Страница 28 из 71
Тети Машин голос все щекочет его, щекочет. Мама уплывает синим облачком. «Ду-ду», «бу-бу» — кукует кукушка.
Разбудил его Викин голос:
—
Пить, хочу пить!
Вика стояла, как в день приезда, возле печки. В розовом платье, и волосы обвиты розовой лентой. Он зажмурился, вспомнил, хотел закричать, но сжал зубы.
Бабушка молча укладывала в сумку свертки.
—
Это тебе лепешки. А еще чулки на зиму.
Мамы не было. Агван, как затаившийся зверь, следил
за всеми. Тетя Маша вся красная. Плакала, наверное. Ну и пусть! Зачем она увозит Вику?
Дядя Содбо вошел со свертком. Агван даже задрожал от злости. Это все он, он увозит Вику. Потом вошла тетя Бальжит, очень тихая, старая.
—
Лошади готовы. Скоро вы?
У бабушки опустились руки, она уселась на кровать.
—
Погоди ты, не беги. Хоть нагляжусь. Больше не увижу.
Вика смеялась. Прыгала возле печки, как когда-то Малашка, и смеялась:
—
Тетя Бальжит, мы на поезде поедем? У меня папа нашелся. Мы на поезде поедем?
Он еще крепче сжал зубы.
Тетя Маша сердито одернула Вику:
—
Тише, разбудишь Агвана.
И стало тихо, очень тихо. Он зажмурился, чтоб Вика не увидела, что он смотрит.
—
Он всю ночь не спал, — прошептала бабушка. — Всю ночь. Затосковал.
И тогда он закричал:
—
Я спал.
К нему подскочила Вика:
—
Здравствуй. Я уезжаю. Скоро поезд.
Вика погладила его плечо, но он отпихнул ее, соскочил с кровати, натянул штаны и рубаху. Сел на пол, на кабанью шкуру, прижался головой к бабушкиной ноге. Отвернулся от Вики. Ну и пусть уезжает. На что она ему нужна!
Застучал со всего маху обеими руками по кабаньей шкуре:
—
Вот тебе, вот.
Вика хотела было схватить его за руку, но он повалился на спину и стал брыкаться.
—
Вот тебе, вот. Уезжай!
Вика уселась рядом и положила около его щеки коробку с карандашами, а когда он скосил на нее глаза, поцеловала его в ухо:
—
Мама говорит, не насовсем. Ты к нам скоро приедешь. Вот.
Агван садится, вынимает из коробки оранжевый карандаш:
—
Солнце возьми себе.
Вика качает головой.
—
Это тебе.
Бабушка
позвала
Вику,
и он выскользнул из дома. Утро холодное. За его спиной — дом, впереди — дорога. По ней увезут Вику. По ней уехал отец. И увезли Каурого.
Агван сжимает кулаки.
Видит, как от озера поднимается и идет к нему узкими длинными лучами холод. А за озером черный лес, в котором цветет багульник.
Над черным лесом увидел Агван в бесцветном небе большую звезду. Она была одна во всем небе. Вокруг нее — сине-зеленые иглы. Она то приближается к нему, то убегает от него. Агван крутит головой. Других звезд нет. Одна-единственная, и такая большая!
Он дергает за рукав вышедшую из дома бабушку:
—
Что это?
Бабушка поняла. Прижала его к своей юбке.
—
Это, сын, утренняя звезда. Видишь, как мигает, зовет на землю солнце. Без нее нет зари. Это звезда надежды. — Бабушка обняла его сухими руками.
Ему стало тепло, но он вырвался, крикнул:
—
Не
хочу!
Тетя Бальжит и мама суетились возле телеги, укладывали сумки.
Подбежала к нему Вика. Над губой — молочные усики. Из пиалы пила. Ухватила его за шею. Но он вырвался, оттолкнул ее и побежал.
—
Аг-ван! Агван! — кричала она ему вслед. А он убегал в степь. Он бежал так быстро, что заболело в боку. Он бежал, закрыв глаза, чтоб не видеть ни дороги, летящей сбоку от него, ни озера, ни леса вдалеке, ни утренней звезды. Он кричал, чтоб не слышать голоса
Вики.
А она кричала, плакала, звала его. Тогда он зажал уши ладонями и побежал еще быстрее. Земля подбрасывала его, подставляла ему бугры, чтоб он спотыкался, травы и цветы, чтоб он цеплялся за них… У него была здесь своя ямка, в которую он прятался от Вики и Янгара. Вот она. Он свалился в нее и отнял ладони от ушей. Уши шумели. В яме было мокро от росы. Он опустил лицо в росную траву. Все тише и тише становилось в ушах. Он услышал, как шевелится трава.
Сначала у него забрали Янгара, потом ягнят. Потом ушел Каурый. Когда он вернется? Тетя Маша говорит: «Никогда!» Что значит «никогда»? Она говорила, что дядя Степан не вернется никогда. А он взял да вернулся. Может быть, и папа вернется? И Каурый. Но Каурого сожгли. Когда сгорает полено, оно больше не возвращается. Из него — пепел. Значит, он не вернется? Никогда?
Все, кого он любил, от него уходят. И Вика!
Агван всем телом прижимается к земле, упирается в нее лбом. Он не чувствует острых камешков.
Все от него уходят. Почему?
Налетел Янгар. Он запыхался. Язык набоку. С языка падает слюна.
Агван вскочил. Опять примчался ее крик, теперь далекий:
—
Агван!
По дороге катилось желтое облачко пыли.
—
Агван! — звенел над степью ее крик. Он уже не мог понять, кто кричит: Вика или мать. Ему чудилось, что вместе с криком над степью несется к нему песня его матери, которую тягуче она пела недавно в избе. Ему чудилось, что мама зовет его, громко зовет и плачет, потому что он не идет к ней.
Все стало расплываться — то ли в волнистых струях марева, плывущего от озера, то ли в поднимающемся мутном дне, то ли в слезящихся его глазах.
Возле его ног чутко сидел Янгар.
Вдалеке уже не было желтой пыли, над лесом не было утренней звезды. Из-за леса горбушкой лезло солнце.
Почему он не может никого спасти и сберечь?
Когда вернулся Агван, в доме никого не было. Мальчик взял со стола мячик и, тихо всхлипывая, лег на бабушкину койку.
Первой пришла бабушка Пагма. Подошла к внуку, нежно погладила его кругленькую голову,
понюхала
щеку и про себя прошептала:
—
Такова уж жизнь. Даже птицы стремятся к родимому гнездовью. Так и людей тянет всегда родимый кров, родная земля, земля предков. Иначе нельзя.
Бабушка привычно села на пол на одно колено и стала перебирать четки.
- Что тебя ждет, мой мальчик? Жизнь только начинается, а сколько уже потерь вынесло твоё маленькое сердце? — шепчет старушка. — Богу угодно было забрать моего сына. Погиб Жанчип. Никогда не увижу на этом свете его ясные глаза, не услышу его звонкий смех, не обласкает он малыша своего. Ради его жизни, спокойной счастливой жизни погиб Жанчип. Ах, какая дорогая цена! Такая красивая, ладная во всём Дулма осталась вдовушкой. Возможно, найдётся хороший человек… сойдутся… Жизнь-то есть жизнь, как-то жить надо, не вечно же в трауре ходить… А я? Уйду к Дымбрыл… А мальчик, внучек мой? — тихо катятся слёзы по щекам Пагмы.
Скрипнула дверь. Входит Дулма. Поставила ведро с молоком возле печки, с плиты взяла чайник и спросила:
—
Вам налить чаю, мама?
—
Да, да, — встрепенулась свекровка. — Проснется Агван, с ним схожу в колхозный центр. У Бальжит надо выпросить немного муки, мяса.
… Когда солнце стояло в зените раскалённого неба, вернулся Содбо.
- Ну как? — в один голос спросили женщины.
- Посадил их в вагон, в общий, — вытирая ладонью потное лицо, сказал Содбо. — Поезд уже тронулся. Я побежал. Мария высунулась из окна вагона, крикнула: «Я вернусь!» и кинула письмо. На, бери, Дулма, читай.
- Когда же она успела написать-то? — удивилась Дулма.
- Ночью что-то она писала, — проговорила бабушка. — Прочти.
Проснувшийся Агван уже сидел на койке, перебирая голыми ножками.
Дулма начала читать:
«Здравствуйте и прощайте, милые мои бабушка Пагма, Дулма, Агванчик! С тяжелым чувством какого-то неоплаченного долга, необъяснимой вины покидаю вас. Простите меня. Я обязана быть рядом со Степаном. Только это мне оправдание и боль. Но дальнейшую жизнь я не представляю без вас.