Страница 4 из 13
— Ну! — повторил Можер.
— Я не могу этого сделать без приказа, — довольно развязно ответил палач.
— Ах, тебе нужен приказ, каналья! — вскричал нормандец и полоснул ослушника хлыстом по щеке.
Тот взвыл от боли. Его напарник, увидев обращённый на него взгляд грозного всадника, тотчас скрылся за спинами зевак. Первый тем временем, охая и держась за щёку, присел на землю.
— Что, вкус хлыста не сладок? — вперил в него взгляд Можер. — Что же ты думаешь, для него, — он кивнул на монаха, — твой кнут слаще?
И, убрав плётку, вытащил меч из ножен. Палач испуганно вскричал и, задом чертя по земле и взывая о помощи, стал поспешно пятиться. Можер презрительно поглядел на него и, хмыкнув, взмахнул мечом над верёвкой, опутывающей руки монаха над его головой.
— Это беззаконие! — вдруг подал голос викарий. — Ересь должно искоренять!
Так и не обрезав путы, Можер с обнажённым мечом двинулся на него. Нитгард, решив, что пришёл его конец, истошно завопил, выставив вперёд руку с распятием, словно защищаясь им от меча. Всадник подъехал и, засмеявшись, бросил меч в ножны.
— Не трясись, святоша! — прогромыхал его голос над самым ухом экзекутора. — Мой клинок разит лишь сарацин, твоя кровь ему не нужна.
И повернул коня, собираясь вернуться к кресту. Но тут же услышал:
— Я пожалуюсь епископу! Он пошлёт проклятие на твою голову! Он подвергнет тебя отлучению от Церкви! Он...
Но викарий не успел произнести очередную угрозу; Можер выхватил плётку и оставил на его щеке такую же отметину, как и у палача.
— Это тебе на память, святой отец! — воскликнул нормандец, пряча орудие возмездия за пояс. — Долго будешь помнить встречу с норманном.
И, вновь выхватив меч, вернулся к кресту и обрезал верёвки на ногах и руках монаха. Тот тяжело вздохнул и с благодарностью посмотрел на своего спасителя. Можер собрался спросить его о чём-то, но викарий, видимо, почувствовав себя в безопасности в окружении нескольких горожан, снова подал голос и опять с угрозами:
— Я буду жаловаться королю! Его величество не оставит без внимания этого случая! Духовное лицо неприкосновенно, господняя и земная кара ожидают всякого, кто посмеет посягнуть на...
Но Можер, уже подъехав, не дал ему договорить, а, протянув руку, ухватил его сзади за пояс на одежде. Рутгард почувствовал, как поднимается от земли. Лицо его побелело, руки затряслись, глаза едва не выкатывались из орбит от страха. Он даже забыл про распятие, беспомощно барахтаясь в воздухе, подобно лягушке, и хватая его ртом и руками.
— Насчёт господней кары не скажу, — крикнул Можер в самое ухо викарию, которого держал на вытянутой руке, — но земную ты получишь, святоша, и немедля!
И, подняв руку ещё выше, Можер отпустил Рутгарда. Тот, будто мешок с мукой, грохнулся наземь, подняв тучу пыли, да так и остался лежать.
— Матерь Божья, викария убили... — тихо проговорил кто-то среди оставшихся уже к тому времени нескольких человек.
Нормандец поднял на них тяжёлый взгляд, и они, будто меч просвистел перед их лицами, в страхе дружно шарахнулись назад, шепча молитвы и не сводя глаз с грозного всадника.
— Посмотрите, жив ли он ещё, — сказал Можер. — Нет — так похороните по-христиански, а жив — пусть поблагодарит викинга, что то г не разбил ему голову о стену его же церкви.
К викарию бросились, склонились, ощупали со всех сторон и, наконец, объявили, что он жив: сердце бьётся, только глаза закрыты, и молчит.
— Ну, так несите его домой! — рявкнул Можер. — Чего застыли?
Бедного племянника епископа осторожно подняли и понесли куда-то.
Можер отвернулся и увидел монаха. Тот, в коричневой рясе с откинутым капюшоном, стоял и с любопытством смотрел на спасителя. На вид этому человеку — не Польше тридцати.
— Ну что, брат, — улыбнулся нормандец, — натерпелся страху?
— Теперь не миновать неприятностей, — промолвил монах, хмуро глядя вслед людям, уносящим викария.
— Кому, тебе или мне?
— Мне, конечно.
— А если я возьму тебя под свою защиту?
— Да ведь и тебе влетит, нормандец, когда узнают...
— Мне? Ха-ха-ха! — Можер рассмеялся. — Кто же это посмеет, хотел бы я знать, выговаривать мне?
— Епископ.
— Плевать мне на него!
— Он сильный. Они с королём никак не поделят власть.
— Вот так король! Приказал бы задушить этого хорька — всех и делов-то.
Монах вздохнул; болезненно поморщился, видимо, ныли раны на спине.
Можер присел на бревно, лежащее поблизости, жестом пригласил монаха занять место рядом. Потом спросил:
— Как тебя зовут?
— Брат Рено.
— Откуда ты?
— Нищенствующий монах из ордена бенедиктинцев. Проповедую Божье слово.
— Чего ты ввязался в перепалку с этим крысёнком? Ты же видел — он одержимый фанатик.
— Я не спорил с ним. Меня взяли на площади, когда я разговаривал с народом. Видимо, кто-то доложил викарию, что у меня открылись глаза и заговорил разум, восстающий против Священного Писания.
— Тебе не нравится Библия?
— Я против тех, кто сочинил эту небылицу для глупцов, неспособных понять, что это вздор.
Можер, улыбаясь, глядел на монаха. Этот человек начинал ему нравиться.
— Скажи, брат Рено, ты и в самом деле готов критиковать это писание, продиктованное, как говорят, самим Богом? Я слышал твои высказывания о дохристианской, первой части Библии, которую называют Ветхим Заветом. Ты так же судишь и о Новом Завете?
Монах с подозрением поглядел на Можера.
— Почему я должен доверять тебе? Может, ты один из людей епископа, подосланный им, чтобы выудить из меня то, что я ещё не успел сказать и, таким образом, иметь достаточно улик, чтобы отправить на казнь?
— Нет, Рено, можешь мне поверить; граф Можер никогда не был шпионом! Просто я проезжал по этой улице и увидел, что тебя собираются стегать плетьми. В общем, мне не было до этого никакого дела, если бы не твой возглас, обращённый к архангелу Михаилу. Тогда я решил, что должен тебе помочь. Мы, норманны, к твоему сведению, почитаем святого Михаила как своего покровителя. То, что я сказал — святая правда, клянусь дорожным посохом Роллона Нормандского! И знай, приятель, нет клятвы для норманна страшнее этой, а для меня вдвойне, потому как Роллон — мой прадед.
— А что ты делаешь в Париже? У тебя здесь знакомые?
— Да, родственники, я приехал их навестить.
— Кто же?
— Король.
У монаха отвисла челюсть:
— Король Гуго — твой родственник?
— Ну да, чёрт возьми, почему это тебя удивляет? Разве Ричард Нормандский, союзник Франции, не может иметь своим родственником короля?
— Да нет, конечно, отчего же... — пробормотал Рено. — Только боюсь я, граф, не очень-то будет рад король твоему приезду.
— Вот так так! — удивлённо вскричал Можер. — Это почему же?
Монах хитро улыбнулся:
— Да ведь наш король, он же бывший герцог, — спокойный, мирный человек, а ты, как я погляжу, таков, что не усидишь на месте и способен доставить своему родичу немало хлопот.
— Что ж, поглядим, — усмехнулся Можер, — и попытаемся разбудить этот город, если он уснул.
— Вот хотя бы нынешний случай, — продолжал монах, — ведь, бесспорно, епископ побежит к королю жаловаться на тебя.
— Пусть жалуется, — беспечно махнул рукой нормандец. — Если, как ты говоришь, они между собой не в ладах, то король, полагаю, будет рад вставить шпильку его преосвященству. Клянусь рукоятью своего меча, это его позабавит.
— Что конечно же не защитит бедного монаха, — печально изрёк собеседник. — Ведь они найдут меня, и тогда уж мне не сносить головы. Видишь, граф, как всё обернулось: не вступись ты — обошлось бы лишь наказанием, а теперь... с тебя как дождь с утки, а меня повесят.
— Чёрт возьми, — нахмурился нормандец, — выходит, я же оказался виноват? Неплохо! Как это у вас там, в священной книге: «Делай добро ближнему и добром к тебе вернётся»? Вот только про ближнего ничего не сказано. Ну да не беда! — Можер хлопнул монаха по колену. — Коли я уж взялся за тебя, приятель, то доведу свои благодеяния до конца. Пойдёшь со мной во дворец!