Поклон старикам

—

Со-л-н-це, — выговорил старательно, как учила Вика.

- На-ран! — эхом откликнулась Вика.

Выскочили из избы — необычно было вокруг: над кошарой, над двором во все небо, вверх, вниз крутились, толкались белогрудые птицы. Радостный гвалт стоял вокруг: они кричали, лаял, звеня цепью, Янгар. Чуть в стороне, на телеграфном столбе, сидел большой черный, с синим отливом, ворон и сердито каркал: на навозных кучах, где он хозяйничал всю зиму, тоже прыгали белогрудые проворные птицы.

—

Кто это? — спросила Вика.

—

Алаг-туун, — негромко ответил Агван, не сводя глаз с птиц.

— Как ты сказал? — допытывалась Вика. — Алатуп?

—

Это… это… — Агван силился вспомнить, как называются они по-русски.

Прошлой осенью он сам провожал их — целую тьму. Они тогда улетали в теплые южные края. Бабушка говорила, что они прощаются с Агваном, с отарой. Они тогда долго кружили над Бухасан — лесистой горой, над озером Исинга. Но даже когда их совсем стало не видно, в ушах его еще долго стоял их крик… Тогда бабушка объяснила ему: как только пройдет зима, они вернутся сюда, к своим гнездам, и принесут с собой в клювах весну. «Ты встречай их, не проспи!» — сказала тогда бабушка, и еще она… назвала их и по-бурятски и по-русски, а он забыл. Не проспал, встретил, а как звать, забыл. Обидно. Вика вон смеется над ним. Агван надулся.

Вдруг увидел бабушкину палку, прислоненную к углу избы. Он подпрыгнул, крикнул:

— Палка звать! Не… Калка! Калка!

Вика засмеялась еще громче:

— Палка-калка!

И

нет вовсе. Это галки. Я в книжке видела. Гал-ки. Гал-ки.

Агван рассердился, что она все знает лучше его, хотел толкнуть ее, но раздумал и подскочил к конуре Янгара:

— Ты мой пес! Иди гуляй, — он отстегнул тяжелую цепь.

Но вместо того чтобы играть с Агваном, пес, вовсю заливаясь, кинулся к птицам! Сам белогрудый, он, лая и визжа, исступленно гонялся за белогрудыми птицами. Птицы взметывались перед его носом, еще большим шумом наполняя все вокруг, садились позади его, дразнили. Им правилась такая игра. Они тоже радовались весне, которая вернула их на родину.

Только Агвану уже не было весело. Он стоял возле

пустой конуры, тер глаза. Может, глазам больно от яркого солнца? Подошла Вика, провела пальчиками по макушке — Агван боднул головой и не повернулся. Тогда Вика подняла соломинку, пощекотала ему щеку.

—

Солнце, — сказала звонко. — Наран!

И Агван засмеялся. Долго сердиться на Вику он не мог.

Вместе с весной для них наступили плохие дни. Пеструха перестала давать молоко.

—

Ее вымя, — объяснила бабушка, — готовит молозиво для теленка.

Вот и приходится грызть хурууд — сушеный творог, пить небеленый чай. Это невкусно, к тому же, сколько ни грызи, все есть хочется. По нескольку раз в день подбегают они теперь к стайке Пеструхи и упрашивают ее поскорее принести теленочка. А Пеструха смотрит на них большими влажными глазами и жалостно мычит. Пеструху теперь не выпускают — вдруг в степи теленочка уронит? Молока нет, хлеба тоже.

В один из таких дней бабушка сказала:

—

Сегодня с поля моего сына увезли на молотилку последние копны ячменя. Хотите, попробуем колоски собрать — поле теперь пустое.

Агван так обрадовался, что почти всю ночь уснуть не мог. Наберут колосков — лепешки будут!

Утром, рано-рано, запрягли в одноколку бычка — этот ленивец заменял пока их Каурого, а Каурый все болел.

Вика забралась к бабушке на колени,

но Агван так

волновался, что даже не рассердился. Он будет править! Лишь глянул искоса: ишь, неженка.

Холодно очень, как зимой. Агван передернул плечами. Да ладно. Он потерпит. Он мужчина.

Колеса звонко прорезают топкий ледок луж, тягуче хлюпают, вдавливаясь в подтаявшую землю. Оборачивается Агван: две четкие кривые линии вытекают из-под колес, все дальше и дальше отодвигается изба и кошара. Как там мама? Еще никак не поправится, кашляет. Но он сразу обо всем забывает — у них будут лепешки! Носится вокруг Янгар. Почему он не оставляет следов? Высунул розовый язык и визжит. А то остановится, понюхает землю, поскребет когтями, расчихается и уносит

ся прочь. Понимает, что суслики еще спят глубоко в земле и вылезать им пока рано.

Бык едва ноги переставляет,

кричи

не

кричи

— не Каурый! Бабушка покачивает на коленях Вику и ругает быка за лень. Дергает Агван вожжи, по бык только помахивает тощим облезлым хвостом и плетется, по-прежнему. Агвану становится скучно. Он задирает голову — небо высокое, светлое. Низко над степью, распластав крылья, кружит коршун. Тоже ленивый. Почему он не падает? Почему крыльями не машет, а летит? Может, Вика знает? Но он вспомнил про галок

и

не стал спрашивать. Так и просидел всю дорогу расстроенный — ничего он объяснить не умеет. У края поля остановились. Агван спрыгнул первым, помог слезть Вике. Бабушка повесила им на шеи кожаные сумки, вздохнула:

—

Смотрите, уже собирают. Ох, трудно людям.

Агван увидел черные маленькие фигурки, которые

будто кланялись земле — просили у нее хлеба.

Бабушка подошла к кругу, отпечатанному копной, подняла первый колос, отломила и бросила солому.

—

Здесь ищите, здесь стояла копна.

Тугой колос мягко упал на дно мешочка.

Агван тоже поднял колос, подержал в руке, сказал важно Вике:

—

Много хлеба пропало.

А Вика оглядывалась растерянно — она еще не нашла ни одного колоска. Агван протянул ей свой. Радостно заблестели ее глаза, а он засмеялся:

—

Мы много, много найдем, вот увидишь!

Палкой с острым концом бабушка постукивала по

земле: тук-тук.

—

Зачем стучишь? — удивился он.

—

Ищу клад зерна. Мышки запасливы. С осени натаскают зерна в норку, всю зиму едят да еще и до нового урожая остается.

—

Я тоже хочу. Мне тоже палка нужна. — Агван огляделся и сразу забыл про палку и про склад, — далеко раскинулось поле, а с одного боку его сторожила гора, похожая на островерхую шапку, только кисточки на макушке нету. Нет, и кисточка есть — облако вылезло и повисло на верхушке. Никогда не был Агван в горах: как, интересно там?

—

Бабушка! Там можно жить?

Мутным туманом вставал над горой день.

—

Это она — Улзыто? — приставал Агван к бабушке, у которой на губах застыла странная улыбка.

—

Гора моего сына, твоего папы, Жанчипова гора, — наконец услышал он. — Раньше звали ее Улзыто. А где ходим, болото было.

—

Вика! — закричал он громко. — Вон гора моего папы!

—

Кормит нас сынок, — бабушка улыбалась. — До сих пор кормит.

Агван подбежал к ней, ухватился за ее тяжелую руку.

—

Пойдем склад искать, — и потащил к блеклым кругам, боясь, что она вот-вот заплачет.

Солнце катилось кверху и как-то быстро улеглось на небе, а они все искали колоски. Нет-нет да поглядывал Агван на папину гору.

Вика ходила вдалеке. Он захотел рассказать ей про папу, побежал к ней. Заглянув в ее мешочек, охнул:

—

Сколько у тебя!

—

Возьми половину.

Агван обрадовался, но поспешно мотнул головой.

—

Сам! — Ему стало весело, только сильно пекло солнце, и в овчинном тулупе было невмоготу. Вон Вика в ваткой телогрейке, ей хорошо.

—

Давай вместе ходить! — предложила Вика.

— Месте. Ладна. — Он попробовал расстегнуть дэгэл, не смог. И склонился рядом с Викой над колосьями — они были пусты.

—

Мыша, — сказал Агван.

—

Птички, — возразила Вика и помахала руками, как крыльями.

Агван вдруг увидел рядок вылезшей из-под снега соломы и бросился к нему.