Собрание сочинений в трех томах. Том 2

ПУРГА

Боевая, Во всем умелая, Ты в одном у меня сдаешь: Что ни выскажу, что ни сделаю Все чего-то недопоймешь. Вот беда!.. Не прийти к разладу бы, Не нажить бы с тобой нам зла... Что-то, милая, сделать надо бы, Чтоб меня ты во всем поняла. Черноспелую брать смородину И грибы собирать в лесу — Повезу я тебя на родину, В даль сибирскую повезу. Птичий посвист В лесу послышится, И когда ты пойдешь тропой, Закачается, заколышется Небо синее над тобой. В тень присядешь, В лесу — несмелая, И услышишь ты: «Чек… чёк… чёк», — Это ягода переспелая В тихий падает родничок. Тронут сердце Находки частые… Тут черника… А там опять Грузди, белые, разгубастые, В прятки вздумали поиграть. А поверх, Заручась согласием, Молодую не тронув ель, Двум соседям — березе с ясенем Кружит голову белый хмель. Может статься, Наш край открывая, Скажешь, ссору успев забыть: — Милый мой, я тебя понимаю…— Как задумано, так и быть. * * * Поезд замер И бросил клич свой… Я шутливо сказал жене: — Мы приехали, Ваше Лиричество, Чемоданчик доверьте мне. Эта станция узловая, Называют ее Тайгой… От нее до речонки Яя Остается подать рукой. За билетами, За плацкартами Не бегу к большому окну, Не помахиваю мандатами, На дежурного бровь не гну. Где-нибудь И пошел в атаку бы, Ну, а здесь, в стороне родной, Тсс! — мигаю И палец на губы: Дескать, молча иди за мной. Тут я вспомнил Приемы детские, Чтобы «зайцем» пуститься в путь… — Мы покажем корреспондентские! Нет! О них ты совсем забудь! Есть у страха Своя гипербола… Помню, в детстве, я ехал так, — Было детство мое и не было Никаких охранных бумаг. В четком ритме Движенья быстрого Я рассказывал, где бывал, — Словно жизнь свою перелистывал И углы страниц загибал. * * * И пригорок, И спад овражковый Лишь успели мы с ней пройти — Луг саранковый и ромашковый Забелел на нашем пути. Поглядев, Как над всею местностью Мотыльков мельтешила тьма, Побледнел я смертельной бледностью: Мне припомнилась та зима. Снег кружился Над лошаденкою, Над кустами этих лугов, Над притихшим в санях мальчонкою — Безобиднее мотыльков. Снег кружился: Шутил, пошучивал И, скрывая дороги даль, Все сильнее, все злей закручивал Небывалой пурги спираль. Скрылось все, Даже хвост кобылий… Подгоняющая лоза, Дрогнув, выпала, И застыли Слезы крупные на глазах. И позднее, Когда глубоко Когти белые в грудь впились, Думал холодно и жестоко, Как проживший долгую жизнь. Думал: «Нет, не покину сани я, Чтоб потом… не искала мать…» И мальчишеское сознание Торопилось все наверстать. И всей волею, И всей силою Свое будущее призвал… Жил, работал- Встретился с милою… И впервые поцеловал. Между встречей и расставанием, Помню, пробил мой горький час.. Только вместе с моим сознанием Милый образ ее погас. Не пойму, Как меня увидели В той пурговой глухой ночи?! Отогрели меня строители На горячей большой печи… Я сказал ей, Глядевшей с робостью, Что меня — и не та одна! — Наградила пурга суровостью, Ну, а нежность дала весна. Мы отметили День прибытия, Потому что с этого дня Для нее началось открытие Края нашего и меня. 1952

ПРОЛОГ

Здесь ночь светла. Заснуть невмочь. Сижу. Гляжу. Лицо забочу. Нет, эту северную ночь Я называть не смею ночью. Урал стоял — Гора к горе, Там снег лежал, Привыкший к лету. Шел час, когда заря заре Передавала эстафету. Вагон, Прошедший сто путей, Трусил со скоростью убогой От Лабытнанги к Воркуте Еще не принятой дорогой. На полированной доске На шахту нанятый рабочий Вздыхал, Ворочался в тоске По настоящей темной ночи. Из Салехарда рыбаки Подремывали в куртках жестких. К ногам приставив рюкзаки, Сидели девушки из Омска Лицом к горам… Жильцы веков И стражи северных просторов, Холодным блеском ледников На девушек смотрели горы. И спрашивали видом всем Притихнувших на узелочках: «Куда вы, девушки, За чем В своих нейлоновых чулочках?» А в тундре Было зелено. Все чаще, раскосматив косы. Наскакивали на окно Кривые Нервные березы. — Мне страшно, Люда… — Пустяки!.. — И все же обе побледнели, Когда мелькнули костяки Изъеденных ветрами елей. Улыбкою сменился страх, Когда сказал вблизи сидящий: — Ах, и шиповник цвел в горах!.. — И настоящий?! — Настоящий! На нас спускались сапоги, На нас упал тяжелый голос: — Ну, а пурга?.. Такой пурги, Как здесь, Не видывал и полюс. Седой старик Сошел к нам вниз И рассказал, подсевши близко, О том, как на горе Райиз Погибла юная радистка: «Любовь приносит много бед!.. А с той радисткой вот как было: В своих неполных двадцать лет Она охотника любила. Она ждала его к себе, А ночь была темна. Не скрою, Что снег уже шалил в гульбе И ветер плакал над горою. А из ущелья в этот миг, Где смертное стелилось ложе, Послышался ей слабый крик, На зов любимого похожий… Из теплоты, От добрых снов, Лицом встречая снег летучий, Нетерпеливая, На зов Она шагнула с горной кручи. Пурги тигровые броски Мешали слуху. Зов стал глуше… Сжималось сердце от тоски, Седели волосы от стужи. Но шла она Под вой и визг В желании неодолимом. И навсегда Все вниз, Все вниз, Ушла за голосом любимым…» Старик умолк, Не досказав, Как сбил радистку ветер злобный. Я видел: Девичьи глаза Блестели гордостью особой. И стало странно, что легко Легенду приняли туристки. — А вы, девчата, далеко? — Мы на Райиз, Мы с ней радистки. И стали нам родней родни Две пассажирки с рюкзаками. А через час сошли они На остановке Красный Камень. И долго было видно мне На повороте за березкой, Как на дорожном полотне Стояли девушки из Омска Лицом к горам… Жильцы веков И стражи северных просторов, Холодным блеском ледников На девушек смотрели горы… 1960