День рождения

Долго еще оживленно болтали они обо всем на свете. Но больше, конечно, говорили о делах на фронте.

Немцы все дальше продвигались по советской земле, перешли Днепр в районе Каховки, отрезали Крым.

После отбоя Миннигали не мог уснуть. Не мог он примириться с тем, что Красная Армия отступает. С самого начала войны не было вестей от Тимергали. При мысли о нем больно щемило сердце. Давно в руках врага те места, где служил брат. Может быть, он погиб? Может, остался в тылу врага с частями, отрезанными от армии?.. Миннигали был уверен, что брат живым не сдастся в плен врагу, если попадет в окружение — вырвется хотя бы ценою жизни… «Хорошо бы воевать вместе с Тимергали! — мечтал Миннигали. — Закончу пехотное училище, попрошусь в его часть. Только чтобы он был жив и пришло известие, что он на нашей стороне…»

Сквозь сон что-то промычал Мамедов н поднял голову. То ли жесткая постель на нарах, то ли тяжелый сон не давали ему покоя. Он поближе подвинулся к свернувшемуся калачиком Николаю Соловьеву. На верхнем, втором, этаже нар тоже кто-то вертелся, скрипел зубами, бормотал во сне.

Но вскоре опять стало тихо.

Недолго тянулась короткая летняя ночь. Окна стали из черных серыми. Теперь уже можно было ясно различить лица спящих на двухъярусных нарах товарищей. Они такие смешные, когда спят. Как дети. И не скажешь, что это семнадцати-восемнадцатилетние ребята… Ведь через несколько дней наденут военную форму, примут присягу, будут учиться, а через три месяца выпуск… Неужели Миннигали тоже со стороны кажется таким же молоденьким?

Со двора, примыкавшего к училищу, донесся крик петуха. К нему присоединился второй, третий. Вскоре все петухи в соседних дворах хором возвестили о том, что наступило утро.

Петухи напомнили Миннигали о далекой родной земле Уршакбаш-Карамалы. Он представил себе утро в ауле. Вот из-за зубчатых вершин Карамалинских гор поднимается солнце. Розовый горизонт весь лучится. Сверкают росинки на траве и на листьях деревьев, отражая эти лучи. Над рекой Уршакбаш, в ивняках по ее берегам поднимается белый туман…

Мать и отец не вернулись еще, наверно, с сенокоса. Как там поживает Закия? Вспоминает ли о нем? Жаль, что в этом году он не смог съездить домой в отпуск. Теперь надо ждать, когда кончится война. Пока не перебьют фашистов, им уже не встретиться.

Миннигали стал мечтать о встрече, но мысли его оборвал подъем.

Учебу пока не начинали. Сначала приводили в порядок казармы, чистили двор.

Миннигали возил на телеге мусор и сваливал его в глубокую яму в конце улицы. Он страшно соскучился по лошадям. Кобыла попалась норовистая, но он очень быстро привык к ней, и она признала в нем хозяина. Работа пошла на лад.

Конечно, такая работа не нравилась Миннигали. Где-то гремит война, а он занимается пустяками. Уборка территории казалась ему непостижимой глупостью, никому не нужным, мелким, не стоящим внимания делом. Возись с навозом вместо военной учебы! Стыдно! Разве для этого он пришел сюда с нефтяного промысла?

И чем больше он думал об этом, тем обиднее становилось. На третий день он не выдержал, поругался с командиром отделения и потребовал немедленной отправки на фронт.

Дело приняло серьезный оборот. Вечером, перед отбоем, когда рота построилась, старшина пробежал глазами какую-то бумагу и скомандовал:

— Курсант Губайдуллин, выйти из строя!

Губайдуллин тронулся с места, чувствуя, в чем дело, но старшина остановил его:

— Отстави-и-ить!..

Когда Миннигали встал на свое место, старшина опять крикнул:

— Курсант Губайдуллин, выйти из строя!

И снова курсант вышел не так, как положено.

— Отстави-и-ить!.. — скомандовал старшина.

Это повторилось три-четыре раза. Только когда Миннигали по-солдатски четко вышел и встал перед строем, старшина успокоился.

— За старание, проявленное в работе по приведению училища в порядок, вы заслужили благодарность. Но вы нарушили воинскую дисциплину. За пререкание с командиром отделения объявляю вам наряд вне очереди. Повторите!

Но Миннигали и тут не унялся:

— Для чего меня взяли в армию? Мусор возить? Разве неправильно, что я требую отправки на фронт?

— Когда наступит время, тогда и отправят!

— Надоело ждать.

— Молчать! — вскипел старшина.

— В военное время…

— Вы на базар пришли? — спросил старшина и добавил Губайдуллину еще один наряд вне очереди.

После отбоя курсанты ушли спать. Миннигали же, во-оружась огромной шваброй, всю ночь мыл полы в казарме.

Так началась для него военная жизнь.

Широкий двор полон курсантов. Шум, смех, шутки, веселый стук ложек о котелки…

Миннигали ел жидкую пшенную кашу из одного котелка с Николаем Соловьевым. Они сидели прямо на земле. Соловьев начал было рассказывать какое-то кино, которое он видел до войны, но тут появился дежурный:

— Кто здесь Губайдуллин?

— Я! — Миннигали вскочил.

— Идите, вас девушка ждет. Фамилия Бердиева.

— Бердиева? А-а-а… — На лице Миннигали появилось выражение радости. — Лейла! Где она?

— У проходной.

Лейла сначала не узнала парня.

— Здравствуй! — сказал Миннигали.

Девушка вздрогнула. Она с удивлением посмотрела на него широко раскрытыми черными глазами и вдруг, узнав, радостно крикнула:

— Мипнигали-и-и!..

В нежном голосе ее прозвучали одновременно и радость, и печаль. Лейла показалась необыкновенно красивой. Две длинные толстые косы сбегали по спине до пояса. Черные брови и глаза ее подчеркивали белизну и чистоту лица. Тонкий нос, нежные, по-детски пухлые губы. Да, Лейла очень красивая девушка! Почему же он раньше не замечал этого?

— Как ты меня нашла?

Лейла молчала. Она с любопытством разглядывала его в военной форме. На нем была пилотка со звездочкой, старая, выгоревшая гимнастерка, перепоясанная брезентовым ремнем. На ногах — ботинки с обмотками.

— А я легко нашла вашу часть. Твой односельчанин Гади Юнусов показал. Я уже третий раз прихожу, а тебя все нет и нет.

— Мы, наверно, на Салаханах были, на тактических учениях.

— Где? — Девушка не могла оторвать влюбленных глаз от парня. — Я была здесь, когда вы с песнями возвращались по главной улице.

— Что же ты меня не вызвала?

Лейла кивнула на будку:

— Дежурные не захотели искать тебя. А сегодня попались добрые, сразу пошли и вызвали.

— Ты не была у меня в общежитии?

— Только что заходила. От твоего брата письмо!

От радости Миннигали схватил Лейлу за голову и крепко поцеловал в щеку, не обращая внимания на курсантов, с любопытством следивших за ними.

— Спасибо!

Кто-то из стоявших у ворот кашлянул, кто-то вздохнул с завистью… Кто-то разочарованно махнул рукой:

— Разве так целуют девушку!

Миннигали и Лейла перешли на другое место, где было меньше народа.

Торопливо прочитав письмо брата, Миннигали почувствовал радость и облегчение после стольких месяцев тревоги. Главное, что Тимергали жив. Жив!.. Они вырвались из окружения и вышли к нашим. Сейчас он на излечении в госпитале.

…Раньше Миннигали считал, что ему, с детства игравшему в Чапая, в «красных» и «белых» и мечтавшему о военном деле, будет нетрудно учиться в пехотном училище.

Но он глубоко ошибался. Первые дни пребывания в училище казались особенно тяжелыми. Невыносимо унизительно было постоянно выслушивать наставления, упреки и приказы командиров отделения, взвода, которые сами-то, как представлялось ему, были ничем не лучше, не умнее его, Губайдуллина, беспрекословно подчиняться их воле, тянуться перед ними и при каждом случае повторять одно и то же: «Есть!», «Никак нет!»…

В душе Миннигали кипело, бурлило. Зачем все это? Зачем? Разве для этой цели рвался он в армию? Немецкие оккупанты наступают, захватывают новые и новые территории, а он окопался здесь, в тылу. Вместо того чтобы сражаться с коварным врагом, он чистит картошку в кухне, убирает казарму, моет пол, возит на кобыле навоз… Ведь, несомненно, причина отступления как раз в том, что на фронте не хватает таких смелых парней, как он. Конечно, в этом!