Мать (CИ)

- Ну-ну, раскисла, - улыбнулся он. - Выше нос! Мы ещё им покажем!

- А может, сходишь вместе со мной к Пахомову? - с надеждой спросила она.

- Эх, - закряхтел он. - Я бы хоть сейчас. А кто тогда будет с Илонкой разговаривать? - он попытался улыбнуться.

- Ах да, прости, - опустила глаза Людмила. - Я забыла. У меня вообще мысли путаются.

- Ну пока! До встречи!

- До встречи, Саша.

Он закрыл за собой дверь, а Людмила осталась сидеть, тупо глядя на маленький белый радиоприёмник, стоявший на тумбочке. В какое-то мгновение ей показалось, что это радио - последняя оставшаяся у неё связь с внешним миром, и теперь ей придётся навечно остаться в этой неуютной, голой и пыльной комнате. Приёмник вдруг запрыгал перед её взором, зарябил, рассыпаясь большими каплями, и Людмила завыла, упав лицом на кровать.

Она прорыдала минут сорок. Лежала, уткнувшись в мокрое покрывало, иногда со стоном переворачивалась на спину, смотрела в потолок с осыпавшейся кое-где штукатуркой и вновь заходилась плачем, как ребёнок. В памяти то и дело возникали картины из недавнего - такого, оказывается, благополучного - прошлого.

Наконец, собравшись с силами, она заставила себя сесть. Шмыгая носом, в очередной раз обвела взором комнату и, мучительно вздыхая, поднялась на ноги.

- Сынок мой, сынок, - всхлипнула она. - Где же ты сейчас?

Шаркая ногами, как старуха, потащилась на улицу. В животе заурчало, и Людмила вдруг поняла, что голодна. С утра ничего не ела. Но рассиживаться по столовкам было некогда - она решила ещё раз наведаться к мужу. Авось уже вернулся с работы. А если нет, она его дождётся.

Как она и предполагала, Пахомова в квартире не оказалось. Людмила уселась было на диван, раздумывая о дальнейших действиях, потом всполошилась, вытащила с верхней полки шкафа чемодан, принялась швырять туда вещи: одежду, косметику, обувь. Сваливала всё в беспорядке, затем опомнилась ("Я же у себя дома!"), начала аккуратно складывать, не думая, как поволочёт этот груз по улице. Быстро выдохлась (сказался целый день беготни и голодовки) и решила поужинать. В холодильнике нашлась только перловая каша и остатки жареной свинины. Людмила невесело усмехнулась: сразу видно, что в доме нет женщины.

"А в туалете, наверняка, газетки вместо бумаги, - подумала она. - Экономист хренов".

Поев перловки с мясом и выпив чаю, она задумалась. Куда же Пахомов мог деть ребёнка? И что теперь делать с работой?

Она в волнении потёрла ладони. Помыться, что ли? Небось, разит от неё точно от бичовки какой.

Мысли теснились в голове, как мужики возле алкогольного магазина. Каждая лезла вперёд, расталкивая окружающих и создавая неразбериху.

Людмила глянула на часы. Без пяти семь. Однако! Где же шляется разлюбезный супруг? И сына нет... Господи, дай совет, - вдруг взмолилась она, - как поступить и что делать? Была семья - и нет семьи. Как так? Почему? Хоть ребёнка верни. Чёрт с ним, с Пахомовым, пусть забирает квартиру, но сына должен отдать! Иначе ради чего жить? Судьба наша - в детях. А тут растила-растила - и на тебе. Как же дальше-то? И надо ли - дальше?

Она помыла посуду, вернулась в комнату и продолжила упаковывать вещи, жалея, что не может захватить зимнюю одежду. Придётся, значит, ещё раз наведаться сюда.

Она прождала его до десяти вечера, но он так и не пришёл. Людмиле мерещились всякие ужасы: то его убили бандиты в подворотне, то он попал под машину, то наложил на себя руки. А Володька - он где? Неужто сидит сейчас у каких-нибудь случайных людей и ждёт отца? А отец с проломленной головой валяется на обочине... Бррр. Лучше не думать об этом.

Истерзанная неизвестностью, Людмила помчалась к Захаровым. Может, им что-то известно? Чемодан её так и остался лежать посреди комнаты, с откинутым верхом.

Захаровы не знали ничего, но приходу Людмилы обрадовались.

- Слава богу, с тобой всё в порядке, Людочка, - выдохнула с облегчением Анна Григорьевна. - А то я уж боялась...

- Чего вы боялись? - насторожилась Людмила.

- Ну знаешь, человек в твоём состоянии... Мало ли что!

- Ну уж нет, такого подарка я Пахомову не сделаю.

До полуночи втроём просидели на кухне, обсуждая, куда могли подеваться Пахомов с Володькой.

- Я в милицию пойду! - хлопала Людмила ладонью по столу. - Он у меня допрыгается.

- Людочка, не торопись, - мягко урезонивал её Андрей Семёнович. - Я, так сказать, завтра расспрошу народ... Может, водочки хлопнешь?

- Ох, не знаю...

- Чтоб отпустило немного. Тебе сейчас надо, я вижу.

- Ну давайте.

Выпили по пятьдесят грамм. Анна Григорьевна отказалась.

- Ну как, полегчало?

Людмила закивала, кашляя.

- Уф, мамочки. Сто лет водку не пила.

- Может, ещё по одной? - закхекал Андрей Семёнович.

- Андрюша, хватит! - строго произнесла Анна Григорьевна. - Ещё будешь мне Людочку спаивать!

Людмила втянула носом воздух.

- Ухх, дерёт как. - Она смахнула выступившие слёзы. - Ну какая скотина, а! Взял и украл ребёнка. Я... я не могу!

- Ну, ну, крепись, - Анна Григорьевна ласково привлекла её к себе. - Мы же с тобой. Завтра Андрюша всё выяснит.

Захаров кивнул, наливая себе ещё водки.

- Не вечно же Виктор будет бегать. Как появится на работе, поинтересуюсь.

- И ведь... даже вам ничего не сказал, - плакала Людмила. - Что он за человек! Разве можно с таким жить?

Захаровы ничего не ответили на это. Андрей Семёнович, отведя взгляд, опрокинул в себя рюмку, а его жена погладила Людмилу по плечу и поцеловала в макушку - точь-в-точь, как сама Людмила целовала когда-то сына.

Ночевала она у Захаровых.

На следующий день, прямо с утра, понукаемая свербящим беспокойством, снова отправилась на работу к Пахомову. Неизвестность - худшая из бед. Лучше знать ужасную правду, чем мучиться неопределённостью.

"А если его и сегодня нет, тогда что? - думала Людмила. - В милицию пойду. Напишу заявление. Это же невыносимо".

Но, к её удивлению, Пахомов был на месте. Увидев его, Людмила не сдержалась, вскрикнула:

- Виктор!

Он повернул к ней голову, и лицо его, всегда не очень дружелюбное, ожесточилось до крайности.

- Виктор! - повторила Людмила, идя к нему.

В каморке, заставленной вдоль стен старыми чёрными шкафами, было всего два стола. Сидевший за вторым коллега Пахомова - пожилой и лысый - устремил на вошедшую подслеповатый взор и дрожащими пальцами торопливо опустил с макушки на глаза очки в толстой оправе.

Пахомов вскочил, с шумом уронив стул.

- Виктор, я везде тебя ищу, - надрывно воскликнула Людмила. - Где Володька?

- Иди отсюда, - процедил он, наливаясь кровью.

- Как это иди? Ну как это иди? - закричала она. - Что это вообще за разговоры такие? Ты куда ребёнка дел?

Пахомов забегал глазами.

- Пошла отсюда, - прошипел он, не глядя на жену.

- Ну как ты можешь так говорить! Он - такой же мой сын, как и твой. Что это за скотство такое? Взял и спрятал ребёнка, и наплевать на всех. Тебе не совестно?

- Нет, - рыкнул он, дёрнув щекой.

- Виктор, давай поговорим как взрослые люди...

- Как взрослые? - рявкнул он. - Хочешь как взрослые?

- Конечно.

- Пойдём.

Он схватил её за локоть и, сжав что есть силы, потащил к выходу. Она ахнула, едва поспевая за ним.

- Пусти... ты что, с ума сошёл? Пусти же...

Пахомов и ухом не повёл. Вылетев на улицу, он, наконец, расцепил хватку и заорал, не обращая внимания на прохожих:

- Чего ты припёрлась, дура? Ушла - так вали. Чего тебе ещё надо? Не нужна ты мне. Думала, побегу за тобой? Уматывай к этому своему... Карасёву. Плакать не буду. Проживём с Володькой и без тебя. Поняла?

Людмила хоть и опешила слегка, но быстро взяла себя в руки - привыкла к таким сценам за время совместной жизни.

- Виктор, не кричи. Ответь нормально - где Володька? Я же спать не могу, тревожусь за него. Это ужасно, дико. Как мне жить? Дай хоть повидаться с ним. Ты вообще понимаешь, что делаешь? Хочешь суда? Я пойду в суд. Ты допрыгаешься, Виктор.