Оппозиция

В это воскресенье митинг был в центре Москвы.

Начинался на Октябрьской в три часа дня.

Данил стоял в центре зала. Было полно народу, но ему казалось, что он стоит один. Он прижался к колонне и громко включил музыку на телефоне. Люди шли мимо. Кто-то тоже шёл на митинг - Данил видел свёрнутые плакаты в руках.

Он ждал Диму.

В ушах звучало:

Ночь

Стучит в окно и наступает передышка.

Всё принимаю близко к сердцу, даже слишком,

И до утра

Будут мелькать

Страницы сайтов, чашки с кофе, сигареты,

И я не первый кто с тоской и без ответа -

Она стара...

И я не знаю,

Какие результаты и проценты

Видны из окон всех московских телецентров

И из Кремля,

Но за моим

Окном два в жопу пьяных человека

Друг друга бьют уже почти что четверть века

Из-за рубля...

Дима пришёл один. Он вёл себя очень нервно - всё время смеялся, как-то странно озирался вокруг, как будто чего-то ждал или искал кого-то.

Данил вытащил наушники.

Музыка резко оборвалась.

- Такого шанса больше не будет, - говорил Дима быстро-быстро, пока они поднимались по эскалатору, - если получится сейчас засветиться, то всё, дело сделано, можно создавать свою группу, своё подразделение, всё, что угодно. Эта уже не Марьино, не Болотная. Эта реальная борьба, понимаешь?

И на эту борьбу они ехали не одни.

Данил оглянулся - весь эскалатор был заполнен людьми. Мужчинами, женщинами, молодыми, не очень. Совсем ещё девчонки и пацаны. Постарше. Взрослые. Даже старики. Все. Со свёрнутыми плакатами, с кучей листовок в руках.

Они уже не были такими хмурыми, как в тот раз. Они улыбались, смеялись, шутили.

Но Даниле казалось - как-то неестественно. Натянуто и страшно. Точно смех от безысходности, когда человек знает, что это конец, но не верит.

Эскалатор кончился. Все пошли к выходу. И они с Димой за всеми.

Дима всё говорил и говорил.

- Если бы мне удалось что-то сделать. Пробраться ближе к сцене... Ты как думаешь?

Данил ничего не отвечал.

Вместе с толпой они вышли на улицу.

И Даниил замер.

Вся улица была залита людьми. На ней не было живого места. Люди были повсюду. У метро, в переходах, в сквере у памятника Ленина.

Они ходили, стояли, сидели, говорили, молчали.

Они были с плакатами, без плакатов, одни, группами, толпой.

Казалось, целый город вышел на эту площадь.

Люди стояли на балконах в домах напротив.

Кто-то пытался залезть на Ленина и что-то кричать оттуда, но тут же подошла полиция и сняла его.

Полиция тоже была повсюду. Они стояли по периметру вдоль оцепленной улице. И тут же - машины. Автозаки, или автозЭки, как называл их Дима. Их тоже было много.

Дима присвистнул.

- Ничего себе!

Дима достал из рюкзака плакат и развернул.

Во весь лист был нарисован портрет президента. Тот самый портрет, который висел во всех классах. На который Данил смотрел всю свою жизнь.

Но теперь этот портрет был мятый. Не такой красивый и важный. И прямо посреди лица большой загиб.

А сам президент был перечёркнут двумя жирными красными линиями.

Данил смотрел и не мог понять - неужели это тот самый президент? И теперь он здесь - на этом плакате. Как это возможно? И что теперь будет с теми, кто понесёт это плакат, кто встанет под него и пойдёт под ним?

Но ведь это именно он, Данил, встанет под него и пойдёт под ним.

Данил разгладил плакат руками. Но он не изменился. Всё также сквозь перечёркнутые красные линии смотрели глаза президента. И казалось, смотрели неотрывно.

Большая Якиманка была перекрыта - по ней должны были идти до Болотной площади. Потом - митинг.

Они встали в конце колонны - но конца не было - и за ними тут же выстроились новые люди.

Дима стоял с плакатом. Данил - рядом.

Хотели раздать листовки, но передумали. Кому было раздавать? Тут все свои, все одинаковые.

Колонна медленно двинулась.

И двинулись флаги. Самые разные - красные, оранжевые, жёлто-чёрные, чёрно-красные, чёрно-жёлто-белые. Данил никогда не видел столько флагов сразу. Ему всегда казалось - их ничего не может объединить. Но они здесь, вместе. Значит, что-то их объединило.

Лозунги были тоже самые разные.

"Если власть несменяема, то революция неизбежна"

"Кажется, нас не посчитали"

"Требуем отмены итогов выборов"

"Требуем регистрации оппозиционных партий"

"Требуем проведения свободных и честных выборов"

"За свободу узников"

"Сфабрикованная дума не нужна народу"

"Русские не сдаются"

"Мой президент - в этой толпе"

"Сегодня - начало великих событий"

"Делай то, во что веришь"

"За честную власть"

"Мы здесь власть"

"Пока кто-то в оковах - никто не свободен"

"Фальшивые выборы - фальшивые законы - фальшивая власть"

"Нет тоталитарному государству"

Но и их всех что-то объединяло.

И Данил уже знал что - они все хотели перемен.

А он? Чего хотел он?

. . .

После того случая с директором маме всё-таки позвонили.

Когда Данил пришёл домой, мама была уже там.

Он сразу понял - что-то не так. Мама пришла раньше обычного.

Такое же ощущение было, когда умер дед Данилы - мамин отец. Даниле было тогда десять лет.

Мама пришла с работы рано, села на кухне и сказала только одно:

- Дедушка умер.

И было понятно - какой.

Другого - по отцовской линии - давно уже не было.

- Как? - спросил Данил.

На памяти Данилы в их семье ещё никто не умирал. И это казалось невозможным. Дед не мог умереть, он должен был жить вечно. Но он умер - и мама сидела на кухне, молчаливая и тихая.

"Этого не может быть, - повторял он про себя, - этого не может быть".

Что люди умирают - Данил, конечно, знал с детства. Но дед - прошедший войну, доживший до девяноста лет - он не может, нет, это неправильно.

И Данил держался, чтобы не потрясти деда за плечи и не закричать, как кричал ещё ребёнком, когда с мамой приезжал к нему домой - "дед, вставай, вставай, давай. Утро уже!"

Но дед лежал - жёлтый и застывший.

И такая же застывшая была тогда мама - она сидела около гроба и молчала.

И сейчас мама сидела на кухне. И молчала. Не включала телевизор.

- Мам, ты чего? - спросил Данил.

Данил растерялся и даже не снял куртку, прошёл так.

- Ты откуда? - мама подняла на него глаза. - Телефон не брал.

Данил посмотрел на экран - он был чёрный.

- Наверное, разрядился.

На столе Данил заметил свои листовки.

- Мам, - позвал он.

- Звонили из школы, - сказала она.

- Мам, - опять позвал Данил, всё ещё не решаясь пройти на кухню.

- Ты не был сегодня?

- Не был.

- А вчера?

- Вчера был. Мам...

Мама сидела в темноте. Данил только сейчас заметил, что мама даже не переоделась - так и сидит в юбке и блузке. Как ходит на работу.

- Мам!

- Где ты был? Дома?

- Дома.

- Что делал?

- Ничего.

- А институт?

Они не были с мамой особенно близки - никогда не разговаривали ни о чём, кроме бытовых дел.

"Как школа"?

"Нормально".

"Что тебе приготовить?"

"Не знаю. Чего-нибудь"

"Во сколько придёшь?"

"Часов в девять. Позвоню, если что"

И так далее. Ничего особенного. Даже никогда не ужинали вместе. Данил - у компьютера, мама - на ходу.

Они вообще редко пересекались дома. Общались или записками на столе, или смсками.

Они жили в одной квартире, но это была как будто не одна жизнь. Это были две разные жизни. Так казалось Даниле.

Но тут мама спросила.

- А институт?

Про институт мама спрашивала редко. Данил даже растерялся.