Шедевр

У меня потемнело в глазах. Может, Кенни и бесчувственный некультурный мужлан, но он не дурак и прекрасно знает, как подцепить меня на крючок.

— Кто он и что ты рассказал ему? — сухо спросила я.

— Ничего, Эстер, — ответил Кенни с притворной невинностью. — Не паникуй. Я просто сказал, что мне нужно подумать. Кажется, его зовут Джон — да, Джон Херберт, точно, он из этого «желтого» издания «Кларион».

Джон Херберт несколько лет пытался раздуть вокруг меня скандал. Он был самым ядовитым моим критиком и последним человеком, которому я позволила бы копаться в своем прошлом. Чувство тревоги усилилось.

— И сколько он тебе предложил?

— Десять тысяч, — гордо ответил Кенни.

— Ты, конечно, правильно поступил, — произнесла я, стараясь, чтобы мой голос звучал равнодушно, — но мне так неприятно знать, что ты заработал деньги, потеряв остатки порядочности.

Он вновь по-детски захихикал:

— Какая забота с твоей стороны! Знаешь, а ведь он спрашивал и про другие рисунки.

Какой же надо быть идиоткой, чтобы забыть о них! В течение той грандиозной недели или около того, что мы с Кенни провели вместе, я постоянно рисовала его, но, если память мне не изменяет, ему я подарила лишь один портрет — тот, который он только что продал. Тем не менее не было причин не верить Кенни. Что бы там у него ни оставалось — это постыдное, откровенно сексуальное воспоминание, которое лучше спрятать подальше.

— Я и не знала, что у тебя есть другие рисунки, — сказала я. — Мне бы хотелось их увидеть. Возможно, я сделала бы то, что принято называть переманиванием клиента.

— Да-да, это как раз то, о чем я подумал, — голос Кенни прозвучал как-то рассеянно. Затем его тон изменился, и слова понеслись, обгоняя друг друга: — Эстер, мне сейчас нужно идти, но, может, мы снова поговорим в это же время на следующей неделе, а? До скорого.

Связь прервалась так внезапно, словно телефон Кенни отключили. Я с отвращением бросила трубку на диван, будто на ней остались его микробы, и принялась ходить по студии, инстинктивно вытирая руки. Я вся дрожала и в то же время покрывалась холодным потом. За свою весьма разнообразную творческую карьеру я пережила многое, но с шантажом столкнулась впервые.

Что ему на самом деле нужно? Если за свое молчание перед прессой Кенни ждет денег, я заплачу ему, а если у него остались другие рисунки, я выкуплю их. Но его звонок выбил меня из колеи в большей степени, чем можно было ожидать. Меня волновало не то, что ему известно о моем прошлом, потому что, честно говоря, я не сомневалась, что знает он мало. Но мне была ненавистна мысль, что журналисты начнут копаться в моем детстве и юности. Я всегда ограничивала творчество настоящим временем, проводя четкую черту между своими произведениями и теми событиями, которые сформировали меня как художника. Я оставила прошлое позади в семнадцать лет, когда переехала в Лондон, и не хотела, чтобы оно следовало за мной по пятам. Кенни относился к тому периоду моей жизни, воспоминания о котором я сохранила лишь для себя; времени, когда в моей жизни произошло много событий, определивших впоследствии, кем — или, вернее, чем — я стала. Как правило, все, что касается меня, имеет эффект расходящихся по воде кругов. Кенни сыграл роль камня, который бросили в воду: раздался всплеск, и вокруг камня поплывут широкие круги — если только мне не удастся уменьшить их амплитуду.

Я приняла душ и начала одеваться. Нужно было спрятать настоящую меня под слоем косметики: я выглядела как настоящее пугало. Поэтому я надела парик из длинных черных волос, накрасила губы ярко-красной помадой и нацепила новое произведение своей лучшей подруги, дизайнера Петры Луцианы. Приводя себя в порядок, я мысленно пыталась изобрести способ остановить Кенни, но ничего конкретного, кроме основной идеи, в голову не приходило. В принципе, если я смогу бросить в ту же воду камень побольше, от которого пойдут более широкие круги, я тем самым отвлеку внимание от жалкой гальки, закинутой Кенни, и вызову интерес к себе сегодняшней. Если бы только я могла придумать проект, способный пробить брешь в этой глупой тривиальной истории о подростковом романе, тогда, возможно, пресса надолго перестала бы интересоваться Кенни и не стала бы копаться в моем прошлом. Телефон зазвонил снова, и я почувствовала спазм в животе, но на этот раз звонила Сара.

— Мы заедем к тебе в семь.

— Ты, кажется, запыхалась, — сказала я.

— Я только что слезла с тренажера, — пропыхтела она. — Пыталась прийти в форму перед предстоящей выставкой.

Сара Карр и Рут Ламант — две мои хорошие подруги. Они работали в паре, представляли новое популярное в мире искусства течение — творческий союз, вроде Гилберта и Джорджа или братьев Чепмен, только были гораздо моложе и красивее первого и, в отличие от последнего, не имели склонности к половым извращениям. И, насколько мне известно, в их привычку также не входило обезображивание произведений старых мастеров. У девчонок имелось и другое преимущество — они умели петь, — скорее как артисты кабаре, чем как профессиональные певицы, но зато их номера включали различные акробатические трюки. Некоторые подвергали сомнению их причастность к искусству, но в средствах массовой информации все понятия смешались и границы стерлись. Искусство, фотография, кино, мода, пресса — все мы стали жертвами одного плавильного котла. Если говорить о расовых отличиях, то каждый из нас слишком занят собой, чтобы обращать внимание на кого-либо еще. Что касается искусства, мне кажется, мы все хотим забраться на чужую территорию, поскорее украсть самое ценное, а другим оставить лишь прах.

— У тебя напряженный голос, — заметила Сара. — Все в порядке?

— Да, все прекрасно, — соврала я. — Просто я немного озабочена своим новым проектом.

— А как ведет себя Эйд?

— Что ты имеешь в виду? — Я знала, что в моем голосе прозвучало раздражение, но ничего не могла с собой поделать.

— Вчера, когда я его встретила, он выглядел чрезвычайно подавленным.

Мне не нравилось, когда Эйдан кому-то рассказывал о наших личных проблемах. Думаю, его подавленное состояние объясняется моим творческим застоем или же сложностями в наших отношениях, но насчет последнего я сомневаюсь. С тех пор как я отчаянно пытаюсь создать новую работу, между нами выросла стена. Я ушла в себя, и отношения сделались совсем мрачными.

— На него сейчас сильно давят, — неубедительно объяснила я.

— Я понимаю, ведь он столько вложил в твой успех, — сочувственно ответила Сара. — Но послушай, Эст, в конце концов, ты — единственная, кто может распоряжаться твоим талантом, запомни это. Эйдан всего лишь твой мальчик на побегушках.

Положив трубку, я закончила одеваться, затем снова вышла на террасу и принялась ждать. Сара права относительно Эйдана, но я значила для него нечто большее, чем источник дохода, или, по крайней мере, я так считала. Мне требовался свежий воздух, необходимо было развеяться и все обдумать. Телефон опять запищал. К моему облегчению, это было сообщение от Эйдана. Я нажала на кнопку и прочитала: «Прости, я пошутил — я никогда не продал бы тебя, Эст; ты мой шедевр. Целую, Эйд».

Я смотрела на эти слова, не веря своим глазам. Прочитала сообщение еще раз, потом резко захлопнула панель телефона и посмотрела на дугообразные террасы внизу. Затем мой взгляд устремился в ночное небо. Я вызвала сообщение и перечитала его. «Я никогда не продал бы тебя». Мне показалось, что в этих словах что-то есть, начало новой темы: все, что касается моего искусства, сводилось сейчас к моей стоимости. Все хотели получить кусочек меня: Кенни, Эйдан, журналисты, коллекционеры, галерея Тейт, публика. Возможно, это то, что я так безуспешно пыталась понять: моя истинная ценность. Я должна найти способ решить этот вопрос в своем следующем проекте. Если бы я только могла сконцентрироваться! Вместо этого я ощущала себя взволнованной и запутавшейся. Я решила выбросить Кенни Харпера из головы, хотя бы на неделю. Ему, вероятно, не терпится заключить еще одну сделку с «Кларионом» и сообщить мне об этом во время следующего телефонного разговора. Но он также хочет подождать, не назову ли я ему цифру побольше. Если дела обстоят именно так, то у меня есть семь дней, чтобы составить план сокрушительного нападения. Если смотреть на вещи с положительной стороны, Кенни оказывает мне своего рода услугу. Как бы там ни было, я больше не чувствовала беспокойства. Мой ум заработал. Я знала, что необходимо найти решение, и поскорее.