Страница 3 из 13
— Всё, как она рассказывала, — пробормотал Можер. — И где-то там, в этих домах, жил Ландри, восьмой епископ Парижа. Однако, клянусь святым Михаилом, мне нет никакого дела до этого попа, хотя он и построил на другом берегу Божий дом для больных. Полюбуюсь лучше королевским дворцом, вон он, справа, видны его колонны из-за стен и окна меж ними. В одном из них сейчас, наверное, Гуго, а в другом мать. Кажется, ждёт не дождётся сына, который вместо того чтобы обнять её, стоит здесь перед мостом и таращится на эти стены и башню перед ним!
И Можер въехал на большой деревянный мост, связывающий остров с болотистым правым берегом Сены, откуда расходились на запад, север и восток три дороги — К Руану, в Лиль и на Шалон.
Миновав мост, он очутился на улице Лантерн, за ней тянулся Еврейский квартал с двумя церквами по левую и правую сторону, далее шла улица Пти-Пон или Малого моста, где с раннего утра и до сумерек гудел, будто рой пчёл, Хлебный рынок. Но Можеру сюда не надо было, и он с середины улицы Лантерн повернул вправо на улицу Драпри, которая вела, как он и догадался, к королевскому дворцу.
И тут, не проехав и двадцати шагов, он увидел сборище людей, окружавших большой деревянный крест на возвышении (на этом месте два века спустя, возведут церковь Сент-Круа). К этому кресту был привязан обнажённый до пояса человек. Сбоку стояли палачи с кнутами в руках и ждали сигнала к началу экзекуции. Знак должен был подать какой-то вельможа, стоящий впереди всех. Оба истязателя, подняв кнуты, глядели на него, а за его спиной и по сторонам толпились, молча взирая на осуждённого, горожане.
Можер догадался, что привязали какого-то монаха: его ряса, разодранная, свисала с пояса. Нормандец хмыкнул и пожал плечами: так, мол, ему и надо, видно, донял кого-то из господ своими баснями или нравоучениями и теперь получит по заслугам. Никогда не испытывавший к представителям духовенства ничего, кроме презрения, а в данном случае абсолютно равнодушный, Можер хотел уже отправиться дальше, как вдруг осуждённый воскликнул, обратив лицо к небу:
— Архангел Михаил, молю тебя, укрепи моё тело и дух мой!
В это время вельможа дал знак, и на спину монаха посыпались, один за другим, хлёсткие удары свистящих кнутов.
Можер вздрогнул. Вот так монах! Просит милости у неба. И к кому же обращается? К архангелу Михаилу, покровителю викингов!
И нормандец, тронув коня, подъехал к кресту.
— Что здесь происходит? — крикнул он, обращаясь к палачам. — Кто позволил вам истязать этого человека?
Оба, застыв с раскрытыми ртами, воззрились на громадного всадника с тяжёлой плетью в руке, словно на выросшего вдруг из-под земли Геркулеса, держащего в руках извивающуюся гидру. Потом, переглянувшись, уставились на того, кому повиновались.
— Что тебе надо, всадник? — недовольно спросил тот, враждебно глядя на непрошеного защитника. — По какому праву ты вмешиваешься в дела Церкви и мешаешь слугам господа вершить его суд?
— Я желаю знать, что этот человек натворил. Так ли велика вина несчастного, чтобы слуги господа вместо вразумления стегали его кнутами?
— Почему я должен отвечать тебе, я, Нитгард, племянник парижского епископа? — громко вопросил начальник обоих истязателей. — Кто ты такой?
— Сын герцога! И я требую ответа!
Племянник епископа несколько поостыл. Не стоило ссориться с мирской властью, и без того она в Сите с духовной не в ладах. Он покосился на Можера. Кто же он такой, этот Голиаф, и сколь велика его власть, если он так дерзок? Он поинтересовался:
— Какого герцога?
И получил ответ:
— Здесь спрашиваю я! И решать буду тоже я! Но если тебе желательно знать, то я сын Ричарда Нормандского.
— Норманны! Норманны!.. — сразу же заволновалась толпа, и тотчас все стали озираться, трясясь от страха, что викинги захватили Париж. Иные поспешили незамедлительно исчезнуть.
— А теперь отвечай, кто это? — продолжал Можер, кивая на осуждённого, спина которого к тому времени уже покрылась рубцами и стала кровоточить.
— Некий монах, смеющий критиковать Священное Писание, — послушно ответил Нитгард.
— Библию, значит? — криво усмехнулся нормандец. — Хороши же ваши монахи, коли восстают против Бога. В чём же его прегрешения перед Церковью?
— Он смеет утверждать, что это Бог спровоцировал Адама и Еву к грехопадению, в то время как Библия учит, что это был дьявол в обличии змея-искусителя.
Можер повернулся к осуждённому:
— В самом деле, монах, разве это не козни сатаны?
— В Бытие, то есть Ветхом Завете, ничего не сказано о дьяволе, — ответил несчастный, упираясь взглядом в крест.
— Что скажешь на это? — перевёл взгляд нормандец на племянника епископа.
— Ты лжёшь! — выкрикнул тот. — В Библии есть упоминание о дьяволе.
— Он появляется лишь в конце её, но не в начале, — возразил монах.
— Змей не мог совратить Еву, это проделки дьявола, так учит церковь! — в бешенстве выпучил глаза экзекутор.
— Почему же тогда Бог наказал змея? — спокойно вопросил монах. — Если вор обрядится в судью и нарушит закон, то, поймав его, разве накажут судью?
— Он богохульник и восстаёт против Церкви! — вытянул палец в направлении жертвы представитель духовенства. — Он должен быть лишён монашеского сана и понести наказание!
— И в этом вся вина этого человека? — сурово сдвинул брови Можер. — В том, что он понимает то, чего не можешь понять ты сам?
— Он говорит, что Бог поощрял кровосмешение. Как Бог мог допустить такое? Это ли не кощунство над Библией? Разве этому учит она, и гоже ли монаху смущать такой клеветой на Создателя умы прихожан?
Можер подъехал к кресту с тыльной стороны, взглянул монаху в лицо:
— Признаюсь, для меня это новость. Но если ты и вправду утверждаешь это, то чем сможешь доказать?
Монах посмотрел на него ясными голубыми глазами и ответил:
— Очень просто. По Библии, у Адама и Евы было два сына: Каин и Авель. Затем старший сын убил младшего. И далее сказано: «И пошёл Каин от лица Господня, и познал Каин жену свою, и она родила...» Кто же она была, жена его, если, кроме этих троих, никого на земле не было? Ответ очевиден: дочь Адама и Евы, а значит, Каин женился на родной сестре. Как после этого верить тому, что написано в Библии?
Можер рассмеялся.
— Ответь же на это, — крикнул он озадаченному служителю Немезиды. — Клянусь небом, любопытно узнать, как ты опровергнешь такое рассуждение?
Нитгард посопел, багровея от размышлений. Наконец нашёлся:
— Это была дочь от Лилит, другой жены Адама.
— И у неё был другой муж? Кто же? — вопросил монах, чуть повернув голову. — Не знаешь? Жаль. Значит, этого ты ещё не успел придумать. А сама Лилит — знаешь ли кто, викарий? Дочь Демона, а потому никого не могла рожать, кроме чертей.
— Это кощунство! Это надругательство над Священным Писанием и божьим волеизъявлением! — завопил племянник епископа.
— Божьим? — тронул коня Можер и подъехал к викарию. — По-твоему, Бог закрыл глаза на то, что Каин женился на собственной сестре? А если Лилит родила от Каина, значит, люди произошли от чертей?!
Нитгард смахнул пот со лба, схватил с груди распятие, закрестился, забормотал:
— Господи всемогущий, избави нас от лукавого, и да святится имя Твоё, и дела Твои, и помыслы также...
— Довольно бубнить! — оборвал его Можер. — Ты, святоша, сдаётся мне, из тех плутов, которые толкуют Священное Писание так, чтобы напустить побольше туману. Да и священное ли оно, коли в нём такая неразбериха? А потому приказываю немедленно же освободить этого человека! — и он рукоятью плети указал на монаха.
— Я не сделаю этого, ибо нарушу тем самым приказ епископа, — с вызовом ответил викарий.
— Тогда это сделаю я сам! — воскликнул Можер и, вернувшись к кресту, приказал одному из палачей: — Живо обрезай верёвки!
Тот медлил, в страхе глядя на племянника епископа.