Страница 33 из 71
Все рассмеялись. Но Жамбалов… Нет, не мог Жамбалов оставить без ответа выходку бухгалтера! Он покраснел от гнева.
—
Нет, вы подождите, — заговорил он торопливо. — Нет, вы ответьте, почему вашего отца прозвали Тэхэ — Козлом?
А?
Не знате? Так я сейчас расскажу… Нет, не перебивайте, послушайте… Ваш отец, перед тем как что-то сказать, долго что-то мямлил, только и слышно было «бе…» да «ме…». Вот так. Значит, его род от козлов, правильно? — Он распалился, не знал, что еще прибавить, как обидеть Тыхеева… Выпалил, совсем некстати: — Вот и вы на своих конторских счетах тоже бебекаете да мемекаете. И языком также, ну козел и козел.
Дондок Жамбалов, довольный своим остроумием, весело заржал. Оглянулся, увидел, что больше никто не смеется, замолк…
— Ну, довольно, — остановил его парторг. — Повеселились, хватит. Так и до ссоры недалеко. Послушаем лучше Жамсарана Галдановича.
—
Так, — продолжал свой рассказ Жамсаран Галданович. — Оказался я классовым врагом… Опять поднялась тетушка Хандажап: «Мы все про тебя знаем… Это ты убил Дэлгэра… понятно, почему так сделал: хотел убрать следы: ведь живой Дэлгэр напоминал нам, что
ты протащил его в колхоз, все годы укрывал его, оберегал…»
Я рассказал улусникам все, как было… Вроде немного поутихли. Но тут встал Сандан-ахай, опять заговорил:
—
Видите, какой человек руководит нашим колхозом? Он даже важные дела решает кулаком. Я не защищаю Дэлгэра, мне его не очень-то и жалко. Ударил его Жамсаран, ну и что, пусть ударил, тот заслужил. Но ведь завтра он может ударить меня, послезавтра хлестнет по шее доярку Хандажап… Он любого-каждого может ударить… Советские законы не давали ему такого права.
—
Это, — сказал он, — запрещено законами. И дорогой товарищ Ленин никогда не давал нам такого указания, чтобы драться. Нету ведь такого указания?
—
Нету! — ответили все дружно и громко.
—
Правильно! — одобрил Сандан-ахай. — Не мог Ленин-багша дать такое указание… А почему Жамсаран совершил свои противозаконные проступки? — еще строже спросил Сандан-ахай. И сам ответил: — А потому, что в его башке крепко-накрепко укоренились черные пережитки царского проклятого прошлого. Мы с вами думали, что то время ушло, а оно — вот оно: председатель Жамсаран нам частенько напоминает, как раньше было. Можем ли мы оставить в рядах большевистской партии такого жестокого и хитрого врага?
Сандан-ахай был в нашем колхозе самым уважаемым человеком. Кто решился бы спорить с ним? Меня, понятно, тут же исключили из партии.
Парторг колхоза Санданов почувствовал себя неловко: верно, в наше время эта история прозвучала не очень красиво… Он тихо проговорил:
—
Отец никогда не рассказывал мне об этом. Однако, стыдился. — И еще тише добавил: — Стыдно, конечно… Нехорошо получилось.
—
Ничего, — улыбнулся Жамсаран. — По нашим новым временам и правда не очень красиво, а тогда — в самую точку: врагов и правда было много, и мы обязаны были строго оценивать каждый поступок коммуниста… Бывало, что и ошибались…
—
Вас и с председательской должности сияли? — осторожно спросил зоотехник.
—
Нет, — ответил Жамсаран, заметно повеселев. —
Вызвали на бюро аймака партии. Такого жару нагнали, такого страху — никому не пожелаю… Ну, думал, конец, сейчас потребуют, чтобы сдал партийный билет… Когда же объявили, что оставляют в партии, но объявляют строгий выговор с предупреждением, я так обрадовался, объяснить вам не смогу… Мне на бюро — строгий выговор, а я растерялся и сказал «спасибо». Все даже засмеялись.
Потом, уже дома, узнал, что Дэлгэру дали два года отсидки… Два года не такой уж большой срок, в общем, Дэлгэр вроде бы совсем скоро вернулся в колхоз. А тут война, напал на нас Гитлер со своими фашистами… Дэлгэра в армию не взяли, у него на правой руке двух пальцев нет, да еще и косой. Он у нас в те годы отарами заведовал, молочнотоварной фермой. Трудолюбивый был, животновод настоящий, такого поискать… Ежели из пятисот овец одна потеряется, сразу заметит, всех в колхозе поднимет…
Жамсаран вдруг вроде бы рассердился, резковато сказал:
—
Ну, ладно. Разболтались… Как бабы у колодца. А работа стоит. Пора и за дело.
3
Старая Сэжэдма прибралась в доме, с порога оглядела избу, осталась довольна: полы вымыты, на столе наглаженная льняная скатерть, цветы в стеклянной литровой банке — надо бы вазу, да нету их в магазине, сколько раз спрашивала. Ваза, конечно, не самое главное, а все же больному было бы приятнее…
Когда проходила мимо двухэтажного правления, ее окликнул нынешний председатель Дондок Жамбалов:
—
Тетушка Сэжэдма, зайдите, пожалуйста.
Ну, зашла, как же иначе, раз позвал, значит, есть дело. Поздоровались, председатель пригласил сесть, сам подвинул кресло. Очень он уважительный к пожилым людям…
—
Как наш дорогой Жамсаран Галданович? — Вот какой был у него первый вопрос. — Прямо стыдно мне, тетушка Сэжэдма, — закрутился так, что и зайти к вам нету минуты, — Он закурил сигарету. — Вы-то хорошо знаете, какова председательская работа, Жамсаран Галданович тоже не часто своих друзей навещал…
Сэжэдма неловко сидела на краешке кресла, теребила платок, накинутый на плечи…
—
Пока еще держится, — проговорила, тяжело вздохнув. Отвернулась в сторону, махнула рукой, — Не лучше ему, нет… Чего там… Хуже… С каждым днем все хуже и хуже… Болезнь-то вон ведь какая… Неизлечимая у него болезнь.
—
А дети где? Ревомир? Энгельсина?
—
Сын в Москве… Приехал бы, на крыльях прилетел, да не может, дис-сер-та-цию, тьфу, даже не выговорить, надо ему защищать. Чуть не каждый день звонит, спасибо ему, заботится…
— Да… — протянул Жамбалов, он явно не знал, что ему сказать… — Приятно в общем-то… значит, мы, зазинцы, скоро будем иметь первого земляка доктора наук…
—
Не знаю уж, как там у него будет… Он весь в отца, такой же упорный. Однако, не бросит на полдороге, своего добьется.
—
А дочка?
—
Энгельсина какой-то главной работает в институте, в этом, педагогическом. Ребеночка недавно родила, вот радость. У нас теперь пять внучат, целый детский сад… У Ревомира три сына, у Энгельсины сын с дочкой. Вишь, какие мы богатые….
—
Верно… Сейчас бы только внуками любоваться… — Он опять затянулся сигаретой, встал, зачем-то подошел к окну. Вернулся на место. — Да… только бы с внуками заниматься, а тут вой что… Болезнь, говорят, не спрашивает, когда приходить…
Было заметно, что он что-то такое хочет сказать, но не решается.
—
Ну, Дондок, я пойду… — Сэжэдма поднялась. — Один он остался, вдруг что-нибудь понадобилось… Пойду я, баяртэ…
—
Подождите, тетушка Сэжэдма… Тут такое, понимаете, дело…
Сэжэдма с тревогой посмотрела на Жамбалова…
—
К нам в школу назначили нового директора.
—
Слышала я, знаю.
—
Так вот, позавчера он заявился в контору…
—
Ну и что? По какому такому делу? — Сэжэдма ничего не понимала, но уже приготовилась услышать что-то неприятное.
—
Прямо не знаю, как и сказать… Надо бы смолчать, но тут такое дело, что и не смолчишь, директор пришел с заявлением. Вы уж не сердитесь, я просто вынужден…
—
Говори, говори… — растерянно произнесла Сэжэдма. — Говори, чего там… Если нас касается, тем более… Ну, что случилось?
—
Позавчера из лесу украли школьные дрова. Заготовили для школы, а их украли.
—
Ну? — Она ничего не могла взять в толк.
—
Эти краденые дрова выгружены у вас во дворе.
—
Краденые?! — Сэжэдма вскочила. — Как это — краденые?!
—
Вот такая неприятность… — растерянно проговорил Жамбалов. — Да вы не расстраивайтесь… Я сказал потому, что надо же выяснить недоразумение… Просто обстоятельства требуют выяснить это неприятное дело…