Страница 35 из 71
Жамсаран замолк, прикрыл веками глаза. Долго лежал так… Сэжэдма нежно гладила его седые волосы — белые с синеватым отливом.
Он еще что-то хотел сказать, даже весь напрягся. Сэжэдма наклонилась к нему, боялась пропустить, не расслышать какое-нибудь слово. Неожиданно он заговорил четко и громко:
—
Больше сорока лет прожили… Всякое было — ссорились, мирились… Детей вырастили, в люди вывели… — Он тяжело задышал. — Знаю, помучил тебя — выпивал иногда, ну… всякое бывало. Прости меня, Сэжэдма, ты же моя единственная…
Никогда Жамсаран не говорил своей жене таких слов… Никогда в жизни… Сэжэдма оторопела… Из глаз полились слезы, лицо вдруг стало как у маленькой девочки, которую обидели…
—
Одна ты у меня, — по-прежнему тихо продолжал Жамсаран. — Живи… Так не бывает, чтобы муж и жена вместе помирали, кому-то надо первым уйти… Не убивайся сильно-то… Потерпи.
Боль, видно, поутихла, он уже не так тяжело дышал, лицо стало спокойнее, страдания не искажали его.
—
Ну, успокойся, жена… Иди-ка, умойся, а то зайдет кто-нибудь, прямо неловко, оба в слезах. Дай полотенце…
Сэжэдма поправила одеяло, обтерла мужу лицо, потихоньку пошла на кухню.
Туман полностью еще не рассеялся, но все на улице словно ожило: стало слышно, как фыркает лошадь, как мужик прикрикнул на ленивого коня, как хлестнул кнутом. Было слышно, как прогремели по твердой земле колеса, быстрее зацокали копыта…
Кони…
Жамсарану Галдановичу вдруг отчетливо привиделось, как сквозь стелющийся туман, не касаясь земли
копытами, бесшумно проплыли несчетные табуны… Кони стлались сквозь туман, и все сквозь них светилось — дома и деревья, все, все… Как же так, такое невиданное дело… Больному хотелось остановить бесшумно скачущих коней, стойте, мол, куда вы? И черный красавец остановился, поднял шею с длинной, до земли, развевающейся гривой, постоял, попрядал ушами, словно вслушиваясь, что прикажет ему хозяин… Фыркнул вдруг, будто прощаясь, стремительной рысью помчался за табуном.
Прекрасен был тот быстроногий черный красавец…
Кони…
Кони — это давняя и вечная любовь, с ними связана вся его жизнь… Трудная жизнь. Вот она, вся проносится в памяти, стремительно и бесшумно, как тот бесконечный табун, который только что промчался сквозь редеющий туман…
В пятидесятые годы, помнится, было принято недостаточно продуманное решение: сначала извели всех коз… Вскоре настал черед лошадей: зачем нам лошади, вон сколько на селе техники, прибывают и прибывают машины, нечего делать коням, оттрудились, спасибо им, нет в них больше нужды, пора сокращать табуны. Нечего их жалеть, сокращать, сокращать… Этого требовали из района, настойчиво напоминали из республиканских учреждений, попробуй ослушайся…
Помнится, в Сосновке состоялся пленум райкома партии. Вялые, безликие выступления: «Что делать,
жалко коней, каждый бурят поймет эту жалость, но ведь указание свыше… Наш долг выполнять, претворять в жизнь решения, принятые вышестоящими органами…»
«Нет, гордо рассуждал про себя Жамсаран Галданович, — Как можно с этим согласиться? Конь для бурята самое главное. Об этом обязательно скажу в своем выступлении. Коротко скажу, но так, чтобы все поняли, буряту нельзя без коня. Какой же бурят без коня? Даже представить невозможно…
Это первое и главное, что будет в моем выступлении… Потом очень спокойно объясню, что техника техникой, пускай ее будет в наших колхозах еще больше но есть у нас такие участки, где без лошади не обойтись — на небольших животноводческих фермах… Или, к примеру, пастьба скота — не будет же пастух или чабан пасти животных на автомобиле или на тракторе…
Есть у меня о чем сказать на пленуме райкома, думалось тогда Жамсарану Галдановичу, — Хозяйство наше должно быть прибыльным. И этим требованиям коневодство отвечает со всех сторон и в полной мере. Хорошо, конечно, содержать коней в теплых конюшнях, кормить овсом и сеном. Но ведь и под синим небом конь не пропадет, нет доброго корма, добудет ветошь из-под снега. Конь неприхотлив.
Известно, что конина для бурята первая еда. Медики вон что говорят: конина отличное, питательное, высококалорийное, даже диетическое мясо… Кто решится опровергнуть это утверждение? Ладно, посмотрим, какую еще прибыль может принести коневодство колхозу. Всего перечислять не буду, скажу только о том, что кумыс будут покупать и свои колхозники, и городские торговые организации.
Но и это еще не все… Можно сказать, что лошади в наших условиях помогут добраться до таких таежных угодий, куда не попадешь и на тракторе. А там, пожалуйста — тысячи гектаров плодородной земли. Хочешь, используй ее под пашню, хочешь, вот тебе сенокосные угодья, осваивай.
А если посмотреть на это дело, на развитие коневодства с другой стороны? Ну, скажем, как для развития спорта? Скакуны, иноходцы, рысаки всегда были украшением любых наших праздников: юноши и девушки выказывали отвагу, мастерство… А мужики наши? Это же главная из трех мужских утех… Не забыли, какие это утехи? Стрельба из лука, наша бурятская борьба и скачки. Коней не станет, что нам, на палочке по улусу скакать?»
И вот пленум райкома… Жамсаран Галданович вышел на трибуну. Все притихли: и рядовые коммунисты и руководящие товарищи всегда с интересом слушали его продуманное и острое выступление. Жамсаран не так уж здорово владел русским языком, выступал на бурятском… Но ничего, когда надо, всегда находился переводчик.
На этом пленуме присутствовал городской товарищ, работник обкома партии Хоменко. Когда ему перевели выступление Жамсарана Галдановича, он сначала удивился, потом недовольно поморщился, что-то записал в блокноте. Поманил пальцем очкастого длинного Дампил
она, корреспондента республиканской газеты, что-то ему негромко сказал.
Рядом с Жамсараном Галдановичем сидел председатель соседнего колхоза Дугаров. Когда в конце заседания на трибуну вышел Хоменко. Дугаров тревожно зашептал Жамсарану на ухо:
—
На кой черт ты вылез со своей речью? Ты всегда такой… Накликаешь беду на свою голову… Вон, слушай, что обкомовский товарищ говорит… Не думай, этим дело не кончится, на всю республику прогремишь…
—
Ты лучше скажи, прав я или не прав?
—
Брось ты… Наверху тоже не дураки сидят… Все обдумали, все взвесили… А ты — «я да я…». Да еще — «как можно…».
Городской товарищ заметил с трибуны, что Жамсаран Галданович переговаривается с соседом, сказал холодным голосом:
—
Если вы, товарищ Норбоев, не желаете слушать, вас никто здесь не держит. Можете покинуть заседание.
Жамсаран Галданович сдержался, постарался спокойнее отнестись к нетактичному замечанию. Только побледнел… Сидел, откинувшись на спинку стула, с каким-то насмешливым интересом смотрел на Хоменко. Тот заметил этот взгляд и вдруг понял: «Этот сокращать конское поголовье в своем колхозе не будет… Такого не заставишь. Вон как глядит…»
Через несколько дней в республиканской газете появилась статья Дампилопа «С оглядкой назад». Чего там не было наворочено! Жамсаран Галданович даже плюнул с досады: надо же так исказить его выступление! Дампилон даже не исказил, а вывернул все наизнанку…
Он позвал жену.
—
Ну-ка, прочти… Да скажи, что об этом думаешь?
Жена надела его очки, устроилась на стуле возле
окна и, водя пальцем по строчкам, прочитала статью.
—
Ну, что скажешь?
—
Худо понимаю, пошто ты так?
—
Как это «так»? — улыбнулся Жамсаран Галданович.
—
Зачем говорил, что надо истребить всех коней с жеребятами? Пошто такую бестолковщину нагородил? Однако, на кого-то серчал-психовал?
—
Именно! — вскочил тогда со стула Жамсаран
Галданович. — Именно серчал-психовал! Теперь послушай, что я в самом деле сказал.