Страница 37 из 78
— Какие к Евгении Марковне шутки? Верно, из больницы звоню. — Завтра привезет Капитон мое распоряжение, а ты бумаги не жди — и за дело. Вон как сушит. Влага уйдет. Запиши: завтра утром привезут недостающие семена, удобрения гранулированные вот-вот поступят. Не прозевай.
Серебров пошевелил в воздухе пальцами, Маруся догадливо подала ему карандаш и бумагу. В паузах, отказываясь от неожиданного заместительства, он записал целый столбец первоочередных дел. Надо же, какая прорва забот!
— Крахмалева, Крахмалева надо! Он ведь всегда вас замещал, — обрадованный тем, что нашел подходящего человека для замены, заорал Серебров.
— Кабы можно было, — гмыкнул Маркелов. — Его на операцию кладут. Да я уж все согласовал, Шитов не возражает.
— Тогда Тимкина, — крикнул Серебров.
Маркелов, считавший самым ценным качеством в специалисте разворотливость, только мрачно ругнулся, упомянув мифическую Евгению Марковну.
— Не до шуток, Гарольд Станиславович, ты же ответственный человек, а не Ваня темный. Берись без всяких разговоров. Я недели через полторы вернусь, и не заметишь, как время пролетит. Ну, все.
Серебров еще долго держал в руке трубку, словно ждал, что вслед за короткими гудками вдруг послышится гулкий смех Маркелова, и тот скажет: ну как? здорово я тебя разыграл? Но трубка издавала отрывистое попискивание. Серебров взъерошил курчавые лохмы, налил воды из графина и приподнял стакан:
— За новоявленного заместителя!
Маруся неодобрительно покосилась на него.
Одно утешало. Впереди была спокойная ночь. Пока никто, кроме Маруси, не знает о его заместительстве, он свободен. Вдруг вызрело непреодолимое радостное и нетерпеливое желание сейчас же рвануться в Ильинское к Вере, но он не успел выбраться из конторы, как примчавшийся из Крутенки шофер подал ему безграмотную и лаконичную записку от Минея Козырева. Долгожданные гранулированные удобрения, те самые, которые они с адским трудом выколачивали с Маркеловым, наконец прибыли.
Сев в «газик», Серебров замотался по Ложкарям, поднимая шоферов. Надо было сделать все аврально, как при Маркелове: выгрузить, привезти, чтобы уже завтра зерно ложилось в землю с гранулами, и, по выражению Маркелова, у каждого зернышка-младен-ца была титька-кормилица. Время не ждет, и тут же Серебров разослал машины за трактористами. Пусть те, кто не занят еще на севе, сделают рейс.
Пришлось принести первую жертву. Вместо Ильинского Серебров повернул «газик» в Крутенку.
ОТ ПЕРВОЙ ТРАВИНКИ
ДО ЖЕЛТОГО ЛИСТА
В жизни Сереброва, пожалуй, еще не бывало таких быстрых, мелькающих, как карусель, дней, когда заботы теснились бесконечной чередой, и, только впадая в провальный недолгий сон, вспоминал он о том, что опять не хватило тех заветных трех часов, которые нужны были, чтобы съездить к Вере. Он торчал в Ложкарях и Крутенке, а в это время в Ильинском Помазок, наверное, плел свои интриги. Серебров стучал на себя кулаком по столу, не давал разрастаться ревности. «Если что-то у нее ко мне сохранилось, то она подождет», — логично рассуждал он, но логика эта была не в состоянии успокоить его.
От бесчисленных забот, споров, многократных на одном дню поездок в Крутенку, ругачки в поле через неделю Серебров осунулся и почернел.
Никчемный он, наверное, был заместитель. Маркелов бы, похохатывая, травил анекдоты, и дело бы шло.
Серебров бегал, а дел не убывало. Видно, беда была в том, что сам брался за то, чем при Маркелове занимались строитель, главный зоотехник или начальники участков. Сказывалось еще и то, что не было главного агронома Федора Прокловича Крахмалена. Этот бы давно объехал все поля и знал, сколько еще сеять, где проклюнулись яровые, а где не взошли и пора их выбраковать. Серебров же ездил сам то на один участок, то на другой.
Вернулся вечером, на крыльце конторы сидит худой, унылый завбазой горюче-смазочных материалов Окишев. «Обрадовал», дизтоплива осталось на одну заправку, а пахоты еще треть. Ругнулся Серебров и засел за телефон, чтоб вымолить в ПМК горючего на перевертку. А с начальника базы ГСМ, как с гуся вода, вины никакой не чувствует. Хорошо, что помог Шитов, пристыдил начальника ПМК за то, что не хочет помочь Сереброву.
Главный зоотехник Саня Тимкин и тот свалил работу на Сереброва. Привел к нему пастухов. Дело денежное, дескать. С удоев пастухам нынче плата не выгодна. Травы тощие. Сидят старик в сандалиях на' босу ногу и худой кадыкастый мужик в вылинявшей майке и тянут резину: конечно, оно бы лучше с удоев получать, да нынче прибавка мала. И кивают на соседние колхозы — везде большой твердый оклад положен. Пришлось накинуть зарплату. Главный бухгалтер Аверьян Силыч даже зазаикался: видано ли! Утопленные в сдобном лице глазки смотрят испуганно.
— Ладно, из моей зарплаты вычтешь, — натужно пошутил Серебров.
Пастухи выморщили добавку, ушли довольные.
Чуть не полез драться Серебров, когда кудрявый застенчивый тракторист Андрюха Долин вдруг объявил, что надумал сыграть свадьбу.
— Пороть бы тебя надо, а не женить, — крикнул он, ожесточенно давя окурок в пепельнице. — Ведь разгар сева.
— Приходите на свадьбу-то, — промямлил Андрюха. — Мамка сказала…
— Тьфу на тебя, смотреть не хочу, — отворачиваясь, огрызнулся Серебров и подумал, что Григорий Федорович заранее бы знал о готовящейся свадьбе и, наверное, сумел бы уговорить Андрюху, чтоб тот повременил. Маркелов бы позвал его с невестой, загодя подарок преподнес и попросил подождать, а вот он не нашел ничего лучшего, как пригрозить:
— Учти, с трактора сниму.
И сорвался в Коробейниках из-за свадьбы на два дня сев, и ругали за это Сереброва в районной газете, будто сам он затеял эту свадьбу, длившуюся целых три дня.
Чувствуя на каждом шагу свою неумелость, Серебров надеялся услышать радостный облегчающий голос Маркелова: посылай Капу, выписывают меня, но Маркелов, позвонив в очередной раз, ругнулся:
— Хотели выписать, да вот появилась какая-то фиброма. Доброкачественная опухоль, говорят, а мне один хрен, не легче от ее качества. Все равно держит. Ну, как ты там, бастенько все идет?
— Вовсе невмоготу, — взмолился Серебров. — Приезжайте.
— Терпи, терпи. Черт знает, откуда эта фиброма привязалась?
Серебров вырвался в Бугрянск, побывал в больнице у Маркелова. Тот лежал в отдельном боксе. Какой-то непривычный в пижаме и тапочках, мрачноватый, шутил меньше. Выпив полстакана коньяку, положил руку на колено Сереброву, вздохнул:
— Вот видишь, сильнее нас болезнь.
Чувствовалось, что опухоль эта тревожит и даже угнетает. Та ли, доброкачественная ли?
Серебров, ссылаясь на авторитет отца, начал доназывать, какая пустяковая вещь эта самая фиброма, ее же вырезать, и делу конец. Маркелов верил и не верил. В глазах таились опасение и надейсда.
Пополз по Крутенке и перекинулся в Ложкари сочувственный слушок о том, что у Маркелова вовсе не фиброма, а саркома, что бедняга протянет недолго. Слух этот определенно распускал Огородов. Он навещал Маркелова в больнице.
«Если правда, жалко Маркелова. Все-таки хороший мужик», — думал Серебров. Когда он разнюнился в больнице, как ему тяжело, Маркелов сразу ухватил, в чем промашка.
— Да ты работу-то не с конторы начинай, а с поля, с деревень. Наездишься, все узнаешь, увидишь, потом уж к столу-то. Маруська не забудет, положит перед тобой списочек: тот-то был, этот-то заезжал. Вот и будет все бастенько, не тобой будет случай помыкать, а ты его возьмешь в узду.
И тут была мудрость председательской науки.
Возвращаясь из Крутенки в Ложкари, Серебров вдруг еще раз понял, что стал непроходимым дураком. Что он ждет? Надо давным-давно поехать к Вере и забрать ее к себе. Навсегда! Это решение обрадовало своей простотой и определенностью.
В Ильинское он въезжал в призрачной июньской полутьме. Когда машина пробиралась мимо дома Валерия Карповича, он невольно потушил свет фар. Показалось, что кто-то вышел на крыльцо. Серебров продрался через пахучие кусты бузины к окошку Вериной квартиры и постучал в стекло. В окне возникло белое всполошенное лицо. Вроде не Вера.