Час нетопыря

Рыба же считал, что буржуазию надо бить в самое чувствительное место. Боеголовку надо взорвать в самой богатой стране Западной Европы, то есть в Федеративной Республике, в самом центре одного из богатейших городов: Франкфурта, Гамбурга или Мюнхена. А можно сделать и по-другому. Достаточно сообщить газетчикам, что таких головок, допустим, пятнадцать и что они вот-вот взорвутся в пятнадцати городах сразу. То-то будет потеха! Ух как они побегут из своих буржуазных магазинов, шикарных ресторанов и клубов для избранных!

У Руди своего мнения не было. Он весело насвистывал и заранее потирал руки, предчувствуя, как он выразился, «большой пинг-понг». Можно в Германии, можно в Италии, можно и в Лондоне. Главное — добыть эту игрушку. Челли, прислушиваясь к этим спорам, пренебрежительно молчал и не вмешивался. Когда поинтересовались его мнением, Челли коротко ответил, что ожидает инструкций. Он это часто говорил, хотя члены группы, и в первую голову Пишон, подчас сомневались в существовании этих таинственных инструкций. Челли и вправду время от времени звонил в Касабланку, но на этот раз использование боеголовки связывал с тем, что скажет проклятый докторишка. Ведь только он знал, как с ней обходиться.

А Пишон из кожи вон лез, стараясь раздобыть неодимовое стекло или по крайней мере неодим в чистом виде. Ему пришлось отказаться от более дешевого и доступного арсенида галлия: мощность такого полупроводникового «ружья» была бы слишком невелика, чтобы проделать отверстие в довольно толстой, как он предполагал, стенке цирконовой трубки.

Но раздобыть неодим оказалось не так-то просто, и этого Пишон поначалу не предвидел. Неодим (вместе со своим братом-близнецом празеодимом) — это чрезвычайно редкий элемент. Большинство химиков собственными глазами его никогда в жизни не видели. Это металл капризный, как примадонна. Не переносит воды, которую молниеносно разлагает. Вступает в бурную реакцию с азотом. На воздухе почти полностью окисляется. В довершение всего он агрессивен, как бешеная собака, и действует на большинство распространенных в природе элементов.

Пишон понимал, что в домашней лаборатории он не сможет сохранить неодим, если даже и удастся его раздобыть, не говоря уж о каких-либо экспериментах. Гелиево-неоновый лазер успеха не гарантировал, рубиновый лазер потребовал бы такой тяжелой и сложной аппаратуры для охлаждения генератора жидким азотом, что дом папаши Вебера пришлось бы перестроить в фабрику.

Оставался один выход: раздобыть уже готовый элемент из неодимового стекла. В продаже ничего подобного не было, да если б и было, Пишон при покупке не смог бы не навлечь на себя подозрений. Надо готовить вооруженное нападение на какую-нибудь физическую лабораторию. Пишон подумывал о филиале «Даугрин индустри» в Любеке, где наверняка имелся неодимовый лазер. Но чтобы ворваться на ее строго охраняемую территорию, требовалось не меньше пятнадцати человек. А Челли категорически запретил связываться с какими-либо другими группами.

И снова Андре Пишон нашел решение. Он помнил еще с тех времен, когда учился в Америке, что в юго-восточной части Манхэттена существуют для любителей десятки магазинов электронного лома и туда время от времени попадают прямо-таки бесценные вещи из списанного военного имущества. Когда-то Пишон видел там даже настоящий сонар, снятый с подводной лодки. Его можно было купить за 300–400 долларов, тогда как новый экземпляр стоил в то время восемьдесят тысяч.

Стиснув зубы, Челли раскошелился на три тысячи долларов. Доктор Пишон-Лало наклеил на себя старательно изготовленную маску: у него был какой-то необыкновенный пластик телесного цвета, на котором знакомый художник изобразил морщинки, прыщи, следы бритья и даже чуть заметные поры. Он взял идеально изготовленный фальшивый паспорт, надел шляпу с широкими полями, очки в роговой оправе и ночным самолетом вылетел в Нью-Йорк. Он не раз так путешествовал. Каждые два часа в туалете Пишон снимал маску, давая отдых коже на лице. Пластик несколько смягчал остроту вытянутого подбородка и придавал некоторое изящество надбровным дугам, которые без маски Пишона отнюдь не красили. Доктор любил рассматривать в зеркале свое новое лицо и подумывал даже, что над пластиком стоит поработать. Кто знает: если бы он постоянно носил эту маску, может, и мадемуазель Марго глянула на него благосклоннее.

На следующую ночь, благодаря разнице во времени, Пишон возвратился в Дюссельдорф. Неодимовое стекло, а также высококачественная обмотка и ионизационная камера были на лабораторном столе Пишона.

В ночь с 26 на 27 мая неодимовый лазер был готов.

Теперь предстояло выяснить такие детали местоположения базы, которые нельзя было заснять с воздуха. А еще узнать, как организована караульная служба, так как база охранялась не только с помощью системы ЛКС, но и живыми людьми. Сравнительно легко было выбрать время для начала операции. Ее надо было предпринять при дневном освещении, лучше всего в момент, когда один офицер сдает дежурство другому. Без труда установили, что смена производилась в 6 утра, затем в 12 и в 24 часа, а караул сменялся в полдень и в полночь. В середине дня могли произойти всякого рода неприятные неожиданности, поэтому «час игрек» был определен как шесть ноль-ноль.

Офицер, принимающий дежурство в первую утреннюю смену, отправлялся из Эшерпфара между пятью тридцатью и пятью сорока. Примерно через семь минут он проезжал небольшим овражком, с одной стороны которого были густые заросли молодого сосняка. Именно там не позже пяти двадцати заляжет Рыба со своим сверхнадежным автоматом «беретта». Исключено, чтобы он мог промахнуться или обстрелять не ту автомашину. Движение в этом безлюдном месте вообще невелико, к тому же все личные автомашины, имеющие отношение к 14-й Ганноверской дивизии и Секретной базе, имеют на стекле кабины яркий, небольших размеров знак: золотой лев на красном поле. Выполнив задачу, Рыба на собственной машине немедленно прибудет в условленное место рядом с базой, чтобы участвовать в операции.

Пишон рассчитал, что лазер должен выстрелить не позже, чем в пять ноль три. Примерно столько времени нужно, чтобы криптон улетучился из отражателя через микроскопическое отверстие. Вполне точным расчет не был: Пишон не знал величины сверхдавления внутри отражателя и не был уверен, окажется ли диаметр проделанного в цирконе отверстия точно таким, какое требуется. Но анализировать детали было уже поздно: «Группе М» требовались немедленные действия. С середины февраля она не предприняла ни одной акции, и газеты начали бормотать о разгроме или распаде самой опасной террористической группы в Европе.

Сравнительно легко удалось выяснить, чем занимается охрана в течение двенадцати часов службы на базе. Дважды в сутки она прибывала на бронетранспортере из дивизионных казарм в Ремсдорфе. Нападение на транспортер не имело смысла. Караульные были вооружены до зубов, броня приспособлена даже на случай атомной войны. К тому же ликвидация одного караульного взвода не означала, что другой взвод, несущий службу внутри базы, тут же провалится под землю. Все говорило за то, что, выведя из строя систему ЛКС и проникнув на территорию базы, группа столкнется с вооруженным караулом, поднятым после аварии по тревоге.

По поручению Пишона Руди купил в восьми магазинах спортивных товаров восемь переносных радиотелефонов, которыми пользуются охотники и рыболовы. На открытой местности они действуют в радиусе около трех километров, в застроенных районах, по-видимому, километра на полтора. В любом случае этого было достаточно, чтобы установить, о чем разговаривают по своим радиотелефонам солдаты, находящиеся в карауле. Купленные телефоны работали, правда, в одиннадцатиметровом диапазоне, но не в этом была главная трудность. Пишон за полдня установил, что армейские радиотелефоны базы работают на частотах 26,355 мегагерц. Заменить кварцевые кристаллы в рыбацких игрушках было пустяком, если не считать потраченных на это 800 марок.

Ночью археологическая экспедиция расставила в разных местах у стены базы восемь радиотелефонов. Они были настроены на постоянный прием. На чердаке у папаши Вебера стоял основной приемник, присоединенный к магнитофону с восемью дорожками.