Страница 44 из 78
— «С чист душой», — проворчал Маркелов. Опять показалось ему, что изменились люди, забыли о нем. Даже от слез Маруси Пахомовой, кинувшейся к нему, не отмякло сердце.
Серебров поймал на себе укоризненный взгляд председателя и сразу понял, что не отпустила того обида. Своими вздохами, хмурью, залегшей в бровях, Григорий Федорович одним видом без слов показывал: вот что ты без меня натворил!
Сереброву не терпелось рассказать, как они «раскочегарили» сенокос, как проверяют с Крахмалевым все комбайны на герметичность, загоняя их на расстеленный брезент. Даже маленькая утечка видна, но Маркелов слушал без одобрения. Вырвалось возмущение, когда ему сказали, что незадачливый шоферишка Агафон Хитрин разбил новенький, по распоряжению Сереброва переданный молоковоз. А с каким трудом выклянчил эту машину Маркелов!
— Я бы Хитрину никогда такую красавицу не дал, он переднего колеса от нее не стоит. До сих пор ездить не научился, — бросил с уничижением Маркелов, давая понять Сереброву, что ни черта-то он не разбирается в людях.
Серебров возил Маркелова по ложбинам, где уютно высились купола стогов. Все взяли. В полях хвалил Ваню Помазкина за то, что придумал тот приспособление для низкого среза. Однако по иронично опущенным концам губ Маркелова понимал: не трогают того такие восторги. Ваня всегда хорош, а сенокос таким и должен быть — самая приятная для деревни работа.
Сереброву хотелось, чтобы Григорий Федорович отгремел, выговорился, чтобы после этой грозы опять все стало между ними просто и ясно, но Маркелов молчал. Определенно сердился. А за что? И вдруг Сереброва озарила догадка, что за два с половиной месяца он сумел испортить отношения со всеми, с кем Григорий Федорович их особо ценил: и с Макаевым, и с Огородовым. И он понял, что Маркелов долго будет помнить эту обиду. Но, несмотря ни на что, Серебров был доволен. Жизнь вошла в привычную колею. Вот заметут комбайны немудреный нынешний урожаишко, притихнут поля, укрепят они меж двух берез с медвежатником Федей Трубой около гривы несжатого овса лабаз и будут выслеживать косолапого сладкоежку. А потом начнется охота на уток. Хватит тосковать Валету, хватит! В это время приедет Вера, и произойдет решительный разговор. Будет у него семья!
Однако жизнь предложила свой неожиданный вариант.
Однажды хитрющая Маруся Пахомова, конфузливо улыбаясь, вызвала Сереброва с заседания правления колхоза, которое, как всегда, решительно и весело вел Маркелов.
— Не поняла я, Гарольд Станиславович, будто из Ильинского, а, может, из Крутенки вас зовут, — сказала она, изображая смущение.
В трубке звучал веселый, торопливый голос Веры.
— Мне сказали, что ты меня искал. Мы были у Ирочки, помнишь «англичанка»? Отдыхали с Танюшкой. А теперь уезжаю на теплоходе, так что всего доброго. Не ищи.
— Подожди, я сейчас! — крикнул опешивший Серебров. — Отпрошусь.
В ответ раздался не похожий на Верин легкомысленный смех.
— Чудак! До отхода электрички пятнадцать минут. Я же из Крутенки звоню и теперь поеду в Бугрянск.
У Сереброва перехватило от обиды дыхание.
— Ты что, раньше не могла позвонить! — крикнул он возмущенно.
— Ты же человек занятой.
Еще и издевалась над ним.
— Ах, черт возьми! Ты что, скорым поездом не можешь? — молил он.
— Нет, нет. Все. Я не одна. Меня ждут, — проговорила она и повесила трубку.
После этого взбалмошного расстанного звонка, сидя в кабинете председателя среди знакомых-пре-знакомых людей, Серебров вдруг ощутил обидную одинокость, от которой защемило сердце. С глухой нарастающей тоской он понял, что из-за этого экскурсионного теплоходика, на котором Вера окажется в игривом, беззаботном расположении духа, он потеряет ее. Слоняется там множество досужих красавцев, и найдется какой-нибудь…
С трудом дождавшись окончания заседания, Серебров пробился к Григорию Федоровичу и потребовал:
— Дайте мне отпуск.
— Чего? — опешил Маркелов, выпучив на него ошалелые глаза. — В уборку-то? Да ты что, милый? Вот в октябре, когда все бастенько уберем, дуй хоть за границу, а теперь… Ну, парень… — и покрутил головой.
— Теперь нужно, — с сумрачной твердостью настаивал Серебров, подсовывая заявление.
Маркелов начал сердиться: вот причуды! Ну, молодежь! Но, поковыляв по кабинету, вдруг махнул великодушно рукой.
— Ладно, вали. Справимся, — ив глазах его мелькнула веселая хитринка. Серебров понял: председатель согласился на отпуск вовсе не потому, что ему стало жалко измучившегося главного инженера. Он сам привык работать на износ, и считал, что остальные должны быть такими же двужильными. Просто Маркелов смекнул, что без Сереброва быстрее и легче восстановит подпорченные связи. Задобрит Огородова, зазовет Макаева в «райский уголок», и все уляжется. Даже лучше, что не будет Сереброва, а то этот дуралей возьмет да полезет в пузырь.
— Давай, вали отдыхай, — повторил великодушно Григорий Федорович и хлопнул Сереброва по спине.
Получив отпуск, Серебров ощутил бездумную легкость. Все печали разом слетели с него. Совсем это неплохо отправиться в путешествие на теплоходе. Он доверится предусмотрительному дотошному экскурсионному расписанию. Ни о чем не надо будет беспокоиться: и развлечения, и питание — все продумано премудрым бюро путешествий, в руки которого он отдаст себя. А главное, он поплывет на теплоходе с Верой. Ему не будут мешать досужие взгляды. Там же никто никого не знает. Ах, какая счастливая полоса жизни вдруг открывалась перед ним!
Нинель Владимировна, с удивлением увидев непривычно всполошенного, по-отпускному одетого сына у себя в кабинете, с готовностью проявила свое влияние.
— Я сейчас, Гаричек, — хватаясь за телефонную трубку, заспешила она. В белом халате и шапочке, с резиновыми трубками фонендоскопа на груди, милая, все-таки красивая мама выглядела внушительнее и моложе, чем дома. — Мальчик ни разу не отдыхал летом, — застонала она по телефону. — С этой противной Крутенкой он вовсе извелся. Подумать только: сельский инженер имеет право отдыхать лишь поздней осенью или зимой. — Все, что касалось сына, Нинель Владимировна воспринимала обостренно.
Ведающая всякими оздоровительными поездками приятельница матери начала предлагать для сына Нинели Владимировны один маршрут соблазнительнее другого: к морю, за границу. Она очень удивилась, что тот хочет поехать на теплоходе по самому непритязательному местному маршруту.
— Туда же мы из районов набрали желающих. И теплоход уже ушел. Может лучше на море, в Гагры, Геленджик? — соблазняла она Сереброва, но он хотел на речной теплоход. Он сам завладел телефонной трубкой и, бессовестно льстя, называя профсоюзную даму — не то Аврору, не то Венеру Федоровну — всесильной волшебницей, упросил ее оформить в порядке исключения путевку и отослать на теплоход телеграмму.
Растроганная сувенирной коробочкой духов, определившая по внешнему виду, что Сереброву можно было бы ехать по самому комфортабельному классу, Аврора или Венера Федоровна, изображая женщину лет на десять моложе, чем есть, трогательно благословила его, пожелав ни пуха ни пера.
Пока теплоход петлял по извилистой Падунице, Серебров, промчавшись на электричке, оказался на тихой пристани в тени высоченного глинистого берега. Свой теплоход он безошибочно распознал по тому, как тот оглушающе пускал через усилитель один и тот же бодрый призыв: «Хмуриться не надо, лада!» Под оглушающий крик певца турист Серебров сбежал к теплоходу, заполненному по-летнему ярко одетым народом, качнулся на узком трапике, брошенном вместо сходней, и очутился в беззаботном, доброжелательном мире путешествующих бездельников. Под рев очередной бодрой песенки, призывающей к веселому житью, Серебров ощутил, что отдых начался, но одновременно заподозрил, что отдохнуть в таком бестолковом муравейнике вряд ли возможно.
В этом мнении он укрепился, ощутив на своем плече дружескую руку и, оглянувшись, увидел человека с белесой неопрятной бородой странника. По глазам догадался, что перед ним Витя Гонин. Оба глаза у Вити ласково светились. Правда, здоровый по-прежнему косил куда-то в сторону.