Страница 48 из 64
— Губайдуллин, ложись! — крикнул Щербань.
Это была артиллерийская подготовка. Длилась она полчаса. Наконец пушки замолчали.
Картина, открывшаяся глазам, была ужасна. Вся земля вокруг стала черной, будто перепаханная гигантским взбесившимся плугом. Горел лес, зияли свежие воронки. Кричали и стонали раненые…
Губайдуллин еще не осознал происшедшего, когда кто-то из наблюдателей закричал:
— Идут!..
Пулеметчики заняли свои места. Через завесу пыли и гари плохо было видно продвигавшихся вперед немцев.
Губайдуллин растерялся. В голове гудело. Перед глазами все плыло. И он вдруг почувствовал, что забыл, забыл, чему учили его на курсах. Здесь все было не так, как представлялось, непонятно для него. Даже граната, приготовленная для фашистов, казалась незнакомой.
«Вот вояка! Сдрейфил. А сам рвался на фронт, клятву давал беспощадно бить врагов», — ругал он себя.
Увидев растерявшегося Губайдуллина, командир роты Щербань твердо сказал:
— Не торопись, успокойся. Сначала они всегда кажутся страшными. Подпускай ближе…
— Есть!
Щербань похлопал его по спине и, пригибаясь, перебежал дальше.
От прикосновения дружеской руки командира роты Губайдуллин сразу же успокоился, сердце стало биться ров-нее, и даже сил как будто прибавилось. «Молодец ротный! Молодой, а какой смелый, настоящий командир! Вот с кого надо брать пример!»
Медленно рассеивалась, расходилась черная пыль, висевшая в воздухе. Она садилась на каски, проникала в рукава, лезла в нос и в рот.
Гитлеровцы стали видны отчетливее. Они подходили все ближе и ближе. Вот она, встреча с глазу на глаз с ненавистным врагом!.. И командир пулеметного взвода Губайдуллин готовился, изо всех сил готовился к этой встрече. На-верное, он готовился к встрече всю жизнь, а теперь — первая проверка этой готовности.
Помощник командира взвода Сипев нервничал все сильнее. Он дотронулся до локтя Губайдуллина:
— Товарищ младший лейтенант, пора! Фашисты уже совсем близко… Товарищ младший…
— Выжидай, Синев!
Помощник командира взвода отполз в сторону.
Наконец прозвучала ясная и четкая команда Губайдуллина:
— Длинными очередями — огонь!
Одновременно заработали станковые пулеметы. Начали рваться гранаты. Фашисты не ожидали такого встречного огня и отступили, оставляя за собой много убитых.
Но как только наступавшие гитлеровцы откатились на свои позиции, начался минометный обстрел, а после минометного обстрела они снова пошли в атаку.
— Приготовиться!..
На этот раз фашисты приближались с осторожностью: перебежками, ползком, поливая наши окопы винтовочным и автоматным огнем.
Командир взвода хладнокровно следил за ними. Подпустив немцев совсем близко, он скомандовал:
— Короткими очередями — огонь!
Молчавшие во время минометного обстрела пулеметы снова заговорили. К ним присоединились ручные пулеметы соседних взводов. Но немцы упорно шли вперед.
По дну полуразрушенной траншеи подполз испуганный боец:
— Немцы зашли в тыл со стороны… Вон там…
Взяв с собой двоих бойцов, Губайдуллин по траншеям в обход устремился на левый фланг.
Они сумели удачно подобраться к фашистам, возившимся в занятом ими пулеметном гнезде с «максимом», и забросали их гранатами.
«Максим» в руках Губайдуллина снова заработал.
Фашисты, устремившиеся в образовавшийся было прорыв, отхлынули, не выдержав шквального пулеметного огня, залегли, потом побежали.
И в это время Миннигали почувствовал жжение в левом плече, слабость от потери крови. Он попросил перетянуть плечо. Весь бок был мокрый от крови.
— Бедный лейтенант… — сказал боец, перетягивавший ему раненое плечо.
— Ничего. Пошли.
Пригибаясь, Губайдуллин пошел назад к своему взводу.
На дне окопа лежал ничком командир третьего взвода, рядом с ним — его бойцы. Сверху они наполовину были засыпаны землей.
В надежде, что кто-нибудь из них еще дышит, Миннигали стал переворачивать их, прислушиваться, не бьется ли чье-нибудь сердце. Напрасные надежды — все они были убиты.
Миннигали и его бойцы осматривали павших товарищей, когда фашисты снова обрушили на пашу оборону артиллерийский и минометный огонь.
На этот раз Миннигали вдруг почувствовал, что у него нет больше того панического страха, который охватил его вначале. Сильно болела рука, движения были неточными, кружилась голова, от потери крови он испытывал незнакомую до сих пор противную слабость. Но страха не было.
Миннигали даже подумал, что надо сказать бойцам какие-то ободряющие слова. Но ничего сказать не успел, потому что фашисты опять пошли в атаку.
Пулеметчиков не было. Миннигали сам лег за пулемет.
От острой боли в левой ноге он на минуту потерял сознание, но тут же очнулся. Понял, что ранен теперь и в левую ногу, но снова взялся за ручки «максима»…
Как на учении, спокойно и расчетливо подпускал он серую, ползущую на него цепь гитлеровцев…
Миннигали потерял столько крови, что совсем обессилел. Голова у него кружилась, и в глазах было темно. Он боялся, что вдруг снова упадет без сознания, и тогда… Если бы не этот страх, он подпустил бы фашистов ближе.
Пальцы нажали гашетку. Ему показалось, что он один ведет бой с этими — серыми, в касках. Он отыскивал их через прицел, и они падали. И вдруг пулемет замолк. В сознании мелькнуло: «Гранаты! Где гранаты?» Но не было и гранат.
«Живым не сдамся», — подумал Миннигали и близко увидел очень знакомое лицо. Да это же ротный… Щербань!..
Бой продолжался, но Миннигали этого уже не слышал.
После госпиталя, где он очень быстро встал па ноги, Губайдуллин вернулся в свою часть, в свою роту.
Часть была переведена во второй эшелон, и находилась в пяти километрах от передовой.
Миннигали ввалился в землянку, где с группой офицеров в дыму папирос сидел командир роты Щербань.
— Губайдуллин! Дружище! Вот молодец! — Они обнялись. — Ну, посмотрю-ка я на тебя, как ты выглядишь? Немного осунулся, но… молодец! Хорошо… Не очень поддался!
— Если бы вы не дали свою кровь…
— Об этом не стоит говорить. — Щербань поздравил Губайдуллина с присвоением ему звания гвардии лейтенанта и кивнул на сидевших вокруг стола при свете лампы молодых офицеров: — Знакомься. Командиры взводов, новые люди в роте. — Щербань стал мрачным: — Из прежних офицеров роты только мы с тобой. Еще один сержант остался и двадцать три бойца.
— Я слышал, что вы тоже были ранены…
— Пустяк! Кость не задело, какая же это рана? Ну, об этом после. — И ротный официально обратился к Губайдуллину: — А пока, товарищ гвардии лейтенант, садитесь.
— Есть! — улыбнулся Миннигали.
Щербань повернулся к молчаливо сидевшим офицерам:
— На чем мы остановились? Ага, на воинской дисциплине…
Старший лейтенант начал говорить командирам взводов об укреплении дисциплины среди бойцов. Губайдуллин потихоньку присматривался. Он отметил про себя, что Щербань похудел, ссутулился и стал как будто еще меньше ростом. «Откуда сила в этом человеке? — подумал Миннига-ли. — И ведь он еще дал мне свою кровь, когда я был без сознания».
Миннигали Губайдуллин вдруг ясно понял, что он теперь родня с этим замечательным украинским парнем. У них одна семья: одно училище в Баку, одна рота на фронте, теперь даже одна кровь. «Наверно, я ему обязан жизнью», — с благодарностью думал Минпигали.
Когда командиры ушли, строгое лицо Щербаня стало опять простодушным и ласковым.
— На сегодня оставайся у мейя. Фашисты этой ночью мешать не будут. Здорово мы их побили. Завтра примешь третий взвод.
— А почему не оставляете меня в моем, втором взводе?
— Тебе разве не все равно? От твоего второго взвода осталось в живых всего-навсего четыре человека. Если очень хочешь, переведем их к тебе. Договорились?
— Если разрешите…
— Да брось ты! — Щербань махнул рукой и невольно поморщился. — Когда никого нет, не надо никаких «вы»! Как говорил Василий Иванович Чапаев, я только в строю командир. А здесь, во время отдыха, мы ровесники, товарищи, друзья. Верно ведь? А третий взвод, скажу тебе, не сахар. Народ там с бору по сосенке. Дисциплины нет, порядка нет. Потребуется немало сил, чтобы перевоспитать, подтянуть бойцов. Это я тебе должен сказать прямо.