Страница 45 из 64
— Да что я, разве я хочу зла своему родному сыну?
За окном синели сумерки.
Они поужинали и собирались ложиться спать. В это время пришла сторожиха правления колхоза:
— Агай, тебя в канцелярию вызывают.
— Кто?
— Председатель.
— Опять с обозом куда-нибудь ехать?
— На собрание.
— Ни днем, ни ночью покоя не дают, — проворчала Малика.
— Раз зовут, значит, надо. Разгромим Гитлера, тогда и отдохнем. Сыновьям твоим и вовсе, наверно, худо приходится. — Хабибулла стал торопливо собираться.
В неуютной холодной комнате правления пахло влажной одеждой. Вокруг стола, стоявшего посреди комнаты, сидели старики и женщины. Председатель колхоза что-то говорил.
Когда открылась дверь и вошел Хабибулла, он обернулся:
— Ты уж извини, агай, что побеспокоили тебя.
— Какие могут быть извинения, кустым. Я разве бессознательный какой? Дело есть дело.
— Как съездили?
— Хорошо.
— Пропустила комиссия наших лошадей?
— Пропустила.
— Быстро. Из других колхозов разве не было лошадей?
— Полным-полно. По три-четыре дня ждут очереди. Таг-зима наша молодец. Ну и деловая баба! Везде успеет, все сумеет…
— Проходи, садись, агай. — Председатель показал на свободный стул.
Но Хабибулла продолжал стоять. Он смотрел на изможденное, усталое лицо Халимова, присланного сюда райкомом партии из Киргиз-Мияков вместо ушедшего на войну Гайнетдинова.
— Еще какое-нибудь дело есть?
— Как бы тебе сказать… — Халимов тянул, не зная, с чего начать. Подумал немного, кивнул на женщину, которая возилась с фитилем лампы — Вот члены правления хотят тебя поставить бригадиром пятой бригады.
Не ожидавший такого предложения Хабибулла стал отмахиваться обеими руками:
— Нет, я не справлюсь! Найдите кого-нибудь помоложе!
— Кто же помоложе тебя?
Хабибулла хотел было что-то ответить, но внезапно остыл. Воинственно вздернувшаяся бородка его опустилась.
— Я буду делать все, что в моих силах. Только, пожалуйста, не суйте меня в начальники. Были бы глаза получше да возраст помоложе, и не охнул бы даже.
— Я тоже не на много моложе тебя, Губайдуллин-агай, и знаний не так уж много. Но велел район председателем колхоза работать, что поделаешь, согласился. Когда надо, и не на такое пойдешь. Работаю, как умею. И ничего…
— Не заставляй себя упрашивать. Не осталось никого подходящего для бригадирства. Не меня же, семидесятишестилетнего старика, ставить бригадиром, — сказал Сибагатулла.
— Можно же из женщин кого-нибудь поставить.
Тут все зашумели:
— Разве женское это дело?
— Иная женщина лучше бестолкового мужчины, — стоял на своем Хабибулла. — Возьмем, к примеру, Тагзиму. Кто с ней потягается в работе?
Когда спорившие старики немного поостыли, Минсафа Актубалова прошептала:
— Тагзима и в самом деле толковая. Вместе работаем на ферме, знаю.
Остальные поддержали ее:
— Правильно, Тагзиму надо назначить бригадиром.
Когда шум немного улегся, Халимов наконец вставил и свое слово:
— Мы думали ее назначить заведующей фермой.
— Тогда давайте Минзифу поставим бригадиром, — сказал Хабибулла.
Старик Сибагатулла, которому эти слова показались насмешкой, рассердился:
— Не смейся над ней.
— Я и не смеюсь. От души говорю. Минзифа баба грамотная, вполне справится. С моим сыном Тимергали они вместе учились. Она моя соседка. За что ни возьмется, все у нее в руках горит.
— Это же жена бывшего вашего председателя Ахтиярова? — заинтересовался Халимов.
— Она и есть! Она самая!
— А-а, знаю… — На лице председателя колхоза мелькнула радость. — Когда я в колхоз приезжал уполномоченным, мне приходилось встречаться с ней в поле и разговаривать. Из Минзифы хороший бригадир выйдет!
— Товарищи, Минзифа многодетная мать. Не толкайте ее на тяжелую, ответственную работу, — застучал по полу палкой старик Сибагатулла, но никто не прислушался к его словам.
…Узнав о том, что ее назначили бригадиром пятой бригады, Минзифа всю ночь не сомкнула глаз. «Не соглашусь. Не женская это работа. Пусть найдут другого», — решила она.
Утром, заметив дымок, шедший из трубы соседей, Минзифа побежала к ним. Хабибулла собирал щепки по двору, с усилием наклоняясь.
— Агай, здравствуй!
Хабибулла выпрямился, стараясь не подать виду, что чувствует себя неважно.
— Здравствуй, здравствуй, соседка, как поживаешь? — Он взглянул на помятое бледное лицо Минзифы: — Вижу, сестра, что хочешь сказать. Не отказывайся. Соглашайся.
— Не хватит сил у меня! — Минзифа, чтобы не заплакать, сжала задрожавшие губы: — Не хочу себя выст. авлягь на посмешище… Мне и так-то тяжело с детьми…
— А кому легко? Нам всем сейчас несладко. Ты женщина умная, должна понимать…
— Я не знаю бригадирскую работу.
— Научишься. И я помогу, чем смогу. Твоя молодость, мой опыт — справимся как-нибудь. Как мы будем в глаза смотреть: я — сыновьям, ты — мужу своему, если не поможем фронту? Как подсказывает мой темный ум, наше самое главное дело — обеспечить фронт хлебом, продуктами. — Хабибулла легонько подтолкнул Минзифу локтем: — Айда, соседка, чайку попьем.
— Дети будут искать меня, когда проснутся, — сказала Минзифа и нерешительно поднялась на крыльцо.
Они пили чай, от которого шел аромат душицы, и продолжали разговор все о том же. Старик говорил и говорил.
Минзифа уже успокоилась и теперь с меньшим страхом думала о предстоящей работе. Она даже начала советоваться со стариком, прикидывая, с чего начинать, что надо сделать бригаде в первую очередь.
Малика разливала чай и не вмешивалась в их разговор. У нее одно было на уме: «Как там мои сыновья? Измучились, наверно, бедняжки? То жара, то холод, то осенние дожди, то голод. Дай бог дождаться мне их, увидеть живыми и невредимыми…»
После чая мать проводила Минзифу до ворот.
— Есть письма от Сахипгарея?
— В августе писал… Как начал воевать, больше ничего не было.
— Придет, аллах поможет. Без надежды, говорят, только шайтан живет. Придет. Береги себя, не терзайся. Думай о детишках своих. Наше горе — общее горе, — успокаивала молодую женщину Малика, повторяя то, что много раз самой приходилось слышать от мужа.
— Сыновья пишут?
— От Миннигали получаем письма. Закончил учебу. Теперь он командир. Сам, пишет, учит молодых… Вот только Тимергали меня беспокоит очень… И во сне все время вижу. Не попал бы в беду!
— Не верь ты снам. Если бы что случилось с Тимергали, сообщили бы уже.
— Не знаю.
Хабибулла собрался идти на работу. Он прервал разговор женщин:
— Минзифа, дочка, я тебя в канцелярии буду ждать. Получи от Халимова задание, вместе в поле пойдем.
— Я сейчас. Только деток накормлю, — сказала Минзифа и побежала домой.
Оставшись одна, Малика пригорюнилась. Не зная, как провести день, перемыла посуду, убралась в доме, вытащила из деревянного сундука, стоявшего в переднем углу комнаты, одежду сыновей, перетрясла ее, насыпала в карманы табаку, чтобы не побила моль. Затем стала перебирать пожелтевшие письма. Но на душе все равно было тоскливо, беспокойно. Слезы сами собой текли из глаз. Она утирала их концом головного платка. Невольно пришли ей на память слова старинной песни:
Как у речки в камышах
Гуси-лебеди сидят…
Изливает грусть-тоску
Кто же там, у речки?..
IX
Тянулись долгие ненастные осенние дни…
Наступил конец сентября, а урожай еще и наполовину не был убран. Пшеница осыпалась, прорастала. Когда-то шумные поля стали пустынными не хватало людей. Минзифа Ахтиярова, новый бригадир, попробовала было вывести в поле женщин с серпами, но, так и не сумев их убедить, горько заплакала и пошла к Хабибулле за советом.