Страница 8 из 33
— Грустную весть принесу я бедному барону, — думала она про себя, направляясь на улицу Риволи.
Барон действительно был ошеломлен принесенным известием.
Он не ожидал такой развязки.
Видя охватившее барона волнение, старуха просила не выдавать ее.
— Вот вам двести франков за услугу, а вот двести франков на расходы.
Старуха удивленно глядела на кредитные бумажки.
— Берите, берите. Это — вам. Я вам очень благодарен за ваше доброе намерение.
Старушка, отвесив низкий поклон, вышла из номера.
XLI. Похороны принца
Несмотря на раннее время, авеню Марсо была запружена любопытными, пожелавшими взглянуть на редкое зрелище — японские похороны.
Дорога, по которой должен был следовать траурный кортеж, была покрыта ковром из ельника и мирта.
Впереди показался бонза в парчовом белом одеянии. За ним на особых носилках несли малое изображение Будды.
Четыре носильщика, придерживающие шесты носилок, были одеты в черную парчу с серебряными блестками и в соломенных сандалиях с серебряными украшениями.
Вслед за Буддой с обнаженной головой шли двенадцать мальчиков, церковных служек, среди которых многие были чистокровные французы.
Мальчики были в белых балахончиках, походивших на японские кимоно.
Но вот из огромного подъезда вынесли какой-то странный предмет.
То был резной из черного дерева домик, который несли восемь человек.
Впереди домика было вырублено окно, в которое вставлены были зеркальный стекла.
То было погребальное кресло или, вернее, футляр-гроб с траурным креслом.
Принц сидел в кресле, так как но обряду шинтоистов человек должен быть похоронен в той же самой позе, в какой он находится в чреве матери.
Носильщики этого оригинального катафалка были одеты в черные кимоно.
За телом принца шел японский посол, рядом с ним французский министр иностранных дел.
На некотором расстоянии от него следовали представители дипломатического корпуса и некоторые члены французского министерства.
Затем двигалась пестрая толпа китайцев, японцев и просто любопытных.
Камло[3], не стесняясь торжественностью минуты, врывались в толпу, следующую за телом, и предлагали описание дуэли, на которой был убит принц.
Когда траурный кортеж добрался до кладбища Реге Lachaise, послышался монотонный звон, извещавший о новом покойнике.
В конце нового кладбища была уготовлена могила для вечного упокоения усопшего.
Палки носилок были вывинчены и на длинных полотенцах, подложенных под своеобразный домик, тело принца было опущено на значительную глубину.
Японцы-кавасы принялись руками забрасывать могилу землей.
В это время вокруг могилы с неимоверной быстротой вырос огромный костер.
Пламя должно было выражать радость о том, что принц соединяется с своими великими предками.
Оглашая воздух грустным пением, бонза обошел могилу. Его примеру последовали служки в черных масках.
Шаги стали учащаться и перешли в пляску.
На свежей могиле вырос маленький холм.
XLII. Отъезд барона
Ошеломленный ужасным известием, барон тотчас кинулся на набережную Орсе.
На его счастье, Канецкий оказался дома.
Рассказав в кратких чертах все происшествие, барон высказал предположение, что принцесса отправлена в Тулон.
— Я бы сейчас обо всем этом заявил префекту и одновременно газетам, — промолвил Канецкий.
— Нет, дорогой, я предпочитаю оставить их всех в полном неведении, — возразил барон.
— Так ты едешь вслед за принцессой?
— Конечно, я полагаю, что и ты на моем месте сделал бы то же самое.
— Желаю тебе полного успеха. Деньги есть?
— Есть пятьдесят тысяч франков, а этого хватит. Ну, а если не хватить, то дядя переведет мне из Померании требуемую сумму.
— Они, очевидно, выехали в Тулон с почтовым, в семь часов.
— Ну, а я выеду в десять с половиной с поездом-гармония.
— Я тебя пойду провожать.
— Нет, уж это, пожалуй, при всем желании видеть тебя, я должен отклонить.
Канецкий трижды перекрестил барона, пожелав ему еще раз полного успеха.
— Не ленись, пиши, — крикнул ему Канецкий вслед.
Но барон только махнул рукой. Он торопился заехать в гостиницу и захватить свой багаж.
— Как бы мне только не опоздать, — тревожился барон.
Ровно в десять с половиной часов барон уже сидел в своем купе.
Все его мечты, помыслы и стремления были там, где-то далеко, на берегах Средиземного моря, где громадные пассажирские пароходы англо-японской компании поджидали своих туристов.
Сердце барона учащенно билось.
Пережитые волнения наложили свою печать на прежде столь беспечное настроение этого жизнерадостного человека.
Когда барон садился в вагон на дебаркадере Лионского вокзала, за ним следили два скромно одетых брюнета. Они стояли в разных концах платформы, в стороне от сильного движения.
Поезд ушел и немедленно эти два незнакомца вышли на середину платформы,
Они о чем-то говорили, а затем прошли в ярко освещенное бюро телеграфа.
Барон, сидя в своем комфортабельном купе, и не подозревал, что за ним следили японские шпионы.
Он в душе радовался тому, что незаметно, как ему казалось, проник на Лионский вокзал.
Какие-нибудь два часа разделяли его от принцессы, а между тем она казалась ему каким-то недосягаемым фантомом.
«Сколько бы я дал за то, чтобы предшествовавший поезд где-нибудь был бы задержан каким-нибудь неожиданным обстоятельством», — думал барон.
Наступала ночь.
Поезд мчался среди темных равнин.
Но вот пейзаж изменился. Равнину сменили горы и туннели.
На одной из остановок барон отыскал начальника станции.
— Не провозили ли сейчас труп по направлению к Тулону?
— О, нет, это было бы мне известно!
— В таком случае позвольте вас спросить, — не везли ли молодую женщину маленького роста, брюнетку, похожую на японку, в связанном виде в предыдущем поезде?
— Я никакой такой женщины не видел. Дежурным был мой помощник, и он мне только говорил, что везли какую-то сумасшедшую. Очень может быть, что сумасшедшая и была связана, — добавил начальник станции, — но помощник об атом мне ничего не докладывал.
— Это удивительно.
Барон поспешил к своему купе, и едва он успел войти, поезд снова помчался, приводя вагоны в сильное сотрясение.
— Так вот как… ее, очевидно, везли в роли сумасшедшей, — рассуждал барон, — О, я ее догоню, спасу ее, бедную! С оружием в руках буду ее спасать из рук этих негодяев.
XLIII. Тонкие намеки
В роскошном палаццо в конце улицы Гинца с восточной роскошью проживал магараджа Ташитцу.
Обстановка его дворца представляла собой смесь всевозможных стилей.
Кабинет магараджи служил предметом толков и разговоров во всем Токио.
На стенах было развешано древнее оружие индийцев с их своеобразными щитами, алебардовидными мечами и пиками. Все это оружие было украшено клыками носорогов, кабанов, рогами лося и тибетского яка.
В комфортабельном кресле, по характерному лицу сидевшего, мы сразу узнали виконта.
Магараджа сидел за письменным столом, покуривая витые сигары «манила», против него сидел виконт Джук-Чей.
— Почему вы мечтаете выдать нашу дочь именно за принца крови? Чем принц Фушима лучше японского виконта или графа? — спрашивал Джук-Чей.
— Не забывайте, дорогой виконт, — спокойно ответил магараджа, — что принцесса Хризанта должна остаться в том высоком положений, какое ей присвоено как потомку великого микадо. Хотя мы с вами и знаем, что она моя дочь, а не дочь Коматсу, но — кому какое дело? Она носит эту громкую фамилию и титул высочества; а потому всякий другой брак будут считать мезальянсом.
— А как же принцессу отдали за Кодаму, а другую за ныне покойного генерала Ямато?
3
Иначе камелоты, разносчики газет, от фр. camelot (Прим. изд.).