Час нетопыря

Папаша Вебер, старый склеротик, занят был главным образом ссорами с воображаемыми недругами. Но когда услышал про германскую культуру, в мозгу у него что-то сработало. Он поворчал немного и дал позволение, отправившись вместе с археологами на поле и понося какого-то Мюллера, отбившего у него девицу (дело было, кажется, в 1908 году).

Молодым археологам выпала необыкновенная удача. В первый же день они откопали несколько занятных черепков. Лючия их чистила при помощи кисточки, Руди усердно отряхивал грабли. Челли глубокомысленно раскладывал чудом найденные осколки древних сосудов. Папаша Вебер поначалу не отходил от археологов, однако вскоре устал и вернулся домой — дальше воевать с Мюллером. Группа тут же перестала копать. Лючия вытащила бутерброды, Челли налил всем по стаканчику русской водки.

За три дня молодые археологи из Тюбингена стали своими людьми в доме папаши Вебера. Какой-то капитан бундесвера, увидев на поле папаши Вебера приезжих, прикатил на машине посмотреть, что они там ищут. Он восхитился формами найденных глиняных сосудов, поговорил о погоде, спросил, как идут дела, глянул на удостоверение, выданное кафедрой германской археологии, и уехал.

Папаша Вебер, таинственно похмыкивая и боязливо оглядываясь по сторонам, сообщил молодым друзьям, что этот капитан — тсс! — служит в гестапо, а зовут его Хорст Шелер. Лючия попыталась возразить, что гестапо уже нет, но Челли пинком в лодыжку дал ей знак, чтоб держала язык за зубами. Это была весьма ценная информация. Она означала, что с базы заметили работы на поле папаши Вебера, но не увидели ничего подозрительного.

На шестой день археологи обнаружили нечто из ряда вон выходящее. Это был большой, хоть и вдребезги разбитый кувшин для вина. И надо же: на первом черепке, который извлекла на свет божий лопата Руди, виднелась наклейка «Made in Jugoslavia». Руди бросил убийственный взгляд на Лючию, которая, приобретя и разбив кувшин, не заметила на нем этикетки, после чего быстренько закопал предательский черепок.

Доктор Пфирш, не торопясь и выбирая слова, уведомил папашу Вебера о сенсационной находке. По мнению доктора, она была бесспорным доказательством, что древние германцы сами разводили виноград, а римская голытьба, притащившаяся сюда из-за Апеннин, научилась виноградарству именно от германцев. Папаша Вебер был на седьмом небе.

Челли не терял времени даром. Он сообщил, что его сотрудники счастливы, но очень устали. Не согласится ли папаша Вебер, чтобы группа переночевала в его доме всего одну ночь? Удобств никаких не требуется. Эти молодые люди увлечены работой и привыкли к трудностям. Ведь нет смысла возвращаться на ночь в город, если найдено такое бесценное сокровище. Между прочим, доктор Пфирш хотел бы поведать папаше Веберу одну тайну. В этом великолепном кувшине обнаружена… Ладно, придется сказать, что именно: кучка древних золотых монет. По закону, правда, их следует сдать в государственную казну. Но папаша Вебер оказал археологам столько услуг, что будет, пожалуй, справедливо оставить монеты ему. Их немного, всего двенадцать, но в хозяйстве они будут нелишним.

Папаша Вебер жадно схватил предложенные ему монеты (это были бронзовые, тщательно начищенные жетоны из казино в Эвиан-ле-Бэн) и сказал, что симпатичные молодые люди могут жить на чердаке сколько угодно. А с Мюллером папаша Вебер управится сам. Раз и навсегда.

18 апреля, то есть на восьмой день с начала археологических изысканий на поле папаши Вебера, в экспедицию прибыл новый археолог: доктор Андре Пишон-Лало, который нес под мышкой старательно упакованный предмет порядочных размеров.

Это был так называемый лидар, или лазерный дальномер. Пишон изготовил его за невероятно короткий срок, так как от этого устройства зависел успех всего замысла. Надо было из чердачного окна дома папаши Вебера с точностью до миллиметра измерить расстояние до отверстий в броне отражателя. Никакое другое устройство не гарантировало столь точных измерений.

Изготовление лидара обошлось в восемь тысяч марок. Узнав об этом, Челли даже застонал, но подтвердил свое прежнее решение: истратим столько, сколько потребуется.

В пять утра Пишон произвел измерения. Хитроумная система увеличительных линз позволила ему собственными глазами увидеть опаловый блеск резервуара с криптоном. Невозможно описать то счастье, которое ощутил Пишон, глядя на проклятую колонну, на вершине которой сверкала в утренних лучах солнца стальная броня резервуара.

Теперь Андре Пишон был уверен, что победа над системой ЛКС — это вопрос времени.

Операция заняла около двадцати минут. «Группа М» следила за таинственными манипуляциями Пишона молча, со смешанными чувствами недоверия, восхищения и радости. Один Челли не упустил случая сделать Пишону какое-то замечание. Он просто не переносил, если на первое место выдвигался не он, а кто-то другой.

На подоконнике стальным рейсмасом было точно очерчено место для установки лидара. Его же предполагалось использовать при монтаже лазерного «ружья», как назвал его Рыба. Подоконник, конечно, пострадает.

Расстояние от подоконника до отражателя на Секретной базе составляло 856 м 62 см и 9 мм. Наклон оси измерения составлял всего минус тридцать пять секунд. По случайному стечению обстоятельств высота подоконника в доме папаши Вебера и высота среднего отверстия в броне отражателя почти совпадали. Пишон счел это добрым предзнаменованием: при начале операции обойдется без возни с установкой нивелира.

Археологи возобновили бессмысленные занятия. С папашей Вебером приходилось по-прежнему ладить, чтобы Пишон успел соорудить «ружье». Хозяина каждый день угощали вином, в которое по совету Пишона подсыпали не очень сильный, приятно действующий наркотик. Старик являлся за своей порцией уже в семь утра и сразу же удалялся, бормоча угрозы в адрес Мюллера и его банды, ибо Мюллер, уже много раз заколотый и застреленный, нанимал себе в помощники все новых негодяев.

Пользуясь весенним солнцем, «Группа М» каждый день зарывала и откапывала все более странные предметы. Дело дошло до того, что однажды Руди закопал ржавый диск от колеса фургона, а потом долго уверял Лючию, что нашел щит римского воина. В конце концов судьба преподнесла им сюрприз: как-то после полудня из-под лопаты Рыбы выскочила небольшая золотая монета с изображением лилии и неразборчивой надписью на аверсе. Нумизмат определил, что это венецианский цехин XIII века, и готов был дать за него 800 марок. После этого ничего не нашли, если не считать гнилой подошвы и проржавевшего штыка. В середине мая группа, привыкшая к молниеносным акциям, передвижениям и опасностям, была по горло сыта бессмысленной игрой в закапывание и раскопки. Челли злился и втайне подозревал Пишона в умышленном саботаже. Каждый день проволочки угрожал распадом великолепной группы, разъедаемой скукой и постоянными склоками.

В давнем прошлом, когда группа насчитывала без малого пятьдесят человек, часто затевались дискуссии на идеологические темы. Говорили, что необходимо разрушить буржуазное общественное устройство, читали Бакунина и Сореля, клеймили зверства полиции, преследующей бойцов-подпольщиков. Рассуждали, можно ли верить Кропоткину, который утверждал, что анархисты потерь должны нести как можно меньше, ибо перед ними стоит великая цель, или же надо идти вслед за Штирнером с его культом разрушения и уничтожения. Когда же вследствие арестов группа уменьшилась до пяти человек боевого состава и восьми сочувствующих, которые были глубоко законспирированы, споры и дискуссии сами собою прекратились. Почти перестали говорить о причинах, побуждавших «Группу М» идти на безумно рискованные операции, убивать людей и подкладывать бомбы.

Однако захват нейтронной боеголовки сулил настолько фантастические возможности, что в перерывах между скучными и утомительными раскопками группа начала обсуждать, как эту боеголовку использовать.

Лючия считала, что взорвать ее надо в Италии, лучше всего на Пьяцца Чинквеченто в Риме в час пик после полудня. А еще лучше — на площади Святого Петра в одиннадцать часов в воскресенье. Мысль о том, что при этом будет разрушен собор Святого Петра, привела Лючию в такой восторг, что она захлопала в ладоши. А уж совсем здорово, если около собора окажется в этот миг сестра Пиа, начальница монастырской школы. А заодно и сестра Анунциата, классная наставница, которая почти каждый день ставила Лючию на колени в часовне и шесть долгих лет беспрерывно унижала. Мать Лючии давно умерла, а отцу, ханже и болвану, который поместил Лючию в эту проклятую школу, тоже бы неплохо при взрыве оказаться у собора.