Цвет надежды

Том осторожно прикрыл дверь и присел на пол у стеллажа с тускло мерцающими склянками. Когда Драко вернется, он попросит у старшекурсника совета, потому что одному решать самый важный вопрос в своей жизни было страшно. Мальчик обхватил колени и уткнулся в них лбом.

* * *

Люциус Малфой стоял на площадке башни своего родового имения. До сегодняшнего дня это место в замке ассоциировалось с приятными впечатлениями. В юности он любил бывать здесь, потому что с этой башни открывался потрясающий вид на закат. Заходящее солнце катилось за горизонт, словно мяч. Разветвленное дерево на холме напоминало квиддичные кольца, и солнце закатывалось аккурат в одно из них. Иногда Люциус про себя отмечал, ясный день или нет, можно ли прибавлять солнцу десять очков или же нет. На этой площадке он не раз целовал Фриду Забини. А вот сегодня кровавый диск солнца скатывался за правое плечо бледного мальчишки. И этот потерянный неверящий мальчишка был его сыном.

Почему-то в эти минуты Люциус понял это гораздо отчетливее, чем за прошедшие семнадцать с половиной лет. Раньше в нем не шевелилось ничего, кроме гордости за свое отцовство, в их отношениях «сын — отец» никогда не было Драко. Всегда лишь сам Люциус, видевший только себя, свои эмоции и огорчения. Драко же присутствовал в них скорее номинально. А вот сейчас Люциус впервые смотрел на худощавого подростка и понимал, что это — его сын. Он кусает губы так же, как кусала Нарцисса, когда расстраивалась, и неверяще покачивает головой, как порой делала Мариса, не желая признавать что-то очевидное. И хрустит пальцами Драко так же, как порой делал это Люциус в моменты, когда ему нестерпимо хотелось кого-то придушить.

Этот мальчик — его сын. Сын, снявший фамильный перстень. Люциус не почувствовал горечи или раздражения. Скорее облегчение оттого, что Северус все же рассказал то, что должна была рассказать много лет назад Нарцисса или же Мариса, или сам Люциус. Драко снял? И это было хорошо, потому что сейчас через защиту на перстне на него можно было бы легко воздействовать. Тем более, после того, как последний привет Марисы растаял в воздухе вместе с Нарциссой…

За Нарциссу Люциус не беспокоился. Она прибыла из поместья отца на редкость успокоенная. Словно приняла решение, и они… поговорили. Впервые за столько лет просто сели и поговорили. В доме, где сновали Пожиратели Смерти, а Темный Лорд расхаживал по гостиной в предвкушении появления Драко и проведения посвящения — как же уверен был в себе этот человек!

Люциус и Нарцисса совсем по-домашнему сидят в библиотеке на кожаном диванчике. Нарцисса теребит браслет, Люциус устало ерошит волосы. Их голоса звучат негромко и спокойно.

— Мне нужно непременно присутствовать при беседе Драко и Лорда.

Эта фраза Нарциссы не становится неожиданностью для Люциуса.

— Это опасно, — все-таки предупреждает он.

— Уже все равно.

— Материнская защита? — мысль не шокирует его, она даже не кажется новой.

Усталая усмешка касается губ Нарциссы.

— Расскажешь Лорду?

Люциус прикрывает веки.

— Ты спрашиваешь всерьез?

— Нет. Я и так знаю, что не расскажешь. И скроешь. Ты ведь можешь?

Он медленно кивает.

— Материнская защита убивает, — его голос звучит глухо.

— Не всегда.

— Всегда.

— Не всегда. Да и неважно это, Люциус.

— Я написал Снейпу.

— Ты? Северусу?

— Я думаю, он поможет. Он сможет, наверное.

— Он многое может, ты прав. Но почему ты обратился к нему?

— Потому что он единственный, кто сможет помочь Драко. Кто захочет помочь.

— Что будешь делать ты? — негромко спрашивает Нарцисса.

— По ситуации, — разводит руками он.

— Глупо все, — внезапно произносит Нарцисса.

— Глупо и бессмысленно, — не возражает мужчина.

— Хорошо было бы иметь возможность все изменить… — эти слова она произносит еле слышно.

Губ Люциуса касается улыбка.

— Так не бывает, — отвечает он.

— Бывает, наверное. Только для этого нужны мужество и мудрость.

— Я беспокоюсь за вас.

— Я знаю, Люциус.

— Что бы ни случилось, я оставил Северусу некоторые распоряжения. Он сможет о вас позаботиться.

Она в ответ лишь пожимает плечами.

— Ты выглядишь усталым. Когда ты нормально спал в последний раз?

— Какая разница? Не помню. В прошлой жизни, наверное.

— Налить еще чаю?

— Да, пожалуйста.

Он смотрит на невесомый фарфор в тонких пальцах, и ему впервые отчаянно хочется поцеловать эти пальчики. Так, как никогда не целовал. Но он просто сидит и смотрит.

— Что-то не так? — замечает его взгляд Нарцисса.

— Нет, все хорошо. Просто… — была не была, — дай руку, пожалуйста.

Она удивленно протягивает свободную руку ладонью вверх. Люциус осторожно кладет свою руку сверху. Ее ручки совсем не видно. Нарцисса вскидывает голову, но он не смотрит в ее лицо, осторожно скользя ладонью по ее ладони.

— Прости меня, — негромко говорит он, глядя на свою руку, укрывающую ее. — Знаю, что это невозможно, но… все же.

Ее рука выворачивается, и он закрывает глаза, чувствуя жжение в груди. Неужели у него начинает пошаливать сердце? В таком возрасте? И тут же ее пальцы переплетаются с его. Люциус открывает глаза, боясь поверить. Но это не сон. Это — часть странного, нереального разговора за чаем в семейной библиотеке. На том самом диване, на котором она лежала, свернувшись клубочком после известия о смерти родителей, а он сидел рядом, чувствуя вину и стараясь отогнать это неприятное чувство. Время сделало виток. Они старше на восемнадцать лет. И, кажется, мудрее.

Он поднимает голову, встречаясь с ней взглядом, может быть, в первый раз за все годы их брака, видя что-то настоящее в ее глазах. Грусть, сожаление и… непрощение. Он, признаться, и не ждал его сразу и безоговорочно. Люциус мимолетно думает, что осознание почему-то приходит всегда вот так — в самый последний момент. И с удивлением понимает, что благодарен даже за это опоздание на восемнадцать лет. Главное, что оно пришло.

Когда Нарцисса растаяла в воздухе, Люциус понял, что она отправилась в Хогвартс. А еще чертовски пожалел, что Лорд так предусмотрителен, и Драко не смог переправить и себя заодно. То, что он предпочел отправить мать одну, почему-то не удивило. Словно Люциус всегда знал, что его сын способен пойти на жертву. «Он сильнее, — вдруг понял Люциус. — Гораздо сильнее в свои семнадцать».

А потом зашел этот разговор… Раньше Люциус считал, что ненависть в глазах Драко задевает его потому, что сын должен уважать, восхищаться… Оказывается, он и не знал, что ненависть может душить. Даже здесь, на этом ветру, можно задыхаться, глотая морозный воздух и не имея возможности надышаться, потому что ворот камзола вдруг стал тесен, а еще потому, что взгляд серых глаз резал, подобно лезвию клинка. И самое страшное — в нем были не злость и презрение, а немой вопрос, почти мольба. Люциусу казалось, что он так и слышит: «Скажи, что это неправда». И, наверное, впервые сын поверил бы Люциусу безоговорочно, потому что слишком хотел услышать, что в сказанном здесь не было ни слова правды. Но Люциус молчал, потому что врать уже не хватало сил, и взгляд Драко стал меняться. Или же, напротив, остался неизменным. Понять сложно, потому что сын просто отвернулся и посмотрел на Лорда, обреченно, затравленно, словно волчонок, попавший в капкан перед надвигающимися на него охотниками.

* * *

Гермиона видела лишь общий фон и могла только догадываться, о чем думал Люциус Малфой, рассматривающий сына. На его лице не отражалось ничего. Лишь губы были плотно сжаты, да пальцы левой руки то сжимались, то разжимались. Лицо Драко застыло каменной маской, только взгляд был… чужой.

И если бы Гермиона могла знать, что творится в его душе, она бы многое поняла. Но пока ей лишь предстояло узнать финал этой драмы.