Страница 18 из 33
Бишкиль.
Самая большая глупость, в которой я принял участие, началась с пропажи кур в военном городке, которых держали советские офицеры в личных курятниках.
За неделю кто-то утащил с десяток курей, не соблюдая ни выслуги лет, ни званий. Наконец, сперли курицу у самого командира трубного батальона, полковника Семейкина, на этом долготерпение армии кончилось - полковник собрал срочное совещание комсостава.
Что делать? И кто, черт возьми, виноват? Поставил вопрос ребром командир.
Одна часть офицеров божилась, что это дело пришлых лисиц, другая - что воруют кур бродячие собаки, каковых расплодилось в военном городке превеликое множество.
Полковник Семейкин колебался, чью сторону надо принять.
Тут на совещание вбежал старшина и, говорят, предъявил собранию петуха с ободранным крылом и клялся, что отбил пернатого друга из зубов бродячей... лисицы. Скорее всего, это вымысел, а вот за верность дальнейших событий я уже отвечаю.
С этим пора кончать! Встал на дыбы командир части.
С этими словами - внимание! - полковник Семейкин приказал выдать офицерам и старшинам трубного батальона мелкокалиберные винтовки для охоты на лис.
Одну из винтовок получил лейтенант Грудин, у которого рыжие воры утащили в один присест сразу двух куриц.
Первая неделя прошла спокойно, ни одному из охотников на прицел не попалось ни одной лисы.
Охота здесь одно удовольствие.
Летние вечера на Урале светлы, как петербургские ночи, месяц пригашен, глазу просторно и легко оглядывать заколдованные светлым сумраком улицы спящего городка, сладостно озирать небеса, исколотые звездной штопкой, окидывать взглядом поля и леса, где без труда заметен перелет каждой совы с одной сосны на другую.
Я только заснул - звонок.
Кто говорит?
Носорог.
Что случилось?
Беда, беда,
Бегите скорее сюда...
Товарищ лейтенант! ЧП! Срочно в штаб! Воскликнул голос дежурного. Машина уже ушла.
И бросил трубку.
На часах скоро полночь.
Что стряслось?
Выбегаю из домика навстречу летящим фарам ошалевшего газика.
Что там?
Джерри ранен! Вскричал шофер начштаба отчаянным криком Помпеи, угодившей под гнев Везувия.
Как? Мое сердце ухнуло в пропасть.
Поднять руку на любимого спаниеля полковника Охальчука?
Во всем подлунном мире не было более страшного преступления!
Он жив?
При смерти! Отвезли в Челябинск в ветеринарную клинику!
Штабной шофер был бледен от ужаса, машину тоже трясло как в лихорадке. Да и у месяца в небесах стучали вставные челюсти.
Тут надо взять паузу, иначе пропадет весь соус трагедии.
В тот вечерний час у комбата шло позднее совещание.
Вдруг звонок, Охальчук поднимает трубку.
Папа, в Джерри стреляли! Крикнула дочь в трубку и разрыдалась.
Представьте себе картину Репина "Не ждали", когда появление знакомой фигуры на пороге дома вызывает шок среди близких.
Подобное смятение случилось и в Бишкиле.
...Полковник Охальчук был единственным, кто сохранил в тот миг трезвую голову: кто стрелял, мать-перемать?!
Грудин из трубного батальона!
Где он?
Побежал в сторону части!
Выскочив из-за стола, Охальчук кинулся из кабинета к машине, где дремал шофер, - жми прямо к трубному. Полями!
Он понимал, что должен успеть перехватить мерзавца до того момента пока Грудин добежит до контрольно-пропускного пункта и скроется за крепостной стеной охраняемой зоны.
Это же понимал и бегущий по дороге заяц трусохвостик.
Короче, поняв, что машину не перегнать, Грудин не стал бежать до КПП, а лисой поднырнул под колючую проволоку и спрятался в части. Охальчук ворвался на КПП и едва не пустил в ход оружие. Кто знает, чем бы все кончилось, если бы следом не примчал на мотоцикле зять Охальчука, с новой депешей:
Джерри жив, но истекает кровью.
Комбат помчался к собаке.
Я вошел в кабинет полковника в первые минуты после его возвращения из ночной поездки в город в ветеринарную клинику. Настенные часы глухо пробили полночь. Полковник тучей сидел за столом, разложив перед собой карту-план военного городка.
Он был абсолютно трезв, что не предвещало ничего хорошего.
Садись, ты уже в курсе?
Да в курсе, товарищ полковник.
Этого говнюка будем сажать. Вот смотри.
Полковник взял карандаш и ткнул в план.
Это крыльцо, где находилась точка стрельбы.
Он написал "говнюк".
Это (он нарисовал жирный кружок) Джерри. (Он сначала написал "Джерри", но подумал и густо зачеркал "Джерри".) Нет. Это огневая цель.
И написал с густым нажимом:
Огневая цель.
Говорить полковнику в сей миг величайшего приступа ярости о том, что посадить лейтенанта Грудина из-за раненого спаниеля - утопия, было не столько бесполезно и опасно, сколько бесчеловечно.
Пусть перегретый паровозный котел выпустит пар.
Смотри, тут находилась моя дочь.
Полковник нарисовал квадратик и подписал:
Свидетель преступления № 1.
Подумал и добавил крупным нажимом:
Цель № 2.
Тут находилась детская коляска старшины Цаплина с ребенком.
Он нарисовал второй квадратик и написал крупно-крупно:
Ребенок!
И вообще, лейтенант, в песочнике было много детей.
И он нарисовал овал, который густо истыкал точками.
И надписал:
Дети!
На моих глазах вечерний двор превращался в пионерский утренник.
Вот сектор обстрела.
И полковник отвел от точки, которая изобличала Грудина, влево и право длинные тараканьи усы, которые густо заштриховал и надписал печатными буквами боевой задачи:
Сектор обстрела.
Кошмарный луч пальбы захватывал весь двор и даже слегка изгибался, вправо прижимаясь к окнам соседнего дома.
По ходу слово "говнюк" было сокращено до одной буквы "Г".
Грудин.
Посмотрев критически на картину побоища, полковник решительно увеличил площадь обстрела. Теперь штриховкой было накрыто полгородка, словно Грудин палил из автомата, а не из мелкокалиберной винтовки. И не с крыльца, а из дота.
Сам видишь, откинулся полковник на спинку стула, отшвырнув карандаш.
Этот мерзавец угрожал своей пальбой десятку детей!
Цаплин обнаружил дробь в коляске!
Моя дочь, наверное, тоже чудом не ранена!
Вот ее рапорт.
На листе, вырванном из тетрадки, я успеваю заметить:
Полковнику Охальчуку от дочери Охальчук.
Папа, я гуляла во дворе с Джерри в 20.10, когда попала под прямой перекрестный огонь...
Полковник отнимает листок и вычеркивает все упоминания о спаниеле.
При чем здесь Джерри? Собаку вообще не упоминай!
И накладывает резолюцию:
Лейтенанту Королеву!
Возбудить уголовное дело по факту стрельбы в военном городке против говнюка лейтенанта Грудина.
И подпись:
Полковник Охальчук.
Смех смехом, а прекратить этот абсурд под силу только военному прокурору, да и то не сейчас, а только в тот момент, когда я приеду с законченным делом и поставлю Парнова перед фактом.
Короче, утро в тот день над батальоном так и не наступило, ни единый луч солнца не проник сквозь кучу мировой мглы, которая легла полковничьим брюхом на окрестности Бишкиля.
Сам полковник уехал навсегда в город, чтобы быть поближе к любимцу.
Тем временем ко мне в кабинет трусливой цепочкой шли старшины и офицеры из числа тех, у кого были дети и которые жили в домах вокруг двора, где разыгралась трагедия. Все в один голос клялись, что в тот поздний час двор кишел детьми, которых пришлось чуть ли не спасать от фашиста, который де был пьян, безобразно матерился, нарушая общественный порядок, стрелял в детей не из одной, а, кажется, сразу из двух мелкашек и, по словам жены сержанта Цаплина, был в черных сатиновых трусах и делал непристойные намеки... Она же прикатила к штабу вещдок - детскую коляску, тент которой дробь продырявила с такой густотой шила, что оставалось только развести руками, каким чудом уцелел краснощекий бутуз.