Источник

– Элиав? – Но это оказался Куллинейн, и с чувством неподдельного облегчения она сказала: – А, это ты, Джон. – И когда он спустился в траншею, Веред добавила: – Как-то грустно… Вот мы и дошли до коренной породы.

– В какой-то мере, – согласился он. – Я-то надеялся пойти еще глубже… Может, найти такие пещеры, как в Кармеле, которым сто тысяч лет… или что-нибудь в этом роде.

– Да и то, что у нас есть, просто отлично… в своем роде, – успокоила она его.

– Нам это под силу, – сказал Куллинейн. – В следующие девять лет мы превратим этот холм в небольшой алмаз. Вскроем три круговые стены. Оставим их стоять и займемся теми открытиями, что ждут нас в середине. – Он остановился. – А вы с Элиавом будете со мной эти девять лет?

– Конечно.

– У меня недавно было предчувствие, что вы меня оставите.

– Как глупо! – воскликнула она на иврите.

Неожиданная смена языка сбила Куллинейна с толку, словно она подмигнула ему или влепила поцелуй.

– Потому что, если тебя тут не будет… – начал он.

К ее собственному удивлению, Веред подошла поближе и маленькими ладошками сжала ему щеки.

– Джон, ты стал мне очень дорог, – прошептала она по-английски и подняла голову, и теперь их лица почти соприкасались. – Очень дорог, – повторила она на иврите.

Он страстно поцеловал ее, словно понимая, что в последний раз он может стоять рядом с ней в ночи Галилеи, и в это краткое мгновение она не сопротивлялась, а приникла к нему, как маленькая Астарта, чьей обязанностью было напоминать людям о любви. Затем, словно отталкивая от себя часть жизни, которая стала столь драгоценной, что к ней нельзя было относиться с небрежностью, она легко уперлась руками ему в грудь. Еврейка и католик медленно отдалились друг от друга, как две кометы, которые было слились в небе, но теперь каждую из них ждет своя орбита.

– Это была правда, когда я сказала, что никогда не выйду за тебя замуж.

– Но каждый день, когда я смотрел на тебя, то все больше убеждался, что ты никогда не выйдешь замуж и за Элиава. – Помолчав, он спросил: – Что между вами не клеится?

– Есть обстоятельства…

– Они имеют какое-то отношение к Тедди Райху?

У нее перехватило дыхание, но она справилась с собой.

– Почему ты об этом спрашиваешь?

– Потому что в тот вечер, когда Райх говорил с Элиавом… ты смотрела на них, словно ревнивая школьница.

Она начала было говорить, запнулась и продолжила на иврите:

– Не беспокойся из-за меня, Джон. Мне нужно побывать в Америке… какое-то время… все обдумать.

– И в Чикаго ты будешь думать, каково это… жить там со мной?

При этих словах она испытала искушение с поцелуем приникнуть к нему и полностью доверить свою жизнь этому мужчине, потому что успела узнать его как тонкого и благородного человека, честного во всех своих действиях и способного на глубокие чувства, но она не могла себе позволить ни малейшей уступки. Она медленно отошла от него и, пройдя по камням Израиля, отправилась упаковывать золотую менору, которой предстояло лететь в Америку.

Уровень XV

Пчелоеды

Четыре из пяти зазубренных кусков кремня крепились к костяной рукоятке, образовывая серп для уборки зерна. Пятый кусок кремня был заострен на конце – им начинался серп. Залежи кремня были найдены в известняковых отложениях на берегу моря в 9831 г. до н. э. Серп был сделан и оказался в Макоре летом 9811 г. до н. э.

Здесь был родник, и здесь была скала. Люди пили тут сладкую воду с незапамятных времен, еще миллион лет назад, когда человек, смахивающий на обезьяну, добрался сюда из Африки. И в памяти, если не в речи, хранилось название этого места – Макор. Источник.

Скала была огромной – плоская гранитная громада с возвышением в середине, от которого во все стороны уходили пологие склоны. Поверхность скалы была голой, ничем не отмеченной: ни зарубкой, ни грудой камней в честь какого-нибудь божества, поскольку в те бесконечно далекие времена люди еще не испытывали потребности в богах. Это была просто скала, достаточно большая, чтобы в будущем стать основанием города хананеев или подножием крепости крестоносцев.

Скала возвышалась над источником, но на полпути к нему склон был рассечен входом в глубокую, просторную пещеру. И как-то весенним утром двенадцать тысяч лет назад у входа в нее стоял крепкий кривоногий старик с всклокоченной бородой и медвежьей шкурой на плечах. Жизнь его клонилась к закату, но он весело расхохотался, когда его облепили малыши. Они лезли ему на руки и визжали с щенячьей радостью. Старик обнимал детишек, хотя они не были его отпрысками, и рычал, когда они дергали его за бороду.

– Меду, меду! – пищали они.

– Вы удрали, когда мимо вас летели пчелы, – поддразнил он их, но малыши продолжали клянчить, и он пообещал: – Если я найду пчелиный тайник, то что-нибудь принесу вам.

Покинув пещеру, он спустился к роднику. Старик, правивший своим миром, еще был полон сил. Каким-то непостижимым образом он чувствовал эту землю. Он знал и все тропы, ведущие через лес, и любимые места, куда приходят щипать траву оленята. Он был все так же умен и умел выследить дикого кабана. Старик был доволен жизнью, не только как мужчина, давший жизнь большему количеству детей, чем кто-либо в его поколении, но и как охотник, который любил животных и который старался доставить радость другим людям. Любой, кто видел его умные хитрые глазки и кривые ноги, испытывал чувство бодрости и веселья.

Три года спустя, когда все, что он пытался сделать, получилось, когда его старая жена обрела странный покой и мудрость, когда у сына хорошо началась жизнь, а дочь благополучно забеременела, он стоял в одиночестве в густых зарослях терновника и фисташковых деревьев и дрожал от ужаса, смысла которого старик не понимал. Он вспоминал эти три непростых года своей жизни – так в памяти стала откладываться история Макора.

Добравшись до родника, Ур нагнулся к нему и плеснул в лицо холодной водой. Наполнив деревянную чашу, старательно выскобленную кремневым ножом, он напился и уже был готов отложить чашу, как увидел свое лицо, глядящее на него из водной глади источника. Волосатое, крепко сидящее на покатых плечах, с маленькими, прижатыми к голове ушами и кустистыми бровями, оно отличалось голубизной глаз, которые сияли, как две маленькие звезды.

Их блеск восхитил Ура, и он засмеялся, но в родник упал маленький камешек, чуть больше крылышка пчелы, и от поднявшейся на воде ряби изображение исказилось. Что-то в форме его глаз, ушей и рта испугало Ура, и он отпрянул назад. Но рябь тут же успокоилась, вода разгладилась, и в ней снова появился он, Ур. Старик поежился при мысли, что какая-то неведомая сила может изуродовать его подлинное «я». Ур заставил себя улыбнуться, но он уже не был столь свободен и счастлив, как раньше.

Над головой он услышал легкий шелест. Это, конечно, были пчелы, и, отложив деревянную чашу, он стал вертеть головой, глядя в небо. Опытный охотник, он заметил насекомых и проследил их путь по вади, по которому в сезон дождей мутная река с грохотом прокладывает себе путь к морю. На склоне вади стояли сухие деревья, в одном из которых пчелы построили свой дом, и Ур, вскочив на ноги, поспешил вслед за ними. Если он поторопится, то сможет найти место, где они хранят соты с медом. Опытным взглядом Ур отслеживал, куда летят пчелы, пока не убедился, что нашел нужное дерево. Ур присел на землю и застыл в неподвижности, присматриваясь, откуда вылетают пчелы и куда приносят дары цветов, из которых получается сладкий мед.

Слюной Ур помазал лицо, чтобы уменьшить боль от укусов пчел, поерзал ногами по песку, как животное, готовящееся к бою, и, резким прыжком взлетев на сухое дерево, быстро вскарабкался по стволу, пока пчелы не заметили его. Мощными рывками он стал ломать трухлявую древесину. Гневное жужжание пчел дало ему понять, что мед близок, и не успели пчелы броситься в атаку, отстаивая свои богатства, как он нащупал соты.