Титан

Вылезая из бассейна, чтобы обсушиться перед ленчем, Честер бросил взгляд на внушительный особняк, теннисный корт вдали, красивые окрестности и… проникся жгучей завистью к своему боссу. Иррациональный внутренний голос требовал от него каким-нибудь образом испортить все это великолепие. Соблазнить жену Флеминга, поджечь дом, похитить кого-нибудь из детей… Но Честер был рациональным человеком, и ему хватило ума вспомнить о том, что Ник Флеминг все-таки является хорошим боссом, что он, Честер Хилл, любит свою работу, что зарабатывает семнадцать тысяч в год, а это, по меркам 1934 года, совсем неплохо.

Словом, когда он натянул тенниску и отправился к столу, он был похож на пороховую бочку, готовую взорваться.

Пикник обещал выдаться на сто процентов американским, хотя ясно было, что далеко не все сто процентов американцев смогли бы позволить себе такое богатое празднество. Шеф-повар жарил хот-доги и гамбургеры на кирпичной жаровне. За длинным открытым буфетом трое слуг в белых костюмах предлагали гостям салаты, фрукты, маринады, яйца под острым соусом и домашнее клубничное мороженое. Гости, больше половины которых составляли малолетние друзья и подружки детей Флеминга, особенно приветствовали мороженое. Дети выстроились вдоль стойки буфета в своих купальниках, оживленно переговаривались, смеялись и совершенно не обращали внимания на взрослых.

Но когда Честер подошел к стойке, он заметил, что одна девочка не болтает с подружками, а молча смотрит прямо на него. Это была Сильвия Флеминг, старшая дочь Ника, которой теперь было четырнадцать и которая выросла из маленькой плаксы в темноволосую красавицу. Взгляд, который она устремила на Честера, был настолько пронзительным и настолько уже взрослым, что тому пришлось отвернуться, чтобы не смутиться.

И тогда ему пришла в голову одна мысль.

Эдвина также заметила этот взгляд Сильвии и с ужасом поняла, что она здесь не единственная женщина, заинтересовавшаяся Честером Хиллом. Вот уже в течение нескольких месяцев Эдвина наблюдала за своей дочерью и заметила, что та проявляет такой же живой интерес к противоположному полу, какой проявляла и она сама в юности. Эдвина всегда считала себя современной женщиной, свободной от дурацких предрассудков своих родителей, поэтому она была безмерно удивлена, когда поняла, как сильно задело ее кокетство Сильвии — если это слабое словечко вообще хоть сколько-нибудь соотносилось с теми дикими взглядами, которые дочь бросала на Честера. Инстинкт матери подсказывал ей, что она должна сейчас же затащить Сильвию в дом и хорошенько ее отшлепать. Но ощущение какой-то вины останавливало ее. Ведь она же сама строила планы соблазнения Честера.

И только тогда ей открылась истина в отношении самой себя. Несмотря на свои попытки производить на окружающих впечатление взбалмошной сумасбродки, несмотря на все «безумие» рода Трансов, несмотря на ее «подколы» Ника разговорами о том, что она якобы имеет право завести любовника, если захочет, несмотря на всю логику приводимых ею аргументов, было ясно, что она просто не в силах привести свои угрозы в исполнение. Дело заключалось в том, что она обожала своего мужа и своих детей и ни за что на свете не стала бы рисковать семьей ради человека, к которому почувствовала на минуту физическое влечение.

«О Боже! — думала она, едва удерживаясь от того, чтобы не рассмеяться вслух. — Выходит, я самая обычная баба!»

— Когда семь лет назад я понял, что вы нас обманули, — говорил граф Алекс фон Винтерфельдт, — я был в ярости. Кстати, правда, что тот так называемый официант-большевик на самом деле был голливудским актером?

— Да, — рассмеялся Ник. — Сейчас он успешно снимается в вестернах.

Собеседники находились на борту шестидесятифутового катера «Си нимф», принадлежавшего Флемингу. Команда состояла всего из двух человек. Катер курсировал вдоль побережья Лонг-Айленда прямо напротив поместья Флеминга.

— Разумеется, правительство и генштаб обезумели, когда в печати появились те материалы, — продолжал граф. — Но теперь, оглядываясь на все это с высоты минувших лет, я восхищаюсь тем, что вы сделали. Мы даже мысли в то время не могли допустить, что германская армия окажется послушным орудием в руках этого безумца! У меня не хватит воображения, герр Флеминг, чтобы описать вам все изменения, происшедшие за последнее время в Германии. Впрочем, надо отдать Гитлеру должное: он вывел страну из депрессии. По материальному благосостоянию Германия сейчас впереди Соединенных Штатов. Но ценой процветания стала гражданская свобода. Вам, наверно, уже приходилось читать о концлагерях? Ну так вот, сегодня вся Германия представляет собой один большой концлагерь. Гитлера необходимо остановить!

— Согласен, — ответил Ник, — но я не представляю себе, кому под силу окажется эта миссия.

— Мне, — ответил граф.

Ник удивленно посмотрел на него.

Фон Винтерфельдт нервно оглянулся на мостик, где стояли два члена команды катера.

— Они не могут нас слышать, — сказал Ник. — Шум машин перекрывает наши голоса.

Граф вновь обернулся к Нику:

— Не знаю, что вам приходилось слышать о моем сыне тогда, в 1927 году…

— Я слышал о том, что он убежденный нацист и интимный партнер Гитлера.

На аристократическом лице графа отразилась боль.

— «Интимный партнер» — это слишком мягко, — сказал он. — Мой сын был любовником Гитлера. Этот псих сумел обворожить Руди, как он сумел обворожить сегодня всю Германию. Мне точно не известно, когда они стали любовниками, да, признаться, я и не хочу это знать. Суть в том, что быстро распространявшиеся слухи обещали сильно повредить политической карьере Гитлера. Я убежден, что именно по этой причине он и убил Руди.

— Расследование проводилось?

Граф пожал плечами:

— Да, но ничего не нашли. Я ведь до сих пор не знаю, где он похоронен, если вообще похоронен. Вы должны понимать, что даже тогда у Гитлера имелись весьма влиятельные друзья в Германии. Тогда ему сошло с рук это одиночное убийство точно так же, как ныне сходят с рук уже массовые убийства. А я так думаю, герр Флеминг: око за око! Вот почему я настроен отплатить Гитлеру за то, что он сделал с сыном.

— Прошу прощения, граф, но есть одна вещь, которую я не понимаю. Если уж вы такой ненавистник Гитлера, как получилось, что в прошлом году он оставил вас на посту министра культуры? И почему вы вступили в нацистскую партию?

— Вы должны попытаться понять психологию Гитлера. Он по-своему любил моего сына. Я думаю, что решение об убийстве далось ему нелегко. Сейчас, чувствуя свою вину, он и оставил меня на посту министра.

— Для того вдобавок, чтобы заткнуть вам рот?

— Да, и это тоже. А что касается моего членства в нацистской партии, то для министра это необходимо. Кстати, у нас есть очень много членов партии, которые не верят в фашизм. А в нацисты записываются, чтобы не утратить социальную активность, защитить себя. Мое членство в партии и министерский пост оставляют мне некоторую свободу действий и обеспечивают относительную безопасность. Впрочем, я вовлечен сейчас в исключительно опасное предприятие, нечего и говорить.

— В какое именно?

— Я не единственный, кто считает, что Гитлер — бедствие для Германии и что он должен быть смещен. За фюрера горой стоят многие промышленники, например, Крупп и Тиссен, но есть и такие, которые против фюрера. Еще важнее то, что антигитлеровские позиции занимают многие представители высшего офицерства.

— Но почему? — удивился Ник. — Он ведь увеличивает расходы на военное производство и укрепляет вашу армию.

— А для чего он это делает, как не для развязывания новой страшной войны? О, я прекрасно знаю, что на людях он говорит о мире. В узком же кругу он ведет совсем иные речи. Но каждый ответственный за судьбу своей страны немец отлично понимает, что новая война ввергнет Германию в величайшую катастрофу! Поэтому группа патриотов, которую я представляю, полагает, что Гитлер должен быть остановлен именно сейчас, пока президент фон Гинденбург еще жив. Гинденбург — последнее препятствие на пути Гитлера к достижению тотальной власти. Но президент уже старик, он долго не протянет. Поэтому мы должны поднять восстание сейчас. Гинденбург сплотит нацию и станет осуществлять управление до тех пор, пока не будет сформировано новое правительство.