Страница 52 из 64
— Нет, не надо. — Тагзима завернулась в шаль. — Если других разговоров у тебя нет, то я пойду.
— Тагзима! Я, понимаешь, люблю тебя, — сказал Сабир, распаляясь.
— Любишь? Это при жене-то и двоих детях?
— Они разве мешают? Я по-хорошему… Правду говорю. Верь мне, Тагзима.
— Опоздал. Надо было раньше, до женитьбы. А ты все опозорить меня хотел. Вспомни-ка свои поганые слова…
— Ты же тянулась к Тимергали, оттолкнула меня… Сколько я потом жалел! Так уж вышло, понимаешь… Готов локти кусать, да не достать. И на. войне думал все время о тебе, мечтал…
— Болтай! Язык без костей.
— Правду говорю! — Сабир решительно приподнялся на костылях. — Хочешь, сегодня же уйду из дому? Только слово скажи, все брошу…
— Детей сиротами оставить хочешь?
— Не они одни сироты.
— Мне такое счастье не нужно! Голодная, да зато спокойная. Я уж привыкла вдовой быть.
— Плохо одной-то!
— Я не одна. Сын вырастет — я счастлива буду.
— Сын от Тимергали? — Сабир изменился в лице.
— Для матери все равно. Я не цепляюсь к мужчинам, чтобы найти сыну отца! — Тагзима выбежала из правления, сильно хлопнув дверью. Увидев Хабибуллу, стоявшего у плетня, немного пришла в себя, подавила свой гнев. — Что ты здесь стоишь на холоде? Простынешь ведь!
— Мне не привыкать к холоду. — Хабибулла засмеялся, стараясь не выдавать своих чувств: — У меня, дочка, дело к тебе… Переходи к нам. Может, легче будет жить нам всем вместе.
— Спасибо.
— Я ведь от души.
— Знаю. Вы хорошие люди… Но мне лучше жить одной…
Хабибулла расстроился, что не смог ее уговорить жить у них, но в душе он восхищался ею: «До чего гордая! Другая бы на ее месте скандалила, требуя помощи. А эта виду не подает».
В правлении погас свет. На крыльцо вышел Сабир, стуча костылями.
Тагзима заторопилась домой:
— Ладно, агай, до свидания!
— Будь здорова, дочка! Надумаешь, приходи…
Тагзима уже бежала навстречу холодному ветру и не услышала последних слов Хабибуллы, но ей и так было понятно, что она для родителей Тимергали близкий человек. Иногда у нее появлялось желание открыть свою тайну старому Хабибулле, поговорить с ним по душам. Ей хотелось, чтобы он понял ее. Но она подавляла в себе это желание. Третий человек здесь лишний. Все, что было, все принадлежит ей, никто этого отнять уже не сможет. Вернется Тимергали или не вернется, будет любить или не будет — ее любовь к нему, пылкая, горячая, живет в ее сыне, в сыне течет его кровь. И эта любовь дает силы бороться с трудностями. Ее пугает единственное — то, что от Тимергали нет писем. Где он? Что с пим? После того, как она написала ему о сыне, пришло от него два письма, на которые она… не ответила. Гордость обуяла. До чего же глупая она была! Теперь кайся не кайся, поздно. Но если суждено ему вернуться и они встретятся, он поймет…
XII
9-ю гвардейскую бригаду, измотанную в бесконечных боях, в начале сорок третьего года направили на отдых. Но без дела солдатам сидеть не приходилось. Целыми ночами рыли окопы, углубляли траншеи, строили землянки. Днем шли занятия. Солдаты изучали свою и немецкую технику.
Миннигали Губайдуллин всюду успевал и работал без устали. В сложной и напряженной обстановке он проявил незаурядные командирские качества и вывел свой взвод в число передовых. Когда выпадала редкая минута отдыха, Миннигали писал стихи, учился играть на курае.
На новом месте они долго не задержались. Холодной зимней ночью объявлена была тревога, и, наспех собравшись, бойцы вышли в путь. Шли молча, утопая в сугробах, за тяжело нагруженными подводами, никто не знал, куда они идут и зачем. После сильных снежных буранов, какие бывают и в Приуралье, наступили морозные дни.
Марш был очень тяжелый. Старый Кавказ и летом-то покрыт снеговой шапкой, а теперь, зимой, он грозил снежными лавинами и обвалами на каждом повороте.
У лошадей обледенели гривы и бока, у людей побелели шапки и усы. Ущелья наполнялись шумом скрипящего под сотнями ног снега, клубилось на морозе дыхание людей, паром пофыркивали лошади.
Первый батальон 9-й гвардейской бригады шел в голове колонны.
Гасан Агаев кроме тяжелого мешка за спиной пес па плече ПТР. Он был чем-то недоволен и ворчал про себя.
Но сейчас на него никто не обращал внимания. Даже ефрейтор Кузькин, который любил подсмеиваться над другом. «ПТР большой — на одного человека, котелок маленький-маленький — на пять человек», — шутил Кузькин.
— Куда пи посмотри — горы! Дороге не видать конца. Почему нас называют воздушными десантниками, если все время ходим пешком? — спрашивал Гасан Агаев и через некоторое время сам ответил на свой вопрос: — Каждый самолет на счету. Если бы давали самолет при переходе на каждое новое место, не напаслись бы… А вот лететь через фронт в тыл врага — это другое дело…
Солдат, слушавший его с интересом, вздохнул.
— Лейтенант Губайдуллин что-то задержался. Без него во взводе невесело как-то, — сказал ефрейтор Кузькин.
— Придет…
Начался крутой спуск. Мимо обоза проехала кошевка, запряженная гнедой лошадью. Возле второй роты она остановилась. С нее соскочил Губайдуллин с солдатской котомкой за плечами. Лошадь повернула обратно.
— Это какая рота?
— Вторая.
— Как мне найти третью роту старшего лейтенанта Щербаня?
— Впереди.
Миннигали, обгоняя строй, пошел в голову колонны. Он издалека узнал старшего лейтенанта по его щуплой фигуре в длинной шинели, полы которой были заткнуты за ремень.
— Товарищ командир роты!
— Губайдуллин?!
— Так точно, товарищ комапдир роты! Гвардии лейтенант Губайдуллин прибыл!
— Зачем вызывали в штаб бригады?
— Хотели отправить к связистам.
— А ты? — В голосе Щербаня прозвучало недовольство.
— Я попросил, чтобы меня оставили в моем взводе.
— Согласились?
— Не соглашались… — Губайдуллин вздохнул полной грудью: — Да, на мое счастье, появился начальник политотдела подполковник Мартиросов.
— А что он?
— Велел оставить меня в нашей части и в собственной кошевке отправил догонять.
— Молодец! — сказал Щербань. — Все говорят, что Баграт Артемьевич хороший человек!
— Отличный политработник.
— Говорят, он с первой встречи, с первого знакомства знает, кого куда можно определить, кто где будет нужнее и полезнее. Повезло тебе.
— Так точно, повезло!
— Ну, теперь догоняй свой взвод.
— Есть, догонять!
Губайдуллин прошел дальше. Люди сгибались под большим грузом. С трудом, падая и спотыкаясь, пробивали дорогу в глубоком снегу.
Во взводе его встретили с радостью.
— Командир взвода с нами! — сказал Кузькип.
— Где? — Агаев остановился и обернулся со своим тяжелым ПТР.
— Вон, догоняет!
— Слава аллаху!
Губайдуллин громко поздоровался со всеми, сделал вид, что ничего не слышал. Солдаты дружно ему ответили.
Агаев, который только недавно жаловался на солдатскую жизнь, позабыл о своих невзгодах и, беспрестанно улыбаясь и то и дело поглядывая в сторону Миннигали, стал рассказывать какую-то смешную историю.
Губайдуллин тоже был доволен ветреней со своими бойцами. Он гордился взводом. Хорошие ребята. С ними можно смело и в огонь, и в воду. Дружба и товарищество крепли во взводе. Такому взводу не страшен не только фашист, но и сам шайтан.
Много пришлось поработать Миннигали, чтобы установить железную дисциплину, спаять воедино коллектив. Собранный из разных людей, пришедших кто из госпиталей, кто из других частей, он составлял теперь дружную семью…
Снова начался подъем. В это время их нагнал командир роты:
— Миннигали, тебе письмо!
— От кого?
— От девушки! — улыбнулся ротный.
Губайдуллин взял сложенное треугольником письмо и быстро на ходу прочитал. Лицо его помрачнело.
— Лейла — тяжело ранена… Второй месяц лежит в госпитале… Обижается, что нет от меня писем.