Страница 10 из 86
– А что за колымага? – поинтересовался он, старательно проговорив последнее слово.
– О! Мотоцикл, – я раздулась от гордости, а потом, спохватившись, добавила: - Э-эм... вы представляете, что такое мотоцикл? – и, обнадёженная утвердительным кивком, продолжала: – Жутко раритетный. Образец начала двадцать первого века взят из фамильного музея…
– Этот так называемый раритет однажды на части развалится, – буркнула Линви.
Её слегка бесил тот факт, что Мельтек, похоже, воспринимал её персону бесплатным приложением ко мне.
– Скорее, ещё раньше этот город окончательно сползёт в море, – буркнула я.
Мы с Лин неосознанно окинули взглядами потемневшие от дождя высотки, тонущие в низких облаках, и тёмную гладь канала. Я вздохнула – осенняя раскисшая Москва по отвратительности проигрывала только обледеневшей зимней.
Скоро кое-как слепленные новостройки закрыли центр, а мы вошли в городской парк. Ну, на планах города это место наверняка значилось как парк. Хотя, вряд ли топоним подходил аллейке, включавшей несколько лавочек с отсутствием досок, пару лысоватых засыпанных фантиками клумб, чахлые деревца по обе стороны тротуара да неподвластные дождику с непотребным пэ аш пластиковые коробки из-под холодильных установок, вопреки превратностям судьбы полные своей таинственной жизнью.
– В них что, живут? – советник был изумлён.
Я только плечами пожала:
– Места всем не хватает. Дома новые в центре строить не решаются – грунт плывёт, а на окраинах люди не отзывчивые, бомжам там голодно.
– На вёсельных лодках, у кого моторок нет, и то приплывают, – пересказала Линви любимую легенду жителя центра.
– Зачем? – Мельтек пребывал в состоянии неподдельного недоумения.
– За счастьем.
Советник, похоже, так и не проникшись жизнеутверждающим настроем на авось, свернул с асфальтированной дорожки, прошёл по одичавшему газону и задумчиво остановился перед двумя меланхоличного вида деревцами, склонившимися друг к другу и переплётшимися ветвями.
– Тополь обыкновенный, – заявила я, стоя за спиной мужчины. Потом задумалась, такой ли уж он обыкновенный (я про тополь) и не слишком уверенно прибавила: – Дрожащий.
Мельтек обернулся ко мне и искривил губы в странной усмешке. Готова поклясться, моё так и произнесённое ядовитое «чем вас так заинтересовали топольки?» было взято на заметку. Я упрямо не отводила взгляда:
– Если я не ошибаюсь, пост на эпсилон тридцать четыре блокирован со стороны эпсилона и вообще находится в военном городке километрах в тридцати от центра.
«Боги, даже не понятно, где кончается радужка и начинается зрачок». Я мысленно ощетинилась и добавила:
– Я думала, мы возьмём напрокат катер со стоянки компании.
– Знаете, Морруэнэ, – советник, наконец, переключил внимание на вышеупомянутые деревца. Оцепенение отпустило меня. – Существует один фокус, – он помедлил, подбирая слова. Я терпеливо ждала. Мельтек снова повернулся к двум деревьям и развёл руки в стороны. – Так вот, – его пальцы слегка подрагивали в напряжении.
Я тщетно пыталась уловить, что он хочет сделать, но всё в мире по-прежнему оставалось на своих местах. (Когда работаешь со всякими штуками, которые лучат как бешеные и могут рвануть в любую секунду, волей-неволей начинаешь чувствовать момент, когда надо спасать задн... здоровье, то есть). Ветер налетал резкими обжигающими порывами, шевеля газонную вечнозелёную траву, трепетали ветви деревьев, обитатели коробок наверняка наслаждались нежданным представлением театра трёх актёров (неожиданно молчаливая и притихшая Линвиль в роли пятого дерева справа).
– С точки зрения Вселенной.
Ветер стал ещё промозглей. Пятое дерево справа вдруг оживилось и настойчиво подёргало меня за рукав куртки:
– Морру... Морру, что...
– Тиш-ше, – прошипела я.
– Все места на этой планете.
Увядшие листья на деревьях сухо гремели.
– Морру, сейчас же ведь ещё утро...
– Формально находятся в одной точке.
Мелэтир’Тэнтэк резко отступил на шаг назад.
Я присвистнула. Ох уж эти квантовые фокусы... когда это я проглядела момент?
– Прошу, – сказал он. – Глаза можно не закрывать.
По розовато-сиреневому вечернему небу неестественно быстро плыли облака.
Контура не было вообще.
Мир растекался жирной кляксой, в него вплавлялось что-то чужеродное, застывало, сминало, разрывая острыми гранями.
Солнце село.