Страница 10 из 16
Например, в Советском Союзе концепции правового государства не находилось места в системе официальной правовой идеологии до тех пор, пока легитимность существующего государственно-правового и общественного устройства не ставилась под сомнение.
Когда же в конце 1970-х – начале 1980-х гг. возникли первые симптомы кризиса легитимности (в том числе и в сфере правовой идеологии), стали предприниматься попытки в качестве опоры пошатнувшихся основ советского правового порядка использовать идею социалистического правового государства как государства «строгой социалистической законности». Вместе с тем, увеличение интереса к исследованию правового государства объективно способствовало критике (порой конструктивной, но иногда просто огульной) существующего общественно-государственного устройства, поскольку доктрина правового государства была ориентирована на рынок, капитализм, индивидуализм, примат прав и интересов индивидуума перед правами и интересами общества и государства, что противоречило модели советского жизнеустройства.
После же реставрации капиталистических отношений в постсоветской России конструкция правового государства была закономерно воспринята в качестве одной из основ легитимации правопорядка, возникшего в результате Революции 1990-х гг. В Конституции 1993 г. Россия прямо провозглашена правовым государством.
Иерархия правовых идеологий определяет, в конечном счете, иерархию внешней и внутренней форм права и указывает на иерархический порядок в процессе реализации права. На это обстоятельство неоднократно обращалось внимание в литературе, посвященной различным проблемам права.
К примеру, когда И. И. Аносов в своей работе 1926 г. обосновывал возможность применения аналогии в советском уголовном праве, в качестве главного аргумента он использовал общетеоретическую идею о том, что для правильного понимания и применения норм и институтов уголовного права следует, в конечном счете, оценивать их соответствие господствующей правовой идеологии: «острота различий заключается в общем духе кодекса», который «…и составляет то «непримиримое», что делает одну систему права «эвклидовской», а другую «неэвклидовской»[104]. И. И. Аносов в своей статье цитирует важную мысль профессора Исаева о том, что «дух времени» не может не отразиться на «духе законов»: «И пусть та или иная норма, или даже целые учения и отделы контрабандой, по инерции человеческой мысли или даже по соображениям разума, перейдут из одного кодекса в другой в полной своей неприкосновенности – острота различия заключается в общем духе кодекса»[105].
Думается, одним из наиболее ярких примеров проявления иерархического начала во взаимодействии сущностно-содержательного и формального уровней права служит проблема правового закона.
По сути, формулировка данной проблемы («закон может быть неправовым!») – это уже выражение вопроса о том, насколько господствующие правовые цели, идеалы и ценности нашли свое отражение на уровне формы права. Как только ставится вопрос, является ли закон правовым, устанавливается иерархическое превосходство сущности и содержания права над его формой.
Отметим, что, когда в современной литературе идет речь о критериях «степени меры права в законе»[106], по сути, речь идет о формулировании критериев иерархического соотношения сущностно-содержательного и формального уровней в праве.
Так, в концепции естественно-позитивного права основным критерием правового закона является постулат о признании законом человека, его прав и свобод высшей ценностью[107]. Указанный общий главный критерий конкретизируется в ряде иных, поэтому «… каждый отечественный закон должен:
– выражать волю и интересы большинства народа;
– соответствовать принципам и нормам о правах и свободах человека (по объему видам и т. п.)…;
– гарантировать всем индивидам равное обладание всеми правами и свободами;
– обеспечивать каждому человеку свободу выбора поведения, не запрещенного правовым законом;
– не допускать нарушения прав и свобод других людей при осуществлении человеком и гражданином своих прав;
– обеспечивать всем индивидам равную защиту, прежде всего судебную, прав и свобод, а также их самозащиту;
– закреплять обязанность государства, его органов соблюдать и защищать права и свободы человека и гражданина;
– устанавливать взаимную ответственность государства и личности за невыполнение обязанностей и злоупотребление правами»[108].
Следует заметить, что вышеперечисленные иерархические критерии были восприняты в отечественном праве после его кардинальной перестройки в начале 1990-х гг. под сильным влиянием идеологии либерализма. В Конституции России 1993 г. появились немыслимые до того положения, устанавливающие глубинные (на сущностно-содержательном уровне) иерархические связи в праве, которые были восприняты в новом законодательстве и юридической практике. К числу таких конституционных положений можно отнести следующие:
1. «Права и свободы человека и гражданина являются непосредственно действующими. Они определяют смысл, содержание и применение законов, деятельность законодательной и исполнительной власти, местного самоуправления и обеспечиваются правосудием» (статья 18 Конституции РФ).
2. «Перечисление в Конституции Российской Федерации основных прав и свобод не должно толковаться как отрицание или умаление других общепризнанных прав и свобод человека и гражданина» (часть 1 статьи 55 Конституции РФ).
3. «В Российской Федерации не должны издаваться законы, отменяющие или умаляющие права и свободы человека и гражданина» (часть 2 статьи 55 Конституции РФ).
Смена господствующей правовой идеологии обусловила структурные изменения в иерархии на уровне внешней и внутренней форм права.
Так было сформулировано принципиальное положение о приоритете международного права над национальным: «Общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы. Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора» (часть 4 статьи 15 Конституции РФ).
Глобальные изменения при радикальной смене правовой идеологии возможны и в иерархическом построении внутренней формы права. Так, в результате победы советской власти был провозглашен и обоснован приоритет публичного права над частным и «положение, высказанное в 20-е годы при разработке Гражданского кодекса РСФСР В. И. Лениным о том, что «мы ничего «частного» не признаем, для нас всё в области хозяйства есть публично-правовое, а не частное», длительное время служило методологической установкой для юридической теории и практики»[109].
Например, в письме В. И. Ленина Д. И. Курскому от 20.02.1922 «О задачах Наркомюста в условиях новой экономической политики» эта мысль проведена в ультимативной форме: «Идет подготовка нового гражданского законодательства. НКЮст «плывет по течению»; я это вижу. А он обязан бороться против течения. Не перенимать (вернее, не дать себя надувать… старым юристам, кои перенимают) старое, буржуазное понятие о гражданском праве, а создавать новое. Не поддаваться Наркоминделу, который «по должности» тянет линию «приспособления к Европе», а бороться с этой линией, вырабатывать новое гражданское право, новое отношение к «частным» договорам и т. п. Мы ничего «частного» не признаем, для нас все в области хозяйства есть публично-правовое, а не частное… Отсюда – расширить применение государственного вмешательства в «частноправовые» отношения; расширить право государства отменять «частные» договоры; применять не corpus juris romani к «гражданским правоотношениям», а наше революционное правосознание; показывать систематически, упорно, настойчиво на ряде образцовых процессов, как это надо делать с умом и энергией; через партию шельмовать и выгонять тех членов ревтрибуналов и нарсудей, кои не учатся этому и не хотят понять этого»[110]. В письме в политбюро ЦК РКП(б) «О Гражданском кодексе РСФСР» от 22.02.1922 Ленин высказался еще более категорично: предполагая, что «в Совнаркоме совершенно изгадили… гражданский кодекс», он предлагал создать «комиссию из трех юристов, за которых можно ручаться, что они правильно понимают дело», которая в кратчайшие сроки должна была подготовить изменения и дополнения в проект ГК РСФСР, которые были призваны «полностью обеспечить интересы пролетарского государства с точки зрения возможности контролировать (последующий контроль) все без изъятия частные предприятия и отменять все договоры и частные сделки, противоречащие как букве закона, так и интересам трудящейся рабочей и крестьянской массы. Не рабское подражание буржуазному гражданскому праву, а ряд ограничений его в духе наших законов, без стеснения хозяйственной или торговой работы»[111].