Страница 2 из 13
— Странное поведение, — пробормотал Можер. — Будто бы она готовится к ещё худшему, хотя что может быть хуже?..
— Это и меня беспокоит. Её нельзя оставлять одну. А тут мы оба уедем... У неё никого здесь больше нет... — Вия пытливо вгляделась в лицо нормандцу. — Понимаешь, Можер, о чём я?..
Он обхватил её за плечи:
— Полагаешь, она на это способна?!.. — он сделал ударение на слове «это».
— Однажды я взглянула на её ладонь...
— И что?.. Что ты там прочла? — нормандец потряс Вию за плечи. — Да говори же!
— Ей нельзя оставаться одной. Как только её покинут последние друзья... — внезапно, закрыв ладонями лицо, она замотала головой, повторяя одно и то же, будто пытаясь избавиться от некоего заклинания: — Нет... я не должна... будь проклята эта наука и моё видение... нет... я не права, мне показалось, я ошиблась... Ошиблась! Нет! Нет! Этого не будет! Не может быть! Не должно!..
И, упав Можеру на грудь, Вия зарыдала.
Они помолчали. Нормандец не спрашивал ни о чём. Девчонка полна загадок. Разве отгадаешь? Только когда сама скажет. Но эту он разгадал и теперь, нахмурясь, глядел на Вию, не мешая ей потихоньку всхлипывать.
Отстранившись, она тяжело вздохнула, рукавом отерев лицо.
— Ну, довольно, что я в самом деле... — Она подняла глаза, улыбнулась: — Так рассказать тебе о Париже? Встретишься будто со старым знакомым.
— Что же, большой он? Раза в два, наверное, больше Лана?
— Ничуть не бывало, — Вия уселась на скамью, за ней Можер. — Город небольшой, стоит на острове, обнесён каменной стеной. От острова — два моста, на левый берег и правый. На одном сплошь церкви, монастыри и колокольни, есть римские бани, форум, арены для зрелищ и огромный холм, где церковь святых апостолов. Там похоронена некая Женивьева, покровительница города. Это она своими молитвами отогнала орды Аттилы, и парижане почитают её как святую. Сам Хлодвиг был знаком с ней и полюбил, как родную дочь, а когда умер, жена Клотильда приказала похоронить его рядом с нею. А правый берег болотистый, но и там потихоньку обживаются. Живут тут в основном ремесленники — стекольщики, ювелиры, ткачи; но это сейчас, когда прекратились набеги, а раньше все жили в Сите, под защитой стен.
— Стало быть, город существовал ещё при римлянах? — спросил Можер. — Иначе откуда гам бани и арены для боев?
— Сам Юлий Цезарь бывал там, правда, назывался Париж тогда по-другому. А потом он стал любимым городом Юлиана, который на этом самом острове перед дворцом был провозглашён императором. Дворец сейчас королевский, в нём живёт Гуго Капет. Вид из его окна прямо на реку, она сходится здесь, огибая остров с обеих сторон. Мы с матерью тогда были на ярмарке, это в предместье Сен-Жермен Ле-Оксеруа, и я видела этот дворец и рядом с ним небольшой, в пять колонн, дом с красной крышей — кузня святого Элуа. Кто он такой? О, это друг самого короля Дагобера, которому он всегда подковывал лошадей. С того времени минуло уж более трёх столетий.
На этом острове сосредоточена вся власть — светская и духовная, здесь живут король и епископ. Тут даже есть женский монастырь — редкость в наше время. А город живёт торговлей, по реке без конца снуют суда с углём, лесом, зерном, поэтому вдоль улиц и на площадях острова — повсюду рынки и лавки торговцев. Вообще город очень удобен для торговли: и река, и две больших дороги ведут к нему — с севера и с юга. Наверное, король, как и обещал, сделает из Парижа настоящую столицу королевства. Ведь у этого города даже сейчас есть герб; у вас, норманнов, на алом поле два золотых леопарда, а у них — на червлёном фоне золотой кораблик.
— Капету будет трудно, — едва умолкла Вия, проговорил Можер. — Не все принесли вассальную присягу, да и герцогство его, хоть и большое, но будто горох рассыпали по нему: повсюду графства, кругом замки со своими господами. Как заставить всех подчиниться? Не станешь же воевать с каждым по очереди.
— Да, ему будет нелегко, — согласно кивнула Вия. — Как и последним Каролингам. Слишком много земель в Галлии, и каждый феодал на своей — хозяин. Мне, скажу по совести, жалко Капета. Был себе герцогом, старшим над всеми, горя не знал. А теперь? Сколько забот свалилось на его голову. Справится ли? Не сметут ли, как и других Робертинов, его предшественников?
— Не думаю, — убеждённо ответил Можер. — Кому нужна такая обуза? Предложи, например, моему отцу стать королём — он только отмахнётся. Он король Нормандии и всех держит в кулаке. А дай ему престол франков? И уже не уследишь ни за кем, и не хватит сил, чтобы привести в повиновение всех — от Фландрии до Тулузы. Лишь выдохнешься да сдохнешь как пёс — хорошо дома, а то и в походе.
— И то правда, — согласилась Вия. — Мала лошадь, мал и хомут.
...Когда Можер сообщил Эмме о своём отъезде, она только и спросила, с грустью посмотрев в его глаза:
— Надолго?
— Наверное, навсегда. Вернусь оттуда в Нормандию вместе с матерью.
Она неторопливо прошла по комнате, остановилась у окна. Взгляд застыл на уставшем солнце, засыпающем над тёмным лесом.
— И ты не заедешь проститься?
Можер подошёл, обнял её сзади за плечи:
— Не смогу отказаться от желания обнять тебя в последний раз.
Она обернулась.
— Я буду ждать. Один едешь?
— Вия останется с тобой.
— Милая девочка, без неё я сошла бы с ума. Мы отправимся с ней на охоту, у меня есть прекрасные соколы, Лотарь привёз из Бургундии...
— Я рад, что вы дружите.
— Я люблю её как дочь, она меня — как мать. Мы собираемся к Оттону, это нас развлечёт. Нынче, сам видишь, все разъехались, дворец опустел, скоро по его коридорам протянется паутина.
— Мне пора.
Эмма встрепенулась:
— Не забывай нас, Можер... В Париже у короля, должно быть, большой дворец, много придворных — весёлых, шумных... И тебе там не дадут скучать... — она тяжело вздохнула, губы тронула виноватая улыбка. — А здесь тебе тоскливо с нами...
— Мне бы на войну! Махать мечом, рубя врагов, гнать лошадь и на ходу протыкать копьём сарацина, а потом глядеть, как этот сын пророка подыхает у тебя на глазах, захлёбываясь собственной кровью!.. Помню, король говорил о графе Барселонском, тому будто бы досаждают мусульмане. Соберётся Гуго, немедленно отправлюсь с ним в поход, пока не покрылся плесенью. Веришь ли, сколь руки чешутся рубить головы маврам!
Эмма, улыбаясь, глядела на него. Потом, привстав на цыпочки, страстно поцеловала в губы.
— Где бы ты ни был — во дворце, в поле, в сражении, на воде, под водой, — помни всегда, что я люблю тебя, мой рыцарь!.. И да будет с тобой Христос!
— И с тобой, моя королева!
Глава 2
МОНАХ-РАСКОЛЬНИК
Утром следующего дня нормандец тронулся в путь. Около семидесяти миль до Парижа, не так далеко. Солнце миновало зенит, и поползли на восток тени, когда слева показался изгиб Марны, притока Сены, и Можер выехал на широкую дорогу, протянувшуюся с юга на север. Там, где юг, уже виднелся остров посреди реки, усеянный крестами церквей и шпилями колоколен. Всадник повернул туда и, проехав с милю, остановился у башни высотой около двадцати пертик (около 60 метров). Это была башня Сен-Жак, самая высокая в окрестностях Парижа. Её колокол, висевший на самом верху, первым оповещал жителей города о приближении врага. Рядом с нею, правее, — церковь Сен-Жак де Ла Бушри, детище Дагобера. Её полуразрушенное состояние заставило Можера сдвинуть брови: он вспомнил сетования Вии по поводу неоднократного нашествия норманнов.
Тронув коня, всадник бросил взгляд налево и покачал головой: ещё одна церковь и тоже в развалинах. Когда он подъехал к берегу реки, следов разрушения уже не было видно; видимо, заново отстроили одну церковь, другую... Можер насчитал четыре по левую руку, а по правую — одну, да и то вдали, близ улицы, ведущей на запад, и обнесённую длинной стеной. В этом месте ещё со времён Меровингов проводились ярмарки, а церкви, о которых говорилось вначале, назывались: Сен-Жан-ан-Грев, Сен-Жерве, Сен-Проте и чуть дальше Сен-Поль де Шан. Названий этих Можер, конечно, не знал, зато сразу догадался, что перед ним Большой мост, который и вёл на остров. Но прежде чем двинуться дальше, нормандец снова стал вспоминать, о чём говорила Вия, и поглядел влево, по ту сторону моста. Те же церкви, колокольни, базилики и меж ними дома.