Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 15 из 17

- Мам, ну не надо. Ну никто не умрёт. Всё будет нормально. Ну подумаешь, листовки раздал. Ну никто даже не видел.

- Но зачем тогда?

Данил сжал руки в кулаки и сказал, отчеканивая слова то, что пытался сформулировать уже давно:

- Я не хочу так жить.

- Как - так?

- Жить и постоянно бороться. Вкалывать за копейки на какого-нибудь богача. Как отец. Пока кто-то будет воровать и жить хорошо. И как Артём - не хочу. И нечестно жить тоже не хочу. И как Олег - не хочу.

- А как хочешь?

- Хочу, чтобы все были равны. Чтобы у всех всё было одинаковое. Чтобы один не жил вот здесь, - он развёл руками, - а другой - там, - он показал куда-то за окно, - чтобы все жили одинаково.

- Но это невозможно.

Данил отвернулся и заметил, что ящик стола открыт. Мама достала все листовки - и теперь в ящике видна большая фотография отца.

Данил достал её. Отец - ещё молодой. Ещё до Данилы. И даже до мамы.

- А как я - ты тоже не хочешь?

Данил посмотрел на маму. Одна. Всю жизнь одна. Всю жизнь на работе. С отцом особо не разжиться было. Не погулять. Ни в кино, никуда. Суровый и мрачный. Жила для него. И он - Данил - такой же. И теперь весь остаток жизни работать - и всё для него. Чтобы он жил, учился, гулял.

- Обещай, что больше не пойдёшь туда, - сказала мама. - Мы найдём денег на институт. Накопим.

Данил смотрел и молчал.

. . .

Люди сегодня пришли разные. Старики. Они стояли под красными флагами. На одном из плакатов было написано - "Дождёмся? Мне 77". Его держала женщина - не такая старая, как говорил её плакат.

Были средних лет - они шли с краю. "Сегодня моё место - здесь".

Были и молодые. Но не такие, как Данил и Дима. Старше. Они стояли под разными флагами. И чёрными, и жёлтыми, и красными. "Свободу политзекам", "Мы хотим жить". Кто-то был в маске Гая Фокса.

Но были другие. И их было много. Они не шли под чужими флагами. Они несли свои. Они не кричали лозунги. Они пели песни. Они шли весело. И Данил был среди них. Но чего они хотели? Они ещё не работали, толком не учились. Не думали о квартирах, детях и пенсиях. Чего хотели они?

И вдруг над всеми раздалось:

Тошно душе среди равнодушных стен,

Холод-клише, сумерки перемен,

Они за столом поют что-то про свой уют

В сытую ночь к чёрному дню...

Серая ночь, в окнах дымит рассвет,

Солнце взойдет, а может быть больше нет,

Ночь без любви, пусты между людьми мосты,

Нет ничего, есть только ты...

Свобода, свобода, так много, так мало,

Ты нам рассказала, какого мы рода,

Ни жизни, ни смерти, ни лжи не сдаёшься,

Как небо под сердцем в тоске моей бьёшься...

Тёмный подъезд, ещё одного ко дну,

Кровь на полу, капля за каплей в нас

В этой ночи она - рваная та страна

Сгребает золу остывающих глаз...

Серая речь в тёмном больном окне,

Сдаться и лечь, в серую ночь во мне,

Нет не могу, прости, в мёртвую жизнь врасти,

Нет, не она в этой горсти...

Свобода, свобода, так много, так мало,

Ты нам рассказала, какого мы рода,

Ни жизни, ни смерти, ни лжи не сдаёшься,

Как небо под сердцем в тоске моей бьёшься...

Свобода, свобода...

То, что он не мог понять и сформулировать, он вдруг ясно увидел в толпе самых разных людей. В смешавшихся флагах. И в словах, звучащих над всеми этими людьми.

Россия будет свободной.

Но что это - свобода?

Данил шёл в колонне. Люди постоянно что-то выкрикивали - и он выкрикивал вместе с ними. Иногда он ужасно радовался, что оказался здесь. Чувствовал, что он словно дома, среди своих. Не так, как в школе или у Артёма на работе. И даже не так, как с мамой или с Олей. Он был среди тех, кто его понимал. Так ему казалось.

И за всем этим неотступно следили другие - люди в форме.

Их было очень много. Гораздо больше, чем в Марьино. И они стояли напряжённо, молча, не переглядываясь и не переговариваясь.

Руки за спиной, на боку - дубинки, на голове - каски.

Данил знал, что они могут стрелять по толпе, если начнутся беспорядки. Стрелять без предупреждения.





И посматривал вокруг.

Бежать было некуда - кругом люди. Вокруг - двойные железные заграждения.

Шли уже два часа. Останавливались, чтобы выкрикнуть лозунг. И потом шли дальше.

И вдруг остановились надолго. Выкрикнули лозунг. Один, другой. Но дальше не двинулись. Толпу словно заклинило.

- Что такое? - спросил кто-то.

- Не знаю. Сейчас гонца пошлём.

Толпа никуда не шла. Огромная толпа людей остановилась и стояла без движения.

Это означало только одно - впереди что-то случилось.

Послать гонца - это найти того, кто проберётся через толпу, ставшую из-за остановки плотной, в самое её начало и выяснить, что случилось.

Дима вызвался сбегать. С ними пошли ещё ребята.

Но протиснуться сквозь такой строй - нелегко.

- Что будем делать? - спрашивали друг у друга все.

- Сидеть и ждать.

Кто-то действительно сел на асфальт.

Кто-то стал петь песни.

Данил отошёл в сторонку. Теперь он остался один.

Люди немного притихли - устали от лозунгов. Хотелось движения, а его не было.

Гонцы вернулись через час. Димы не было.

- Не пускают на сцену, - сказали они тихо, но Данил был рядом и услышал, - перекрыли сквер, не дают аппаратуру, закрыли улицу.

Люди, кто тоже был рядом, резко ожили.

- Как в тот раз, - послышалось в толпе.

- И что будут делать? Опять сидячую забастовку?

Люди уже с ненавистью смотрели вокруг.

- Сколько можно! Даже выступить не дают.

- Да всё понятно. Никто и не даст.

- Повторяется Болотная...

- Болотная, - эхом прокатилось по толпе.

Повисла тишина. Хвост толпы, ещё по инерции двигающийся вперёд, стал напирать на тех, кто уже остановился, прижимаясь к ним теснее. Данилу вжали в чужие спины.

- Остановитесь! Куда вы идёте? - стали кричать люди в толпу.

Но их никто не слушал - и продолжал напирать.

Начало толпы по-прежнему никуда не двигалось - и люди сжались плотнее.

У одного из тех, кто шёл рядом с Данилой, оказался мегафон - и над всей толпой раздалось:

- Никуда не двигаемся! Оставайтесь на месте! Не напирайте вперёд!

Толпа вдруг замерла.

- Что вы творите? - крикнули в сторону полицейских, стоящих за заграждениями по двум сторонам толпы, - как можно перегораживать сейчас улицу?

Но впереди явно что-то начинало происходить.

Данил пытался разглядеть поверх голов людей. Но видел только массу. И впереди, и сзади. Повсюду. Только по бокам - двойное железное заграждение и полицию в касках, с щитками и дубинками.

Отступать было некуда.

В толпе начались недовольные крики. Иногда - в сторону полиции.

- И что теперь? Так и стоять?

Люди то шли вперёд, теснее прижимаясь друг к другу, то останавливались.

Опять начали кричать в мегафон:

- Остановитесь! Не надо идти вперёд! Не надо никуда идти!

Если бы сейчас началась давка - тысячи людей просто задавили бы друг друга.

- Надо идти назад, - наконец сказал кто-то.

- Идите назад! - крикнули в мегафон, - все идём назад!

Но назад никто не пошёл.

- Назад? - возмущались люди, - это что, провокация? Никто не пойдёт назад.

И толпа стала напирать ещё.

- Тогда стоим на месте!

И все опять остановились. Только этот голос, раздававшийся над толпой, как-то сдерживал её.

Люди стали облокачиваться на заграждения. Если бы они были одиночные - люди бы снесли их. Но заграждения были двойные - и полиция, отгороженная от людей щитами, стояла чуть дальше и пока просто смотрела на всё.

- Что они хотят? - раздавалось по толпе как эхо, - почему мы не движемся?