Источник

И тут пчелы нанесли удар! Пятьдесят, а то и сотня облепили его лицо и руки, стараясь найти уязвимое место. Жаля его, они погибали. Но ноющими руками Ур продолжал раздирать соты, бросая на землю их липкие сладкие куски. Наконец, когда он уже почти ничего не видел, Ур соскользнул с дерева, убив при этом не меньше сотни пчел. И лишь почувствовав, что он твердо стоит на земле, старик смог стряхнуть с лица безжалостных насекомых. Покончив с ними, стянул с плеч звериную шкуру и сложил в нее соты с медом. Затем на своих кривых ногах он заторопился подальше от вади, перебарывая жгучую боль во всем теле.

Когда Ур добрался до родника, лицо его уже распухло, как полная луна, и он еле видел, но дети из пещеры заметили его приближение и закричали: «Ур нашел мед!» Они окружили старика и сопровождали его от родника к пещере, показывали пальцем на его опухшее лицо, визжали от радости, цеплялись за куль с медом и истекали слюной. Оказавшись в безопасных пределах пещеры, Ур развернул сладкий сверток и увидел, что вместе с сотами прихватил с десяток пчел. Толстыми неуклюжими пальцами Ур собрал их и выпустил на свободу.

– Сделай нам еще меду, – говорил он каждой пчеле. – И на том же самом дереве.

В пещеру, куда добрался Ур, вел узкий высокий проход примерно в два человеческих роста, но внутри пещера превращалась в полутемное просторное помещение, где хватало места многим. В дальнем конце она суживалась и превращалась в туннель, который вел к земле под скалой, а в своде было небольшое отверстие, позволявшее выходить дыму. Поскольку из дальнего конца туннеля поступал свежий воздух, пещера была довольно удобным местом. В центре ее постоянно тлел огонь, в который женщины, когда приходило время готовить пищу, подбрасывали дрова. На закопченных стенах висели копья, дубинки и корзины с зерном, просушивались для дальнейшей обработки звериные шкуры. Это было теплое и надежное жилье, укрытое толстыми каменными стенами, и вот уже более двухсот тысяч лет оно давало убежище человекоподобным существам, которые время от времени забредали в него.

Во времена Ура тут постоянно обитали шесть разных семей: братья из одной группы, женившиеся на сестрах из другой, странники, которые пришли, чтобы выбрать себе жен, – все они были членами одного племени, все вместе собирали пищу и поддерживали огонь общины. Мужчины были охотниками, и все они отлично умели выслеживать зверя и убивать его стрелами и копьями. Они уже не были теми бессловесными созданиями, которые забрасывали камнями первобытных животных. Это были опытные добытчики, избегавшие ненужного риска. Их женщины дубили и выделывали шкуры убитых зверей, превращая их в отличную прочную кожу, и проводили долгие часы, собирая дикорастущие зерна на окружающих полях. Растягивая шкуру под коричневыми созревшими стеблями, они палками оббивали колосья, собирая драгоценное зерно, потом мололи его в ручных каменных мельницах, превращая в муку, которая могла храниться всю зиму. Что же до детей, то они играли на плоском камне, сталкивая друг друга и урча, как медвежата, которые радуются теплу солнца. К ночи все собирались в большой пещере у мерцающего огня. Мужчины рассказывали о прошедшем дне, а женщины латали шкуры.

При появлении Ура с медом все бросили заниматься своими делами, и обитатели пещеры стаей собрались вокруг редкого сокровища, ибо мед был единственной сладостью, которую знали пещерные люди. Через несколько минут закопченное помещение наполнилось урчанием и взрыкиваниями, когда все тянулись руками к давленым сотам, стараясь урвать сладкий кусок. Детям было трудно получить свою порцию, но Ур помог им протолкаться между взрослыми, и их радостные вопли засвидетельствовали, что и им достался мед. Двое молодых охотников, преследовавших оленя, отсутствовали, но никому не пришло в голову оставить им часть меда. Шкура, в которой Ур принес мед, быстро была выскоблена дочиста, а соты собрали в чашу, где из них вытопят воск, чтобы вощить сухожилия, которыми сшивались шкуры. И лишь когда с медом было покончено, Ур смог присесть на большой плоский камень, а его жена стала смачивать холодной водой распухшее лицо и вычесывать из бороды мертвых пчел.

Семья Ура представляла собой более тесную группу, чем остальные. Ее возглавлял кривоногий старик, который, оставив за спиной тридцать два сезона охоты, достиг возраста, когда должен умереть. Его старшая жена дожила до тридцати и присматривала за детьми: за сыном, чья неприязнь к охоте беспокоила Ура, и за живой, веселой дочерью, которая в свои одиннадцать лет была уже достаточно взрослой, чтобы обзавестись своим мужчиной. Однако никто из обитателей пещеры ей не нравился и пока еще в поисках жены в пещеру не забредал никто из странников. Мать же надеялась, что, когда таковой появится, он будет жить в их семье и со временем займет место Ура.

Пещерные люди уважали старого Ура. Он был пяти футов и четырех дюймов роста, весил около ста семидесяти фунтов, был коренаст, с широкими могучими плечами. Над густой бородой блестели ярко-голубые глаза, а румяные губы то и дело расплывались в улыбке. Ур любил веселиться и теперь, когда его собственные дети подросли, играл с отпрысками соседей, которые в теплые дни возились среди камней. В отличие от звероподобных созданий, которые когда-то пришли к этому источнику из Африки, у Ура была прямая походка, гладкая, почти безволосая кожа и отсутствовали тяжелые надбровья над глазами. Он ловко орудовал своими относительно небольшими руками, хотя никогда не мог понять, почему правая рука более умелая, чем левая, – ею он делает большинство работ, ею же метает камни и копья. Его кожа обладала особенностью, которая удивляла его: прикрытая медвежьей шкурой, она оставалась розовато-белой, но, когда ее касались лучи солнца, становилась темно-коричневой, так что издалека Ур и его соплеменники казались чернокожими. За последние сорок тысяч лет их горло, язык и нижняя челюсть сильно изменились и теперь стали достаточно гибким инструментом, приспособленным для артикуляции звуков языка. Словарь Ура включал в себя более шестисот слов, часть из которых состояла из трех слогов, а некоторые – даже из четырех или пяти. Почти каждое столетие приносило с собой новые знания, которые требовали появления новых слов. Однако процесс этот шел весьма медленно, потому что Ур и его соседи были очень осторожны, и звук нового слова мог нарушить равновесие природы и вызвать к жизни странные силы, которые лучше оставить в покое, так что набор слов ограничивался лишь теми звуками, к которым они привыкли со временем. Гибкий человеческий голос имел еще одну особенность, но немногие пользовались ею: женщины – да и мужчины – могли петь, и порой ранним утром Ур слышал, как его жена и дочь издавали приятные звуки без слов, что-то вроде «тра-а-а-а-а-а» или «сеххххх».

Этой ночью, когда охотники вернулись без оленя, огонь был притушен, набегавшиеся дети спали вповалку, как медвежата, и из туннеля тянул холодный ветерок, община, сидя в полутьме, слушала, как Ур с опухшим лицом рассказывал о своей находке: «Из источника Макор, из самой глубины его вод вылетела одинокая пчела и позвала меня: „Следуй за мной, следуй за мной!“ И я шел по вади, пока солнце не устало в небе. Я шел через скалы и мимо деревьев, листвой которых питаются молодые олени, я шел мимо мест, куда по ночам приходят кабаны. Вы бы уже давно упали, задохнувшись, но я все шел и шел, потому что пчела продолжала звать меня: „Следуй за мной, следуй за мной!“ Так я пришел к тайному дереву, которое все искали, но никто не нашел». Ур рассказал, как полез по сухому стволу, как, бесстрашно отбиваясь от атакующих пчел, проломился к их сокровищу и наполнил им медвежью шкуру. Откинув голову, он, полный восторга охотника, к которому переходит дух выслеженного им зверя, запел: