — или вам нужно для этого какое-то время?
— Мне необходимо перенести свои носильные вещи. Я странствующий монах родом из Пуасси, хожу по городам, проповедую слово Божье, отпускаю грехи, читаю молитвы. Ныне я остановился в доме у каноника, близ церкви Святого Петра.
Гуго хлопнул в ладоши. Вошёл воин.
— Капитана личной охраны ко мне!
Тот немедля явился. В коридоре дежурили солдаты, кабинет их начальника был здесь же, рядом с королевским.
— Ламбер, поручаю тебе святого отца. Жить он будет близ покоев королевы. Проводи его куда покажет и возвращайтесь обратно.
Ламбер кивнул, и они ушли. Вслед за ними вышли Генрих с Можером.
— Неплохо, чёрт возьми, жить под крылышком святой церкви, — сказал брат короля, когда они, миновав приёмную, стали спускаться по лестнице. — Теперь вы будете защищать друг друга: монах тебя — Божьим словом, ты его — своим мечом. Клянусь, нет союза благостнее, ибо он — основа мироздания.
Выйдя на освещённую из окна площадку, они остановились. Вправо уходил коридор шириной в пять римских локтей[3]. Генрих указал на него, увлекая спутника за собой.
Здесь, как в замке: эта башня — донжон, всё остальное — вокруг неё. Этим коридором мы попадём во дворец — место, где собирается двор и где покои королевы. Там же залы для танцев, ассамблей, театральных представлений и античные галереи для прогулок...
Вдруг герцог замолчал: там, откуда они удалялись, послышался какой-то шум. Он становился всё явственней, и наконец можно было понять, что идут люди. Степенно, не торопясь. Перемежая звук шагов, кто-то постукивал посохом об пол, что наводило на размышления.
— Не иначе — епископ! — прошептал Генрих и скрылся в нише, за ним Можер. — Поглядим, отсюда нам хорошо видно.
Шаги приближались. Было слышно: шли двое. Показался первый; на нём лиловая фелонь с обшивкой внизу из драгоценных камней, на голове митра, в руке жезл с рукоятью в виде двух собачьих голов, повёрнутых в разные стороны.
— Его преосвященство собственной персоной, — негромко проговорил Генрих. — Идёт жаловаться, чёрт бы его побрал. А за ним — узнаешь? — Твой старый знакомый.
Действительно, вслед за епископом показался хромающий викарий.
— Мне придётся вернуться, — снова сказал Генрих. — Сейчас святой отец насядет на Гуго, брату нужна будет поддержка. — И прибавил немного погодя: — Однако скор же на ногу дядя, видно, племянник быстро пришёл в себя.
— Может, пойти, отобрать у епископа посох, да и огреть им его по голове, чтобы больше не поднялся? — предложил Можер.
Герцог усмехнулся, поглядел в ту сторону, где уже затихали шаги.
— Возможно, это и было бы самым лучшим, друг мой, но не в королевском дворце. Однако идём скорее, я покажу твою комнату и тотчас вернусь.
Они торопливо миновали коридор и вышли в галерею, нетронутую со времён владычества римлян — с колоннами и оконными проёмами в три полукружия каждый.
Едва их увидев, к ним устремились со всех сторон придворные.
— Обычная история, — остановился герцог, — как в Лане. Только здесь двор побольше. Теперь нам проходу не дадут. Но чему удивляться, коли у нас такой гость!
— Скорее расскажите нам новости, Можер! — сразу же загалдели фрейлины, обступая обоих мужчин. — Говорят, норманны вошли в Париж.
— Вошёл один я, — объявил Можер. — Других норманнов ни впереди, ни позади себя я не видел, клянусь честью.
— Значит, новость лжива и на нас попросту нагнали страху?
— Уверяю вас, так и было. Увидев меня, горожане решили, будто я привёл с собой войско, и забили тревогу. Им не мешало бы при этом взглянуть на реку, свободную от судов. Викинги, как известно, предпочитают передвигаться по воде.
— Но как парижанам удалось узнать, кто вы? Не стали же они интересоваться вашей родословной?
— О, это весьма забавная история, она приключилась со мной на одной из здешних улиц.
— Вы нам расскажете её, Можер? Мы непременно хотим услышать.
— Конечно, чёрт побери! Однако вам придётся подождать, я ведь ещё даже не осмотрелся и пришёл, чтобы повидаться с матерью.
— А почему вас так долго не было? Мы скучали без вас, — безумолчно трещали дамы.
— Попробуем простить графа, ведь у него была уважительная причина, — кольнула нормандца карими глазами Альбурда. — Надо полагать, граф Нормандский приехал один, избежав при этом взаимных обязательств?
Можер хотел ответить, но ему не дали и рта раскрыть.
— Какое счастье, что у нас гостит герцогиня Гуннора, — обворожительно улыбнулась Магелона. — Как хотите, Можер, но мы её теперь не отпустим.
— Ах, в самом деле, считаю долгом доказать её светлости, что французский двор ничуть не хуже нормандского, — и Арсинда, вдова виконта де Тюренн, слегка ущипнула нормандца за локоть.
— Прекрасно, милочка, — одарила её насмешливым взглядом Гизоберга, — эту работу мы предоставим вам, а сами займёмся другой: постараемся убедить в этом же её сына.
Фрейлины рассмеялись. Маникор, барон де Мэн, с улыбкой взял нормандца за руку:
— Не суди наших дам слишком строго, Можер. У них мало развлечений, ты их должен понять. Всякое новое лицо при дворе для них целое событие.
— Ох, и доберусь я до вас, — нарочито грозно сдвинул брови Можер, потом добавил, уже мягче: — Мои прелестницы.
— Когда же? — тотчас устремились на него любопытные взгляды.
— Вот только повидаю герцогиню.
— Она так ждёт вас, постоянно спрашивает, а мы лишь пожимаем плечами в ответ. Сейчас она у себя.
— Я думаю, мать покажет твои апартаменты, — опустив руку на плечо нормандцу, сказал герцог и, развернувшись, ушёл.
Маникор провёл Можера в зал — огромный, прямоугольный, с шестнадцатью витыми мраморными колоннами, подпирающими резными капителями концы дуг сводчатого потолка. Напротив двухстворчатых дверей, через которые они вошли, — четыре больших окна с цветными стёклами, дугообразные поверху. С обоих торцов зала — двери в комнаты.
Барон подвёл нормандца к одной из них и, попрощавшись, ушёл.
За дверью слышалось пение, кто-то играл на лире. Едва Можер вошёл, певица умолкла, инструмент замолчал. Гуннора, сидя вполоборота к двери, повернула голову.
— Можер! Вот и ты, сын мой.
Нормандец подошёл; упав на колено, склонился над рукой матери.
— Я уже думала, что уеду, не повидав тебя.
— Разве мог я так поступить, матушка? Вы ведь знаете, что ближе вас и отца у меня никого нет.
— Ты научился вежливости у франков, коли стал говорить на «вы».
— Мало того, теперь я целую дамам пальчики.
Герцогиня рассмеялась.
— Как тебе в Париже? Знаешь, только что пронёсся слух, будто в город ворвался сам Хрольф-Пешеход верхом на коне и ведя за собой войско норманнов. Дворец переполошился, все высыпали на стены, но, как и следовало ожидать, врагов никто не увидел. Да и откуда им взяться, если нормандская герцогиня гостит в Париже у короля?
— Они приняли меня за моего славного предка, — усмехнулся Можер. — Поистине, у страха глаза велики. У них живы в памяти истории о былых нашествиях норманнов.
3
Римский локоть — 67 см.