Страница 21 из 33
Солнце садилось ниже и ниже.
Рабочая сутолока обширного нагасакского рейда постепенно замирала.
Мимолетные тропические сумерки охватили всю обширную водную равнину, окаймленную могучими живописными холмами, сплошь покрытыми серыми игрушечными домиками, едва видневшимися сквозь густую и яркую зелень садов.
Замелькали огоньки…
Могучие океанские пароходы-гиганты тоже прекратили свою деятельность и выпустили ненужный пар. Они словно тяжко вздыхали и отдувались после тяжелого рабочего дня.
Все суда в бухте в свою очередь зажгли ночные огни.
Наступила торжественно молчаливая южная ночь.
Из прибрежных домов слабо доносились музыка, пение, смех и те неопределенные хаотические звуки, какие слышатся вдали отдыхающей и веселящейся толпы.
Бухта мирно спала.
На горизонте показалась в столь неурочный час узкая японского типа лодка с несколькими гребцами. Сидящий у кормового весла отдавал отрывистые приказания и сообразно им гребцы то налегали на весла, то замирали, пригибаясь к коленям. Сидящий на корме напряженно всматривался в темноту и вполголоса советовался с темной неподвижной фигурой, находившейся рядом.
Обогнув несколько встречных лодок с громадными бумажными фонарями, люди налегли на весла, и лодка бесшумно скользнула в темноту.
Но несмотря на все эти предосторожности, таинственная лодка все время находилась, по-видимому, под наблюдением, и ни одно ее движение, ни один поворота не прошли незамеченными.
В нескольких метрах от кормы в стороне от нее двигалась неприметная масса. Слабое мерцание звезд береговых огненных гирлянд не могло ее осветить настолько, чтобы ее заметили осторожные путешественники.
За лодкой плыл человек и плыл удивительно быстро и бесшумно, как только умеют это делать местные рыбаки, с раннего детства привыкшие к своей родной стихии.
Иногда человек подолгу нырял, особенно, когда лодка скользнула мимо судов, дремлющих на своих ржавых якорях, но как только лодка огибала корабли с их сторожевыми огнями, так сейчас за кормой снова показывалась голова пловца.
Наконец, лодка, обогнув еще несколько встретившихся судов, бесшумно свернула и причалила к небольшой парусной шхуне.
На бортах ее не было и признака трапа. Но это не смутило сидевших на корме и оба они вскарабкались прямо по якорному канату на бушприт и по нему на бак шхуны.
Все это было проделано быстро, с легкостью и ловкостью обезьян.
На палубе их, видимо, ждали.
Фигура, выросшая прибывшим навстречу, сделала знак и удалилась на корму к небольшой рубке, из дверей которой пробивался свет.
Оба прибывших вошли туда.
В рубке оказался плотный рыжеватый европейский моряк.
Он сидел пред столом с кружкой пива в руках к перебирал счета и бумаги.
Он ждал прибывших, так как нисколько не удивился, даже не привстал, а только утвердительно кивнул головой.
— Все готово, — сказал он вместо всякого приветствия. — Дело теперь за немногим.
Теперь при свете масляной лампы можно было рассмотреть вошедших.
Один из них оказался одутловатым китайцем с хитрым лицом, а другой, тот самый, что правил кормовым веслом, быль японец, в чем можно было сразу убедиться по его смуглому лицу и раскосым глазам. Одет он был, однако, как европейский моряк. На нем была кожаная матросская куртка и дождевая мягкая зюйдвестка.
— И я готов, — ответил он по-английски без всякого акцента.
С этими словами он расстегнул куртку и стал вытаскивать из-за пазухи бумаги.
— Здесь условленные деньги, — сказал он, кладя пачку бумаг на стол.
Моряк, не торопясь, развернул пачку и внимательно пересчитал ассигнации.
— Все в порядке, — сказал он, — так значит, завтра?
— Да, завтра в назначенный час будьте добры принять мою команду в условленном месте у Паппенберга. Она прибудет на джонке, на которой вы можете возвратиться сюда с вашими людьми.
— Все это я помню. Хорошо.
Японец в кожаной куртке поклонился и повернулся к выходу.
За ним последовал китаец.
Выйдя на палубу, японец вдруг вздрогнул и остановился, прислушиваясь. Но кругом было все тихо.
Японец вернулся в рубку. Европеец оставался еще за столом.
— Я забыл спросить, сколько людей на борту? — спросил японец.
— Я и четыре матроса.
— На вахте один?
— Трое других на берегу. В чем дело?
— Мне нужно знать, сколько придется брать людей с вашей шхуны.
— Пятерых.
— До свидания.
Японец вышел и направился к носу и тем же способом по якорной цепи спустился в лодку в сопровождении китайца. Затем он вполголоса стал переговариваться с китайцем.
Последний недоверчиво пожал плечами. Но японец настойчиво встряхнул головой. Ему ясно было видно, как в момент его выхода на палубу шхуны, какая-то темная масса, по-видимому, человек, скользнула по канату в воду.
— Кто бы это мог быть? — рассуждал японец. — Ведь нами приняты все меры предосторожности, и вдруг какое-то непонятное преследование. Надо, оказывается, еще быть более осторожным, — решил яионец, возвращаясь на берег.
На берегу его поджидали двое чейтов, которые были избраны для содействия плану захвата барона.
LVIII. После раута
Возвращаясь после раута у магараджи Ташидцу, Хризанта долгое время не могла уснуть.
Слова Дзук-Чея не давали ей покоя. Глава гродзуков сказал ей такие вещи, от которых она не могла опомниться.
Мысль, что любимый ею человек находится в такой опасности, приводила ее в ужас. Но еще более ее озадачило, что магараджа, дорогой и добрый магараджа, который к ней всегда относился с отеческой заботливостью, в данном случае являлся не только соучастником, но даже инициатором предстоящего несчастья.
В комнате Хризанты царил полумрак. Тешана с шелковой подушкой, роскошное тигровое покрывало, сотканное из целого ряда самых разнородных цветов, лежало отброшенным.
Принцесса отослала услужливых мусме, так как хотела остаться одна со своими мыслями.
Она подошла к окну, выходящему на длинную аллею камфарных дерев. Чудная луна озаряла, волшебный ландшафт.
Царила мертвая тишина.
Хризанта последнее время сторонилась родителей. Она изредка навещала больного отца, но вид этого страдальца каждый раз расстраивал ее. Она хорошо сознавала, что является виновницей его болезни.
За последнее время ее преследовали страшные сны. Однажды она даже громко закричала.
На крик ее прибежали мусме; но она их сейчас же услала, не желая обращать внимание дворцовой прислуги на те галлюцинации, которые преследовали ее вот уже несколько дней.
Тень покойного брата являлась к ней неоднократно, вдобавок в том самом серебряном кимоно, в котором она его видела на траурном кресле в кумирне парижского посольства.
Она даже как бы вдыхала удушливый запах белых лилий и жасмина, и Хризанта снова переживала те грустные минуты, когда она припала на колени, чтобы проститься с трупом.
Затем она видела того же брата в элегантном фраке, с орденом Хризантемы на груди. Его лицо сияло неземной радостью и он говорил с ней ласково и нежно. Но она его страшилась и в ужасе бежала по какому-то парку и там нашла ту чудную беседку, где она впервые ощущала ласки любви, — объятия барона…
Он тут… Он снова ожидает дорогую Хризанту… Но он молчит, и лицо барона такое бледное, изможденное и грустное.
Затем все вдруг исчезает, и она видит бурную морскую стихию. Она снова на «Виктории». Корабль рассекает бурные волны… Но его преследуют… Раздаются выстрелы… Кругом трупы…
Снова штиль, — и барон около нее. Она радостно бросается в его объятия… и просыпается.
Хризанта после этого сна стала еще более задумчивой.
Ее мистическая натура искала в каждом сне какое-нибудь предзнаменование. Она просматривала всевозможные толкователи, обращалась к старушкам и приживалкам.
Но все толкования ее не удовлетворяли. Ее мучили предчувствия.
Слова Дзук-Чея как бы подтверждали ее опасения.