Мать (CИ)

- А до ста двадцати можно будет прожить? - крикнул с задней парты Грищук.

- Грищук! - одёрнула его завуч. - Помолчи.

Но тётка обрадовалась вопросу.

- Можно! И до ста сорока можно! Главное - жить в согласии с природой, каждый день обливаться холодной водой и не хранить в сердце зла.

- Круто, - прошептал Грищук на весь класс.

Отец пришёл с работы раньше матери. Хмурый, бросил вышедшему навстречу Володьке:

- Что, опять в телевизор пялишься?

- Уроки делаю, - обиженно ответил тот.

- Ну, делай.

Переодевшись, отец сам включил телек - там вещали что-то о советских ЭВМ и автоматизации производства. Некоторое время он молча смотрел сюжет, а потом раздражённо воскликнул:

- Ну кому вы лапшу на уши вешаете, идиоты? Японию они собрались обгонять, придурки... Да ваша техника - это прошлый век! Вы же перед японцами - дикари. Всё просрали, перестройщики хреновы. Даже Руста перехватить не смогли!

Пахомов, сидевший у себя в комнате за письменным столом, слез со стула, прошёл в большую комнату.

- А мама скоро придёт? - спросил он.

- Не знаю, - буркнул отец.

Володька постоял немного в дверном проёме, затем произнёс, обуреваемый патриотизмом:

- И ничего наша электроника не хуже. Мы в космос летаем!

Отец насмешливо покосился на него с дивана.

- Хуже, хуже.

- Почему хуже-то? - возмутился Пахомов.

- Потому что хуже. Володька, японцы уже переносные компьютеры делают, а наши ЭВМ полкомнаты занимают. Нет у нас микроэлектроники, а у японцев - есть.

- И у нас есть! - возмутился Пахомов. Он сбегал в свою комнату и вернулся с "Весёлым поваром". - Вот это что?

Отец засмеялся.

- Это ж всё скопировано у них. Своего у нас ничего нет. А что есть, так сплошная рухлядь. Мы от них отстали лет на сорок.

- И ничего не скопировано! - захлёбывался Пахомов. - Сами сделали! Сами.

- Ну, пусть сами, - согласился отец.

- А Гагарин? - не унимался Пахомов. - А "Буран"? А АЭС? Нам Маргарита Николаевна говорила: у нас первая АЭС в мире! Вот!

- У нас она первая и взорвалась, - хмыкнул отец. - Про Чернобыль вам в школе не рассказывают?

Пахомов замотал головой, а отец продолжал:

- Всё сыпется, Володька. После Сталина у власти одни воры и болтуны. - Он вздохнул, почесал щёку. - Ладно, бог с ним. Ты уроки сделал? Нет? Ну-ка быстро иди делай.

Пахомов ушёл.

Мать пришла только в девять. Пахомов весь извёлся, ожидая её. То и дело спрашивал у отца:

- Может, она в магазин пошла?

- Володька, я не знаю! - раздражённо отвечал отец.

Услыхав знакомый звук открываемой двери, Пахомов бросился к вошедшей матери и обнял её. Отец в прихожую не вышел, остался сидеть на диване.

- А где папа-то? - спросила мать.

- В комнате.

- Понятно.

Мать прошла в большую комнату, сказала:

- Привет!

- Привет, - угрюмо ответил отец. - Где была?

- На работе. Где ж ещё?

- Не знаю. Может, гуляешь где.

Володька прошмыгнул к себе и затаился, прислушиваясь. Стукнули открываемые створки шкафа.

- Глупости какие-то несёшь, - сказала мать.

- Чем же вас так нагружают?

- Чем всегда.

- Захарову почему-то не нагружают. А ты там на особом счету, что ли?

- Не веришь - сходи на работу и спроси.

- Схожу и спрошу.

- Сходи и спроси.

Мать переоделась, заглянула в детскую.

- Володя, ты ел? Пошли ужинать.

- Сейчас!

Мать вернулась в большую комнату, сказала отцу:

- Кстати, в "стекляшке" болгарские дублёнки выбросили. Сходил бы и узнал - может, есть на тебя.

У Пахомова захолонуло в груди. Болгарские дублёнки! Надо запомнить, если спросят на конкурсе.

- Ладно, - недружелюбно ответил отец.

- Ты есть будешь?

- Нет.

Атмосфера накалялась. Отцу нужен был предлог для ссоры, и он его, конечно, нашёл.

Сцепились, традиционно, из-за форточки. Отец, пройдя на кухню, приоткрыл её, впустив морозный ветер. Мерзлявая мать потребовала закрыть.

- Хочешь, чтобы ребёнок простыл?

- А ты хочешь, чтоб он задохнулся?

- Виктор, закрой форточку.

- Умолкни.

Мать всплеснула руками.

- Что значит "умолкни"? Что значит "умолкни"? Ты вообще как разговариваешь?

- А ты как? - заорал отец. - Работой её грузят! Думаешь, поверю?

- Да пожалуйста, не верь. Тоже мне! Что ты психуешь?

- Да потому что ты доводишь!

- Я?

- Да, ты! - громыхнул отец. - В квартире вечно не продохнуть, все форточки закупорены...

- Мы возле тебя в постоянном напряжении, - запричитала мать. - В постоянном! Как можно так жить?

- А как мне жить? За квартиру плати, за перелёты плати, да ещё сапоги твои, да шубы...

- Какие шубы? Ты мне хоть одну купил?

- А шапка на чьи деньги куплена?

- Вспомнил!

- Да, вспомнил! Всё у тебя денег нет! Куда ты их только деваешь?

Скандалили минут сорок. Наконец, затихли. Отец ушёл смотреть телевизор, мать села на кухне читать "Роман-газету". Примерно через час, помыв посуду, зашла к сыну в комнату.

- Володя, я эту ночь у тебя посплю, хорошо? На полу.

- Ладно, - согласился Пахомов. Ему это было не в новинку. - А к нам сегодня "моржи" приходили, - сообщил он.

- Какие "моржи"?

- Которые в холодной воде плавают. Вернее, одна женщина была. Рассказала про главного "моржа". Его фашисты пытали, а он только здоровее сделался! - И Володька пересказал всё, что услышал от тётки со странным именем Луиза Муратовна. - Можно, я тоже закаляться буду?

- Конечно, - улыбнулась мать. - А выдержишь?

- Я выдержу!

Отец услышал, тоже зашёл в комнату.

- Я сам тебя закалять буду. Без этого ихнего Исусика.

Володька пришибленно замолчал. Мать направилась в большую комнату за постельным бельём, тихо бросив отцу: "Дурак".

Утром она ушла на работу раньше отца. А тот подозвал к себе Володьку и отчитал его.

- Ты вообще своей головой думаешь? Мать у тебя ночует, а ты и рад. Ты ж - пацан, соображать должен, а не кивать. Понял меня?

Володька хмуро кивнул и побрёл в школу.

Глава седьмая

Конкурс на болгарскую путёвку проводила завуч. Желающих, к удивлению Пахомова, набралось немного - всего десять человек. И ни одного пахомовского одноклассника. Правда, в последний момент Володьке удалось затащить на конкурс Белякова.

- Пошли, хуже-то не будет, - сказал он, устрашённый перспективой остаться одному перед лицом такой ответственности.

Тот пожал плечами. Делать всё равно было нечего.

Викторину устроили в субботу, после уроков, в классе пения. С портретов, висевших на стене, грозно взирали Чайковский, Глинка и Мусоргский. К доске был пришпилен плакат с текстом песни "Крейсер Аврора". Рядом кто-то нарисовал гитару и размашисто вывел мелом: "Башлачёв".

Класс был очень светлый, с большими окнами, но узкий, всего два ряда парт. Снаружи под козырьком искрились сосульки. Из окон открывался вид на внутренний двор, зажатый меж двух крыльев школы. Из тающих, усыпанных чешуйками коры, сугробов торчали голые тополя и берёзы вперемешку с корявыми соснами. На ветках сидели голуби и вороны. Завхоз и трудовик выносили какие-то доски из подвала и сваливали их возле столовой.

Пахомов пристроился за третьей партой у стены и оглядел других участников: сплошь старшеклассники, кроме двух девчонок из параллельного класса. Все выглядели очень сосредоточенными, точно сдавали экзамен. Беляков, застенчиво кряхтя, покосился на него с соседней парты. Пахомов залихватски подмигнул ему, демонстрируя безмятежность.

Вошла завуч со стопкой больших листов и учительница литературы - Камира Петровна.