Страница 28 из 48
Она высадила его возле станции метро "Смоленская". До закрытия оставался всего час.
- Коробки не забудь, - кивнула она в сторону заднего сиденья.
Гаев забрал коробки со своим шматьём.
- Ну пока! - сказала она.
- Пока!
Светлана захлопнула дверь и дала по газам. Гаев был уверен, что больше её не увидит.
Я ощущаю, что задыхаюсь
Во внешне приятном пейзаже
Кажется мне, что я растворяюсь
Или что плавлюсь даже
Кажется, будто мысли и чувства
Мне присылают по почте
Кажется, что до безумия грустно
Длятся бессонные ночи
Тянутся дни. Чешуя ожиданья
Сыплется мне на плечи
Встреча... Но вот неизбежность прощанья
Скажем: "До новой встречи"
Снова вперед по заброшенным свалкам
Радостных самообманов
Век напролет ждать взгляда-подарка
Прятаться в гранях стаканов
Чувствовать схватку воли и долга
Рушить и ставить ограды
Тянется жизнь мучительно долго...
Так надо.
Больше всего его донимал вопрос, что делать с новой одеждой. Оставить себе или выбросить? Выбрасывать было жалко, но если оставить, маманя обязательно начала бы задавать вопросы. Гаев немного поколебался, но всё же, вернувшись домой, сунул купленный Светланой прикид в полиэтиленовый мешок и выкинул в мусоропровод. Пусть бомжи порадуются.
Глава пятая
Пасха в том году выпала на начало мая. По доброй русской традиции Гаев с маманей поехали на кладбище проведать могилу отца.
Пока ехали, на мобильник пришло два предложения о кредите и одно сообщение о скидке. "Задолбали", - подумал Гаев, привычно удаляя их из памяти.
Вспомнился давешний разговор в магазине и собственное непомерное удивление, что кто-то, оказывается, воспринимает эти предложения не как посторонний шум, а как реальный способ встать на ноги.
"А как ты без кредита поднимешься? - формулировал жизненные цели стриженый Артём. - Я когда из армии, короче, вернусь, обязательно возьму кредит, заведу точку по продаже ванных аксессуаров. У меня контакт с чуваком есть. Он будет продукцию поставлять. Года за два долг отобью, буду расширяться. Вообще, хочу через пять лет купить Мерс. Машина - это же статус. У меня один кореш из института уже на своём Мерсе рассекает. Правда, подержанном - ему пятнадцать лет. Зато - свой. Я, наверно, тоже бэушный возьму. А лет через десять - новый".
"Ну, у меня планы поскромнее, - сказала Марина, румянясь. - Нам в школе учитель по ОБЖ судьбу предсказывал. И мне сказал, что я буду в строительном бизнесе. И ведь угадал! Я вчера прошла собеседование на менеджера по закупкам в фирму по продаже сайдинга. Сказали, есть перспектива роста - до главного менеджера. Прикиньте? Буду расти".
Гаев слушал их и тихо офигевал. Все эти разговоры представлялись ему какими-то беседами инопланетян. Банки, бизнес, "буду расти". Неужели кому-то реально хочется стать главным менеджером? Не полететь в космос, не сочинить гениальную песню, а тупо сидеть в кресле и командовать другими. Вот это и есть предел мечтаний? "Мама, когда я вырасту, хочу работать главным менеджером". Это ж даже звучит абсурдно. А вот поди ж ты - стремятся и даже радуются.
По заковыристой аналогии вспомнилось, как маманя рассказывала про велюровый ковёр с оленями, висевший у бабки на стене: "Всю пенсию на него ухлопала, а сейчас и не нужен никому. На дачу пришлось отвезти. А ведь дефицит был! Всё переживала: "Хоронить будут и скажут: Райка себе даже на ковёр не нажила". А нынче и задаром никто не хочет брать. Кто ж знал!".
Никто не знал. Когда гикнулся Союз, а с ним - и социализм, Гаеву было двенадцать лет. Идеологически подкованный, он с ужасом ждал прихода капитализма. В то время он представлял себе капитализм так, как о нём рассказывали в школе и показывали по телевизору: безработица, эксплуатация, человек человеку - волк, и так далее. "Неужели и у нас так будет?", - со страхом думал он.
Реальность оказалась не так страшна, но тоже, в общем, несимпатична. На улицу его, к счастью, никто не выкинул, но и на взлёт он тоже не пошёл. Да и не хотелось даже. Сама мысль о полном рабочем дне ввергала его в панику. Воображению сразу рисовались одинаковые автоматы, что-то штампующие на конвейере, типа шагающих молотков из клипа "Пинк Флойд". Одинаковые люди в одинаковой стране... Сознание бежало от этой перспективы, как от орды монголо-татар.
День был ясный, но ветреный. Громко хлопали полотнища навесов, под которыми торговали цветами, свечами и прочей атрибутикой кладбищ.
Маманя купила по букету пластмассовых хризантем и люпинов, взяла венок из искусственных веток ели.
- А что же настоящих-то нет? - проворчала она.
Продавщица всплеснула руками.
- Есть и настоящие. Хотите? - она назвала цену.
- Нет, спасибо, - ответила маманя.
Они зашли в отдел инвентаря, взяли там лопатку, грабли и рабочие перчатки.
- Небось, всё травой уже заросло, - сказала маманя. - Последний раз тут когда были? Прошлой осенью?
Могила отца находилась далеко, почти на окраине. Пока шли до неё, Гаев привычно оглядывал богатые надгробия, расположенные вдоль ограды. Маманя то и дело останавливалась, читая надписи на памятниках и сокрушённо качая головой - то ли скорбела по умершим, то ли завидовала роскоши могил.
На кладбище она всегда путалась, не могла найти участок. Зато Гаев, при всей его невнимательности и легкомысленном отношении к жизни, почему-то ориентировался прекрасно.
- Не заросло, вроде, - сказал он, издали заметив отцовское надгробие. - Да и с чего бы ему зарасти? Трава-то только попёрла.
Они протиснулись меж бетонных и чугунных оград к могиле. С чёрного, будто пластикового, обелиска, взирал отец: кудрявый, с открытым взглядом, в костюме и при галстуке. Гаев его таким и не помнил. При слове "отец" в памяти всплывал вечно хмурый, сутуловатый, с язвительной насмешкой, человек, постоянно ругающий Ельцина.
Отца надломил крах Союза. Он всегда сторонился партии, но не по причине диссиденства, а наоборот - в силу слишком уж глубокой веры в коммунизм. "Партия - это сплошные проходимцы, - говорил он. - Ни одного идейного не осталось". Сначала надеялся на Горбачёва, потом - на Ельцина. А когда не выручил ни тот, ни другой, впал в чёрную немочь.
"Всех их расстрелять, как при Сталине, - рычал он, слушая новости по телевизору. - Вот орут: "Гулаг, Гулаг!". А куда ещё этих Березовских девать? Вор на воре! Кто больше хапнет, тот и прав. При Союзе я был специалистом, без пяти минут начальником партии. А теперь? Охранник на стоянке, продавец всякой дребедени. Спасибо господам дерьмократам за их говённую свободу. Всё развалили! Великую державу спустили в толчок!".
Переживая крах своего мира, в жизни он видел только плохое. Даже случайные удачи не могли ободрить его. Гаев подозревал, что ему просто было так удобнее: чем столбить себе место в новой реальности, работая локтями, проще предать всё анафеме и остаться на дне. Таким образом, отец чувствовал себя благородно, ничего не делая. Он вообще был лентяем и меланхоликом. Если чего-то добивался, то ненароком, сам не ударив палец о палец. Даже свою трёхкомнатную квартиру, которой периодически козырял перед матерью в Якутии ("Ответственный квартиросъемщик - я, а не ты! Захочу - и свалю от тебя в Москву"), умудрился второпях поменять на двухкомнатную так, что пролетел мимо доплаты. Будто горело ему. А главное - зачем он вообще её менял?
- Володя, выдергай траву, - сказала маманя. - А я землю разровняю. - Она взяла маленькие грабли.
Гаев скинул куртку, повесил её на ближайший крест и натянул перчатки.
По асфальтовой дорожке проехал какой-то мужик на велосипеде.