Страница 27 из 33
― Scusi,[55] (55) ― возразил сэр Оливер, ― но я все видел на премьере, на сцене. Граф Парис был действительно заколот в поединке и скончался на месте. Ромео, думая, что Джульетта в самом деле мертва, отравился у ее гроба. Вот как было дело, падре.
― Ничего подобного, ― буркнул падре Ипполито. ― Вовсе он не отравился. Он бежал в Мантую, дружище.
― Позвольте, падре, ― стоял на своем Оливер. ― Я видел это собственными глазами ― ведь я сидел в первом ряду! В эту минуту Джульетта очнулась и, увидев, что ее возлюбленный Ромео умер, тоже приняла яд и скончалась.
― И что вам в голову лезет, ― рассердился падре Ипполито. ― Удивляюсь, кто это пустил подобные сплетни. На самом деле Ромео бежал в Мантую, а бедняжка Джульетта от горя чуть не отравилась. Но между ними ничего не было, кавальере, просто детская привязанность; да что вы хотите, ей и пятнадцати-то не исполнилось. Я все знаю от самого Лоренцо, молодой синьор; ну, конечно, тогда я был еще таким вот ragazzo,[56] (56) ― и добрый патер показал на аршин от земли. ― После этого Джульетту отвезли к тетке в Безенцано, на поправку. И туда к ней приехал граф Парис ― рука его еще была на перевязи, а вы знаете, как оно получается в таких случаях: вспыхнула тут между ними самая горячая любовь. Через три месяца они обвенчались. Ессо,[57] (57) синьор, вот так оно в жизни бывает. Я сам был министрантом на ее свадьбе ― в белом стихаре...
Сэр Оливер сидел совершенно потерянный.
― Не сердитесь, отче, ― сказал он наконец, ― но в той английской пьесе все в тысячу раз прекрасней.
Падре Ипполито фыркнул.
― Прекраснее! Не понимаю, что тут прекрасного, когда двое молодых людей расстаются с жизнью. Жалость-то какая, молодой синьор! А я вам скажу ― гораздо прекраснее, что Джульетта вышла замуж и родила восьмерых детей, да каких детишек, боже мой ― словно картинки!
Сэр Оливер покачал головой.
― Это уже не то, дорогой падре; вы не знаете, что такое великая любовь.
Маленький патер задумчиво моргал глазками.
― Великая любовь? Я думаю, это ― когда двое умеют всю свою жизнь... прожить вместе ― преданно и верно... Джульетта была замечательной дамой, синьор. Она воспитала восьмерых детей и служила своему супругу до смерти... Так, говорите, в Англии Верону называют городом Джульетты? Очень мило со стороны англичан. Госпожа Джульетта была в самом деле прекрасная женщина, дай ей бог вечное блаженство.
Молодой Оливер с трудом собрал разбежавшиеся мысли.
― А что сталось с Ромео?
― С этим? Не знаю толком. Слыхал я что-то о нем... Ага, вспомнил. В Мантуе он влюбился в дочь какого-то маркиза ― как же его звали? Монфальконе, Монтефалько ― что-то в этом роде. Ах, кавальере, вот это и было то, что вы называете великой любовью! Он даже похитил ее или что-то такое ― короче, весьма романтическая история, только подробности я уже забыл: что вы хотите, ведь это было в Мантуе. Но, говорят, это была этакая passione senza esempio, этакая беспримерная страсть, синьор. По крайней мере так рассказывали. Ессо, синьор, ― дождь-то уже и перестал.
Растерянный Оливер поднялся во весь свой рост.
― Вы были исключительно любезны, падре. Thank you so much.[58] (58) Разрешите мне оставить кое-что... для ваших бедных прихожан, ― пробормотал он, краснея и засовывая под тарелку пригоршню цехинов.
― Что вы, что вы, ― ужаснулся падре, отмахиваясь обеими руками. ― Что вы вздумали, столько денег за кусочек веронской колбасы!
― Здесь и за ваш рассказ, ― поспешно оказал молодой Оливер. ― Он был... э-э-э... он был весьма, весьма... не знаю, как это говорится... Very much, indeed.[59] (59)
В окне засияло солнце.
1933
Исповедь дона Хуана
Смерть несчастной доньи Эльвиры была отмщена: дон Хуан Тенорио лежал с пронзенной грудью в «Посада-де-лас-Реинас» и умирал.
― Эмфизема легких, ― бурчал местный доктор. ― Другой бы еще выкрутился, но такой потрепанный caballero, как дон Хуан... Трудное дело, Лепорелло; сказать по правде, не нравится мне его сердце. Впрочем, это понятно: после таких похождений in venere[60] (60) ― ярко выраженное истощение, господа. Я бы на твоем месте, Лепорелло, пригласил к нему на всякий случай священника; быть может, твой хозяин еще придет в сознание, хотя нынешнее состояние науки... ну, не знаю. Честь имею кланяться, caballeros.
Случилось так, что падре Хасинто уселся в ногах дона Хуана и стал ждать, когда пациент очнется; а сам тем временем молился за эту неисправимо грешную душу. «Ах, если бы мне удалось спасти душу этого закоренелого грешника, ― думал добрый патер. ― Его, кажется, здорово отделали – быть может, это сокрушит его гордыню и приведет чувства в состояние покаянного смирения. Не всякому доведется заполучить столь знаменитого и бессовестного распутника; да, братец ты мой, такой редкий случай не выпадал, пожалуй, и епископу Бургосскому. То-то будут шептаться люди ― смотрите, вон идет падре Хасинто, тот самый, который спас душу дона Хуана...»
Падре вздрогнул и перекрестился: с одной стороны, он опамятовался от дьявольского искушения гордыни, с другой стороны ― увидел, что умирающий дон Хуан устремил на него горящий и словно насмешливый взгляд.
― Возлюбленный сын мой, ― произнес достойный падре как только мог приветливее, ― ты умираешь; очень скоро ты предстанешь перед престолом высшего судии, отягощенный всеми грехами, свершенными тобой за время своей гнусной жизни. Прошу тебя во имя любви господа нашего, сними их с себя, пока еще есть время; не подобает тебе отправляться на тот свет в нечистом рубище пороков, запачканном грязью земных деяний.
― Ладно, ― ответил дон Хуан, ― можно еще раз сменить костюм. Падре, я всегда стремился быть одетым соответственно обстоятельствам.
― Я боюсь, ― заметил падре Хасинто, ― что ты не совсем меня понял. Я спрашиваю тебя ― не хочешь ли ты покаяться и исповедаться в своих прегрешениях.
― Исповедаться, ― глухо повторил дон Хуан. – Хорошенько очернить себя... Ах, отче, вы и не поверите, как это действует на женщин!
― Хуан, ― нахмурился добрый патер, ― перестань думать о земном; помни ― тебе надо беседовать со своим творцом.
― Я знаю, ― учтиво возразил дон Хуан. ― И знаю также ― приличие требует, чтобы человек умирал христианином. А я всегда весьма старался соблюдать приличия... по возможности, отче. Клянусь честью, я открою все без лишних разговоров, ибо, во-первых, я слишком слаб, чтобы говорить длинно, а во-вторых, моим принципом всегда было идти к цели напрямик, коротким путем
― Я воздаю должное твоей решимости, ― сказал падре Хасинто. ― Но прежде, возлюбленный сын мой, приготовься как следует, вопроси свою совесть, возбуди в себе смиренное сожаление о своих проступках. Я же пока подожду.
После этого дон Хуан закрыл глаза и принялся вопрошать свою совесть, а падре стал тихо молиться, дабы бог ниспослал ему помощь и просветил его.
― Я готов, отче, ― проговорил через некоторое время дон Хуан и начал свою исповедь.
Падре Хасинто удовлетворенно покачивал головой; исповедь казалась искренней и полной; в ней не было недостатка в признании лжи и кощунства, убийств, клятвопреступлений, гордыни, обмана и предательства... Дон Хуан и впрямь был великий грешник. Но вдруг он умолк, словно утомившись, и прикрыл глаза.
― Отдохни, возлюбленный сын, ― терпеливо подбодрил его священник, ― а потом продолжишь.
― Я кончил, преподобный отец, ― ответил дон Хуан. – Если же я и забыл о чем-нибудь, так уж верно это какие-нибудь пустяки. Их господь бог милостиво простит мне.
55
Извините (ит.)
56
мальчонкой (ит.)
57
Вот (ит.)
58
Большое вам спасибо (англ.)
59
В самом деле, весьма благодарен (англ.).
60
любовных (лат.)