Исполнитель Желаний

– Мои мысли! – Кирочка всплеснула руками, – ты…ты… – она беспомощно шарила по воздуху, словно

подыскивая таким способом подходящее слово, – ты… больше не человек! Ты русалка!

Аль-Мара продолжала сидеть за столиком. Она смотрела на взбудораженную Кирочку снизу вверх

очень спокойно, без тревоги и без печали; и что-то новое, туманящее рассудок, жестоко заласкивающее,

умиротворяющее навсегда, дающее жуткое эйфорическое забвение проливалось из глубины её глаз…

Кирочка отвернулась.

На всякий случай Крайст дал ей несколько таблеток против русалочьего дурмана, она торопливо

достала из нагрудного кармана блистер и проглотила одну, не запивая. Аль-Мара повернулась к окну, и,

сложив руки перед собою, смотрела вдаль, туда, где за деревьям, небоскрёбами, автомобильными

развязками угадывался серебристый серп залива. Пока Кирочка возилась с пуговицей кармана, не желающей

сейчас почему-то выскакивать из тугой петельки, шуршала серебристой фольгой, перегибая пополам

блистер, в глазах у неё скопились, приготовившись пролиться, слёзы…

14

л. Лунь: Неужели это никак невозможно остановить?

Сидя за столом в непривычно тихой квартире Аль-Мары, как будто уже опустевшей из-за переезда или

смерти, Кирочка писала сообщения Биллу.

л.Крайст: Прежде никому не удавалось. Потому и считают, что невозможно. Я сочувствую вам.

л.Лунь: И долго ещё это будет длиться? Самое страшное: наблюдать, сходя с ума от своего бессилия.

л.Крайст: Не могу вам сказать. Зависит от её организма. После открытия жабр – максимум пару дней…

Их ещё нет?

Аль-Мара спала. Последние несколько дней она чувствовала сильную слабость и практически не

вставала с постели. Кирочка даже оставалась ночевать у подруги: у Аль-Мары иногда поднималась

температура и за нею нужен был уход как за больной. Большую часть времени рыжая проводила во сне, она

засыпала внезапно, словно падала в обморок, и так же резко просыпалась, с каждым новым пробуждением

отдаляясь от прежнего мира всё сильнее.

Кирочке уже не приходилось ничего говорить ей: подруга понимала её раньше, чем она успевала

открыть рот, чтобы что-то сказать, и тут же отвечала ей таким же странным образом – без единого слова.

Аль-Мара теперь не развлекала Кирочку никакими историями, как это бывало раньше: она просто не

помнила ничего, и даже события, произошедшие час назад, не задерживались в её сознании.

Кирочка осторожно приблизилась к спящей и, взяв её руку, хотела посчитать пульс, но тут же

испуганно уронила кисть Аль-Мары на простыню: кожа на запястье девушки огрубела, и на ней выразились,

словно наползающие друг на друга плотные розоватые блестящие пятна… ''Чешуя… ''– подумала Кирочка

обреченно. В этот момент Аль-Мара попыталась вздохнуть во сне; она начала судорожно хватать воздух

ртом, но его ей как будто не хватало, она беспокойно шарила руками по кровати, пока, наконец, не открыла

глаза.

''Мне пора.'' – произнесла она мысленно Кире, встретив её испуганный взгляд.

Аль-Мара встала с постели, и Кирочка увидела на её мятой футболке сбоку на уровне груди свежее

пятно от крови. Сняв на ходу футболку, Аль-Мара бросила её на пол. Кирочка, пронзенная ужасом, уперлась

зрением в молодые, только что открывшиеся русалочьи жабры; они были еще не разработанные, слипшиеся,

синюшные. Лихорадочно вздуваясь, они источали кровавую пену и слизь.

Аль-Мара накинула плащ. Кирочка догадалась, что она направляется к заливу.

15

Заходящее солнце мазало воду оранжевым, малиновым, алым. Почти затонув, оно оставило лишь

широкую размытую полосу на границе неба и моря. Силуэт гостиницы «Прибрежная» был чёрен.

Кирочка медленно спустилась вслед за Аль-Марой по лестнице на каменную площадку. По ней с тихим

шорохом катились волны. Над набережной носились, протяжно вопя, толстые городские чайки.

Кирочка с напряженным ожиданием смотрела в спину девушки, подошедшей так близко к краю

площадки. Чужой девушки. Медные волосы Аль-Мары трепал ветер, она стояла у самой воды, и

приходящие волны окатывали её босые ступни.

''Что же ты стоишь? – думала Кирочка, – Что же ты мучаешь меня? Иди же! Уходи поскорее, уходи в

свое дурацкое, дерьмовое море, боже, как я ненавижу его, как я буду ненавидеть теперь эту

набережную…Боже мой…'' Кирочка чувствовала, что плачет. Удержаться было невозможно. Одна за одной

скатывались слезинки по щекам, быстро, как капли дождя по автомобильному стеклу.

Аль-Мара, наверное, услышала её мысли. А, может быть, просто решила поторопиться. Она скинула

плащ, и, отбросив его назад, села на край каменной площадки, опустив ноги в воду. Кирочка стояла, боясь

пошевелиться.

– Прощай… – прошептала она одними губами, – Прощай, – повторила она чуть громче и, непонятно

зачем, безнадежно и лихорадочно подалась вперед, – Прощай! – завопила она во весь голос, простирая к

огромному бесчувственному морю дрожащие руки.

Аль-Мара обернулась. Глаза её были спокойные и совершенно пустые. Рыбьи глаза.

– Она уже не помнит тебя, – тихо произнес за Кирочкиной спиной голос Крайста. – Не рви душу. Идем.

У Кирочки не осталось сил сопротивляться. Крайст взял её за руку и повел по каменной лестнице

наверх, на набережную. На последней ступеньке она обернулась.

Аль-Мара всё ещё сидела на краю каменной площадки и смотрела на Город, впитывая, вбирая в себя его

черные вечерние контуры, точно хотела забрать их с собой на морское дно. А потом, в последний раз обведя

взглядом набережную, молодая русалка вдруг повернулась и, плавно, без единого всплеска, соскользнув

воду, скрылась в её темной, безвозвратно глотающей толще.

Кирочка стирала пальцами слезы из-под покрасневших глаз, крепилась как могла, чтобы не реветь в

голос, хлюпала носом, как ребёнок, чем вызывала у Билла небывалое умиление. Он провел ладонью по её

плечу. Почувствовав это ободряющее прикосновение открытой кожей – на ней была маечка без рукавов -

Кирочка встрепенулась.

– Откуда ты здесь? – спросила она, всхлипнув.

Крайст загадочно улыбнулся, сделал движение глазами, и взгляд его стал вдруг пустым и отрешенным.

– Это злая шутка, – сказала Кирочка, приходя в себя и начиная сердиться, – не пугай меня. Ты не умеешь

читать мысли.

– И слава богу! – рассмеялся Крайст. Оставалось только догадываться, что за мысль мелькнула в его

озорных ярких синих глазах.

Они шли по набережной бок о бок и молчали. Поднялся небольшой ветерок, чайки кричали

пронзительно и как будто безнадёжно, так низко пролетая над гладкими буграми волн, что, казалось, ещё

чуть-чуть и какая-нибудь из них коснётся воды гладким белым животом.

– Знаешь, почему тебе так больно? – спросил вдруг Крайст.

Кирочка взглянула на него с укоризной, ей не хотелось ворошить пережитое; слишком свежо оно было,

словно большая рана, на поверхности которой кровь начала только сворачиваться, застывая мягким алым

желе.

– Каждый из нас награждён собственным одиночеством, и никто другой не способен его нарушить, -

сказал Билл, – а ты всегда стремилась нарушить чьё-нибудь одиночество. Либо не касаться вовсе, либо слиться

в одно… Так нельзя, Кира. Вот, например, Нетта, твоя подруга, о которой ты много рассказывала… Она ведь

тебя на самом деле не предавала никогда, – Крайст улыбнулся покровительственно и грустно, – тебе просто

казалось, что она тебя предаёт, и казалось тебе так только потому, что она, Нетта, не принадлежала тебе

всецело, ты хотела, признайся в этом хотя бы себе самой, чтобы из всех девочек в мире она дружила только с

тобой, ты хотела стать её частью, врасти в неё, ты претендовала на её великое одиночество… Запомни, чужая