День рождения

Когда на земле мир, человек и не догадывается до конца об истинной цене жизни. Что имеем — не храним, потерявши — плачем… Ничего вернуть нельзя, невозможно. Хоть бы на короткое время унестись в счастливые дни, когда не было всех этих ужасов, бед, которые из-за проклятых фашистов свалились на голову.

Если бы хоть на день!.. Тогда бы Тимергали знал, как надо жить! Но это невозможно… Остается только мечтать…

Тимергали застонал.

— Тебе плохо? — Петров дотронулся до раненой руки Тимергали.

— Нет. Я просто забылся, товарищ командир… — Тимергали перекинул винтовку с одного плеча на другое.

Приближался рассвет. Горизонт стал голубым, возвышенности начали выделяться из темноты. Петров застегнул ворот гимнастерки, на котором блестели три кубика.

— Все забываю тебя спросить: ты из какого района Башкирии? — сказал он, вспомнив что-то.

— Из Миякинского.

— А, знаю! Рядом с Алынеевским районом… Раевку знаешь? Я несколько раз бывал. Там у меня сестра родная живет. Я ведь из Оренбурга. Родители и сейчас там. Думал нынче вернуться туда, жениться. Не вышло. Ты ведь тоже не женат?

Тимергали покачал головой:

— Нет.

— А девушка есть?

— Есть…

Огромным красным шаром взошло солнце.

Вышли на поляну, сожженную до черной земли. Чаще стали попадаться превращенные в металлолом машины, пушки, сгоревшие танки, россыпи стреляных гильз, трупы людей, туши лошадей со вздутыми животами.

От головешек, валявшихся на земле, еще шел жидкий серый дымок. Утренний воздух был пропитан запахами бензина, недавних пожарищ. В этих местах совсем недавно проходил жестокий бой…

На западном склоне холма отряд остановился. Голодные, давно не знавшие нормального сна, смертельно уставшие люди засыпали, сидя или лежа прямо на земле. Но какой сон на фронте! Часа за полтора Петров просыпался несколько раз — сквозь сон он все слышал и видел. Вдруг старший лейтенант растолкал Тимергали:

— Вставай!

— Уходим?

— Нет.

— Зачем разбудил?

— Там, — Петров кивнул на голову колонны, — что-то произошло. Не слышишь?

— Нет.

— Надо выяснить, — сказал Петров.

Забылись усталость, боль, голод. Все зашевелились, оглядываясь, чего-то ждали.

— Что такое? В чем дело?

— Не знаю.

— Почему все шумят?

— Не знаю.

По цепи докатился приказ:

— Коммунисты, командиры батальонов, рот и взводов к комиссару!..

Петров снял со спины мешок, передал Тимергали:

— От меня не отрывайся, земляк. Жди здесь, — сказал он и, прихрамывая, побежал вперед, вместе с другими командирами спустился в овраг к подводе, стоявшей под крутым обрывом.

На подводе полусидел тяжело раненный батальонный комиссар. На бинтах запеклась кровь. Густые черные кудри упали на широкий бледный лоб. Комиссар хотел заговорить, но не смог — вырвались отдельные, едва слышные слова. Он знаком попросил, чтобы его подняли повыше. Два санитара посадили его. Он старался не стонать, лишь морщился от боли. Наконец заговорил:

— Товарищи!.. — Комиссар тяжело дышал, боль исказила его лицо. Помолчав немного, продолжил: — Товарищи, каждому из вас известно: мы окружены, находимся в исключительно тяжелых условиях… Как бы то ни было, мы подошли к линии фронта. Там — наша армия. Задача — прорвать окружение врага и присоединиться к своим!.. От каждого политработника, от каждого бойца потребуется- беспримерный Героизм. В эту ответственную минуту надо собрать последние силы, использовать все возможности… — Комиссар говорил с большим трудом, речь его часто прерывалась. — За время нашего отступления бойцы устали, истощены… Плохо с оружием… Но мы, большевики, закалены в трудностях и не поддадимся им!.. Еще раз предупреждаю: какое бы сопротивление мы ни встретили, мы должны с боем прорваться через передовую… Смерть или победа! Третьего не дано. Бойцам разъясните… Самое главное — железная дисциплина!.. Кто не подчинится приказу — наш враг!.. Паникеров и трусов расстреливать на месте!.. — Комиссар еще что-то сказал, но ветер унес его ослабевший голос.

Все разошлись готовить людей к прорыву.

Петров тоже собрал своих людей и рассказал о положении и о задаче в предстоящем бою.

Надоедливо жаркий день тянулся невыносимо долго.

Петров, свернувшись, лежал возле Тимергали. Они ждали боя. «Кто погибнет в этом бою? Кто останется жив? — думал Тимергали. — Да и останутся ли живые? Нет, об этом нельзя… Удастся ли прорвать окружение? Далеко ли до своих? Молодец комиссар! В каком тяжелом состоянии, а нашел силы собрать командиров и поговорить с ними. Сильный, волевой человек! Израненный, на краю смерти, а чувствует свою ответственность за всех. Вот с кого надо брать пример!..»

Бой начался в темноте.

Ползком, стараясь не издать ни малейшего звука, окруженцы подобрались к немецким окопам. Сразу же завязался рукопашный бой. Немцы были ошеломлены ночным нападением, и красноармейцам удалось захватить несколько пушек, укрытых в низине, много винтовок и автоматов. Однако вскоре враги опомнились. Заработали их пулеметы, повернутые в тыл, засвистели пули над головами атакующих. В черном небе зажглись и повисли осветительные ракеты немцев.

Бой разгорался.

С трудом угадывали, где свои, где вражеские солдаты, — все смешалось в темноте, прорезываемой светом ракет.

Рвались гранаты, вспыхивала и прекращалась перестрелка. Потом снова взрывы гранат, стрельба. Хоть и медленно, но красноармейцы шли вперед.

Тимергали ни на шаг не отставал от Петрова. Они продвигались вперед короткими перебежками, ориентируясь в темноте на стрельбу, взрывы, пулеметные вспышки, взвивающиеся осветительные ракеты.

Петров вооружился сразу двумя автоматами, которые добыл во время боя в немецком окопе.

Неподалеку от бывшей школы стояла подвода, на которой они днем видели раненого комиссара. Убитая лошадь лежала в оглоблях.

— Губайдуллин, осмотри, может, комиссар здесь, — приказал Петров.

— Есть!

Тимергали, веяв с собой трех красноармейцев, стал обыскивать местность, приглядываясь к убитым. Но комиссара не было.

Вдруг он услышал стон и пошел в темноту на голос. У раненого были перевязаны руки и ноги.

— Жив! — крикнул Тимергали в темноту Петрову.

— Понесем.

Бойцы положили потерявшего сознание комиссара на шинель.

Тимергали чувствовал головокружение, ноги его ослабли, в глазах потемнело. Собрав последние силы, он взялся за полу шинели, на которой лежал комиссар.

— Вчетвером поднимем, беритесь! — приказал Петров.

С тяжелой ношей на руках бойцы пошли вперед.

Бой шел уже за поселком, на его восточной окраине, я постепенно удалялся. «Кажется, наши прорвали окружение», — решил Тимергали.

— Скорее! Нельзя отставать! Скорее!

Высокий парень все время спотыкался, едва шагал и чуть пе со слезами ныл':

— Торопи не торопи, кончено. Мы пропали.

Тимергали боялся, что это нытье подействует на остальных, и сердито одернул его:

— «Торопи не торопи, кончено. Мы пропали!»

— Держи не держи, все кончено! Теперь мы отстанем от своих.

— Без паники, слышишь, а то…

Долговязый красноармеец злобно огрызнулся:

— А что ты мне сделаешь?

— Заткнись ты! — не выдержали наконец его товарищи, и он умолк.

Теперь шли молча.

Комиссар, лежавший на шинели вместо носилок, стонал, когда приходил в себя, просил воды. Но воды не было.

Тимергали боялся, что они не смогут догнать своих и уйти через прорыв за линию фронта.

Тишина, установившаяся после схватки, казалась настороженной. Доносились редкие винтовочные выстрелы, и опять все затихало.

Вдруг впереди одновременно взлетели четыре ракеты и сразу заработали пулеметы.

Они бросились на землю. Тимергали и два молоденьких солдата, прижимаясь к земле, поволокли потерявшего сознание комиссара в сторону, под прикрытие какого-то бугра. Они не могли открыть ответный огонь, потому что трудно было сориентироваться, откуда ведется стрельба по ним.