Жизнь с турбонаддувом

Сегодня, к сожалению, в библиотеки мало кто ходит, Интернет убил к ним всякий интерес, заменил собой. Но книги, надеюсь, всегда будут востребованы.

А вот настоящих учителей, по-моему, не заменит никакой Интернет. Бесспорно, и сейчас немало прекрасных педагогов, работающих по призванию, но в целом как-то ситуация в школах изменилась не в лучшую сторону. Я учился в послевоенное время, когда все хорошо помнили пережитое горе и суровые испытания, быть может, поэтому и к детям относились по-особому – старались окружить заботой и вниманием, которых они недополучили во время войны.

Мои родители. 1955 год

В 95-й школе у нас преподавала биологию Цицилия Ильинична, фамилию уже не помню, которую мы за глаза звали Цицилкой. Она буквально по-матерински относилась к каждому из нас и здорово увлекла своим предметом. Мы ездили с ней в детский парк культуры имени А. В. Мандельштама у метро «Фрунзенская». Тогда станции метро еще не было, пользовались трамваем «А», в народе именуемом «Аннушкой». Если добирались самостоятельно, ехали на «колбасе» или на подножках. В парке была территория, отведенная под грядки, где мы сажали разные овощи – так нас, горожан, приучали возделывать сельхозкультуры. В той же школе был замечательный преподаватель математики Иван Тимофеевич Слагаев, вложивший в нас массу сил и знаний, ничего не навязывая, спокойно. Он входил в состав приемных комиссий нескольких вузов и давал свой предмет, понимая, что требуется нам для успешного поступления в институт.

При всех приятных воспоминаниях, я далек от идеализации того времени, и тогда бывали вещи крайне неприятные. Например, в учительской среде не все деликатно подходили к еврейскому вопросу. Со второго класса у нас была учительница Татьяна Федотовна Русяева – очень симпатичная женщина, наверное, хороший классный руководитель, мы ее любили, но она не только не препятствовала проявлению антисемитизма среди детей, но косвенно поощряла его. Я-то этого поначалу не понимал, мне мама позднее разъяснила. Видимо, Татьяна Федотовна на родительских собраниях вела себя так, что родители понимали ее настрой. В нашем классе было несколько стопроцентных евреев – Феликс Шушан, Роман Хейфец (ныне Роберт Хейфец, живет в США, мы с ним нашли друг друга в «одноклассниках»), кто-то еще… Им доставалось в основном от детей из не очень культурных семей, а учительница не пресекала этих выпадов, видимо, считая такое поведение обоснованным. Нам трудно было разобраться и в «деле врачей» в 1953 году, и в этой необъявленной государственной антисемитской политике. В нашем обществе в то время присутствовало латентное проявление антисемитизма, но иногда оно приобретало и более активный характер. Помню, был у нас мальчик Сережа Соболевский, который крайне агрессивно себя вел, высказывался против евреев, нередко задирал и нас с Аликом Журинским.

Второй класс «б» школы № 95 и наша учительница Татьяна Федотовна Русяева

Повторюсь, причину этому я вижу в бескультурье и крайне низком уровне жизни. Все жили в коммуналках, люди разных социальных слоев, и сами дома разнились. Например, наш дом был более или менее приличным, а на улице Заморенова преобладали настоящие клоповники. Правда, там, в отдельной квартире жил Юрка Карабасов, наверное, единственный из класса, все остальные – в коммуналках. Кто-то из его родителей работал в КГБ. Сам он позднее дорос до должности ректора Института стали и сплавов. Последние годы был где-то в руководстве Единой России. Мы не общаемся уже много лет. Он доктор технических наук, профессор, в школе был отличником – не скажу, что по знаниям и способностям, но Татьяна Федотовна его привечала, видно знала, что с КГБ лучше жить в мире.

Четвертый класс «Б». Рядом с Татьяной Федотовной справа мой друг Костя Таманов, я, Юра Карабасов, Сережа Деулин и Сережа Соболевский. Крайний слева – Валя Лагутин

Еще один отличник, вполне по заслугам – Боря Астапчик, остальные имели более скромные успехи в учебе. Я не ходил в отличниках, хотя учился неплохо, мне все давалось легко, да и мама уделяла много внимания моим школьным занятиям. Позднее, когда мальчиков и девочек стали обучать совместно, и меня перевели в школу № 86, все изменилось. В классе, где мальчиков было меньше, оказалось проще себя проявить, и мне не составило особого труда войти в число лучших учеников. Там тоже с педагогами повезло. Была совершенно уникальная учительница химии, прозванная девчонками «кикиморой» за свой старушечий облик и строгость – даже тройку получить у нее было крайне сложно. Она обучала нас по «Общей химии» Н. Л. Глинки, то есть в школе мы учились по учебнику для нехимических вузов. Это дало прочную основу, мы получили знания гораздо в большем объеме, чем предусматривала школьная программа, которую наша «кикимора» почти полностью игнорировала, придерживаясь лишь тематического плана.

Классным руководителем у нас была учительница истории Ирина Григорьевна Потапова, очень молодая, недавно окончившая институт, и мы стали ее первыми учениками. Справляться с нашим классом ей было нелегко, но она старалась и отдавала нам буквально всю душу. Мне очень нравилось, как она вела уроки, да и сам предмет интересовал. Быть может, это расположило Ирину Григорьевну ко мне. Позднее, уже после окончания школы, она как-то призналась, что очень уставала с нашим классом, порой даже не было желания идти на урок, но вспоминала, как я буду ее внимательно слушать, и эта мысль придавала ей сил.

Начиная с седьмого класса мы с ребятами стали посещать Политехнический музей, где давали лекции по всем сферам знаний. Прослушали курс математики, химии, физики – это было интересно. Лекции читались для школьников, но на уровне вузов и прекрасными специалистами. Абонемент стоил буквально копейки, поэтому можно было посещать все лекции. Подготовку мы получили очень хорошую. В результате по всем трем предметам при поступлении в МАЛИ – физике, химии и математике я, не готовясь, получил пятерки. Никаких репетиторов не нанимали, у нас и денег-то на них не было. Да нам это и не требовалось – условия создавались достаточно хорошие для того, чтобы каждый человек мог выучиться, было бы желание.

Не перестаю удивляться, почему сегодня, когда возможностей гораздо больше, педагоги работают по-другому: оказал образовательную услугу и все, привет! Нам и после основных занятий учителя уделяли немало времени и сил, старались расширить наш кругозор, показать все стороны жизни – воспитывали разносторонне развитых людей. Вместе со всем тем, чему эти люди нас научили, и что пригодилось на протяжении жизни, они еще и создавали определенную благоприятную для общего развития атмосферу, научили продуктивному взаимодействию, о чем я уже говорил. На всю жизнь я сохранил чувство благодарности этим прекрасным педагогам, которые помимо знаний и умений обладали высокими человеческими качествами, сочетали строгость и требовательность с доброжелательностью. Дети это чувствуют, тянутся к таким людям и копируют многие их черты, стиль поведения, также становятся хорошими людьми и специалистами. Даже если семья неблагополучная, где грубо обращаются с ребенком, у него появляется возможность увидеть и научиться иным правилам жизни и способам общения. Не только мне повезло, такое беззаветное отношение к работе с детьми было повсеместно. Были иные, нежели теперь, подходы, более фундаментальные, не заточенные на сиюминутную выгоду, а нацеленные на результат в будущей судьбе каждого ученика.

Тогда Пресня еще не вспучивалась громадьем нарочито разноформенных высоченных башен. Быть может, кого-то они впечатляют, но, по-моему, выглядят эти мегасооружения довольно нелепо в центре Москвы, скопированными с деловых центров зарубежных мегаполисов. Если в США такие здания можно считать традиционными, то для других стран, в том числе азиатских это веяние конца XX и начала XXI веков. Стеклобетонная гигантомания в архитектуре охватила Китай с Тайванем и Гонконгом, проникла в страны арабского мира. Они таким манером стремятся предъявить всему свету плоды своей модернизации и убедить в способности соответствовать современным западным стандартам. Видимо, это должно обеспечить приток инвестиций. Вряд ли застроенные таким образом города становятся менее азиатскими по сути, но своего национального обличил точно лишаются. К сожалению, некоторые проявления этой тенденции (более умеренные) можно наблюдать и в Европе. Особенно это печально для столиц, их исторической части.