Страница 57 из 217
не мог его слышать, – знаешь, в таком возрасте это бывает. Один раз увидел и…
Кирочке не хотелось ничего говорить; она жадно глотала затяжки, чувствуя, как постепенно
успокаивается; прохладный майский ветер относил в сторону тёмные пряди волос и дым; звёзды сияли ярко.
Действие настойки прошло – в голове прояснилось – и Вселенная, связь с которой несколько минут назад
Кирочка ощущала всем существом, снова стала чем-то отдельным, внешним, почти враждебным.
9
Близился рассвет. По традиции в конце Карнавала сыновья и дочери Солнца снова расселись вокруг
стола. Верховный Шаман привлёк всеобщее внимание трижды ударив деревянной палочкой в специальный
бубен, обшитый по краям золотой бахромой.
– А теперь, мой солнечный народ, мы приступим к самой важной части нашего праздника -
торжественной церемонии вручения Прощальных Даров. На рассвете наши гости вынуждены будут
покинуть нас. Пусть каждый из вас сейчас подарит им что-нибудь на память, чтобы тепло нашего Солнца
пребывало с ними и впредь.
После этого жители общины начали по очереди подходить к Кире с Биллом и складывать перед
ними на стол всевозможные трогательные самодельные сувениры: нитяные фенечки, бусы из сушёных ягод,
деревянные фигурки, глиняные свистульки и прочую симпатичную, но совершенно не нужную мелочь.
– Как же мы раньше то жили без всего этого? – с неуловимой насмешкой шепнул Кирочке Билл.
– Ну вот не можешь ты, Крайст, пакость не сказать, – обиделась за солнечный народ она, – по-моему
всё это довольно мило.
Последним к гостям должен был подойти сам Верховный Шаман Белозар, а перед ним – два его
сына, старший – Светозар со своей невестой Златоярой, и младший – златокудрый Лучезар.
– Я не знаю, как благодарить вас, – пафосно приложив руку к расшитой рубахе слева, там, где
сердце, произнёс старший сын шамана-Отца, – много слов было сказано, но ни одни слова не смогут в
полной мере выразить мои чувства. Как говорят у нас в общине: я бы с радостью подарил вам солнце,
друзья мои, но оно и так светит всем.
Златояра, стоявшая рядом с женихом, чинно поклонилась, этим жестом как бы подтверждая его
слова. В руках у Светозара появилась небольшая деревянная шкатулка с искусно вырезанным на крышке
изображением солнца, благостно и сыто улыбающегося, с расходящимися со все стороны волнистыми
лучами. Златояра осторожно приподняла крышку и всыпала внутрь горсть неочищенных лесных орехов.
– Примите, пожалуйста! Эти дары само Солнце доносит до вас нашими скромными руками, -
сказала девушка и снова поклонилась.
– Теперь ты, Лучезар, – Светозар кивнул младшему брату, – скажи нашим гостям добрые слова и
подари им что-нибудь.
Лучезар вышел вперёд. В руках у него ничего не было.
– Несносный мальчишка! – Вознегодовала Златояра. – Ты не приготовил спасителям твоего брата
прощального подношения? О, Милосердное Солнце! Как же это неучтиво!
Шаман-отец сердито сдвинул густые брови.
Юноша молчал. Вид у него был дерзкий и решительный. Он медленно обвел глазами стоящих
широким кольцом людей и произнёс, указывая на Билла:
– Мне всё равно никто не поверит, если я скажу, что ждёт этого человека.
Потом он перевёл взгляд на Киру, внутри у которой с каждой секундой рос, становясь всё
оглушительнее, всё нестерпимее, звонкий трепет тревожного предчувствия. Все части её тела стали будто
бы намного легче; в животе поселилась наэлектризованная пустота.
Лучезар сделал шаг назад, резким движением выдернул из круглого праздничного каравая, который
должен был поднести гостям его почтенный отец, длинный хлебный нож с деревянной ручкой – обнажённая
сталь ударила по глазам молниеносным бликом – прежде чем кто-либо из присутствующих успел осознать
происходящее, Лучезар со звонким стуком положил нож на пол прямо к ногам Кирочки.
Крайнее изумление отразилось на лицах всех членов общины. По живому кольцу, сомкнувшемуся
вокруг гостей, волной прокатился неопределённый испуганно-жалобный вздох.
– Лучезар! – сорвавшись со своего места в кольце и выскочив вперёд, в панике выкрикнула
Златояра, – Он не ведает, что творит! Ему всего пятнадцать лет! – срывающимся голоском запричитала она,
обращаясь к Кирочке, – Он ведь как брат мне теперь стал, я как о родном о нём пекусь… Прошу вас, отдайте
этот нож мне…
Некоторое время Кирочка стояла в нерешительности; она не имела ни малейшего представления о
том, что ей надлежит делать. В первый момент она, конечно, не собиралась поднимать брошенный нож, но
по мере того, как Златояра подбиралась всё ближе и ближе к нему, тянулась к рукоятке своими бледными
тонкими руками, в душе Кирочки уверенно назревал протест; причитания блондинки были ей неприятны, да
и большинство странных обычаев общины не вызывало у неё тёплого отклика.
– Насколько я поняла, – произнесла она, наклоняясь за ножом, – это подарок, и теперь только я
решаю, как мне им распорядится.
Солнечные шаманы потрясенно молчали. Лучезар стоял, глядя в пространство; гордое юное личико
его было бледно.
– Понимаешь ли ты, сын, что это для тебя означает? – раздался в гнетущей тишине громовой голос
Верховного Шамана.
– Да, отец, – тихо ответил юноша. Он опустил голову; широкая золотая прядь соскользнула как
лента, заслонив половину его лица.
– Но это же немыслимо… Это…это… ужасно! – Беспомощно всплеснув руками, Златояра горестно
всхлипнула.
– Одумайся, брат, – строго сказал Светозар.
– Оставьте его. Пусть он сам сделает свой выбор.
Как на выстрел все обернулись в сторону произнесшего последние слова. Это нарушил своё
молчание сребровласый старик, тот самый, что отпирал и запирал ворота замка, топил печи, мёл лестницы,
мыл полы, стёкла, стены и делал много другой тяжёлой неприятной работы. Во время длительных трапез он
безмолвно следил за порядком на столе. Приносил и уносил глиняные чаши, разливал морсы и настойки.
Много лет он прожил не произнеся ни единого слова, ему запрещено было разговаривать с "чистыми"
детьми Священного Солнца, и от долгого молчания голос старого слуги был скрипучим и страшным.
– Я о своём выборе не пожалел ни разу, – продолжил он, тяжело и надрывно откашлявшись, – Я
встретил свою единственную женщину много-много лет назад. Её звали Элайза Грэйн, и она была "серым"
лейтенантом. Когда я увидел её, моё сердце забилось сразу по всему телу, размножилось, разлетелось на
тысячи осколков. Я понял вдруг, что если она не станет моей, то жизнь не будет иметь никакого смысла,
будет пустой и напрасной, вся, до самого конца, что бы ни происходило вокруг и кто бы ни находился
рядом. Мне тогда только исполнилось семнадцать лет, и я знал, что меня ждёт…
Старик, устав говорить, прервался. В груди у него что-то зловеще заскрипело. Он откашлялся снова
и продолжил говорить, ещё глуше, ещё страшнее. Звуки, которые неохотно выпускало на волю его иссохшее
горло, расправлялись, летели, настигали внезапно притихших людей, вея на них холодом, безнадёжностью,
смертью – словно неожиданно разверзлась посреди огромного зала забытая могила.
– Несмываемое клеймо "блудник", долгие годы позора, всеобщее презрение, вся самая тяжёлая и
чёрная работа, может быть, даже смерть – вот что обещала мне единственная ночь, проведённая в объятиях
возлюбленной. Настолько скверной, непозволительной, недопустимой кажется нашему солнечному народу
связь без будущего, без привязанности, и с женщиной, у которой она, эта связь, не первая и не последняя.
Они не подают вам руки… – Старик обернулся и посмотрел на Билла. – Потому, что они не признают
никаких обычаев кроме своих, и невыносимо горды тем, что сами свои же обычаи исполняют. И какое бы