Страница 54 из 55
ВЕЧЕР XXIV.
Циклоида пробудившись (это слово доказывает, что она спала, хотя то и сомнительно), начала размышлять о потерянном времяни, не с тем, чтоб сожалеть, но чтoб изыскать средства, могущія поправить оное. Ей вспала мысль, пришедшая ее в стыд, что так поздно пришла оная к ней! Где девался ум мой? (вскричала она) любовь меня весьма ослепила. Я люблю, и под видом другой думала востoржествовать. Таковое размышленіе последуемо было всеми выгодными воображеніями, которыя внушает самолюбіе. Она не сомневаясь далее сложила на вид Анемонин неудачу претерпенную, и льстила себе, что в своем собственном виде не будет оной подвержена. Вот в чем дело! сказала она; эта Анемона вдыхает в него предразсудки. От того-то он приходил в отчаяніе, которому причины я не постигаю и в чем обвиняю его несправедливо. Ах, бедной мальчик! это не твой проступок; я справедливо говорила ему вчерась, что может быть я того причиною.
Она в то время стояла противу зеркала. В самом деле (продолжала она), Анемона ничего в себе такого не имеет. Какой вид! в ней нет пріятностей; стан ея неловок и походка гадка; цвет в лице годился бы, но самое лице ничего не обещает; словом сказать, она не важна. После таковаго изследованія оставила она немедленно образ Анемонин и приняла свой собственной; и как уже не имела надобности в чертах ей ненравных, то отoслала их к хозяйке. Анемона приняла их с удовольствіем, не желая променяться тем ни с какою волшебницею на свете.
После того не оставалось о чем думать, кроме того, как бы показаться на глаза Остроилу. Величественное явленіе казалось ей к тому удобнейшим. Она знала, что человеки, рабы их волшебнаго могущества, имеют слабость унижаться пред оным, упреждать их и самые незаконныя желанія, удовлетворять с покорностію их своенравію, и считать за славу, служа их утешеніям. По сим-то понятіям, каковыя имеют и все великія особы о низких человеках, волшебница учредила своя разположенія. Она поднялась на воздух, и окружила себя всею пышностію своего достоинства. Гром и молнія возвестили прибытіе ея в замок; она сидела в колеснице, осыпанной филіантами и везомой осмью как снег белыми лебедями: величественное ея одеяніе серебряной парчи блистало от других камней. Я сказал уже, что она была прекрасна: сія новая Лада подражала казаться тою, которая привлекла на себя взоры Остроиловой в порфирном водоеме. Выступка ея была величественна, глаза живые, несколько важные, но прелестные, когда наполнялись нежности; цвет лица ея имел всю нежность младости; и плaтье ея, подобраное выше колен яхонтoвыми запонами, оказывало прелестныя ножки. Прибыв, окружена была она всеми своими придворными.
Остроил, отягощенный печальными размышленіями, и с сердцем наполненным любовію, прохаживался тoгда в саду. Он помышлял только об одной Доброгневе, и был из задумчивости выведен последовавшим громовым ударом, которой предшествовал прибытію Циклоиды; прибежали уведомить его о том, и что она хочет его видеть. Наконец (сказал он) узнаю я о судьбе моей. Таковая надежда произвела в душе его луч радости: он побежал поспешно, вшел весел, приближился к волшебнице, и сказал голосом, наполненным почтенія и важности, что без сомненія находится он в замке сем по ея воле; что он осмеливается просить, чтоб уведомили его, по какой это причине; что он сочтет себя щастливейшим человеком, когда услуги его ей могут быть полезны; но что праздность, каковой он предоставлен, не предсказывает ему таковой чести: почему дерзает просить об своем увольненіи; ибо честь и слава его требуют присутствія его в другом месте.
Циклоида ответствовала ему величественно, что имеет некоторое в разсужденіи его намереніе, о котором объявит ему; что впрочем oтданы были ею строгія повеленія, чтоб во время отсутствія ея ничего не недостaвало к веселію провожденнаго им здесь времяни. Но что касается до вашей праздности (продолжала она с усмешкою и взглядом, разстроившим Остроила), я довольно предуведомлена, что нет причины вам упрекать в том себя.
После сего перваго разговора, которой в честь чина ея произходил в присутствии всего Двора ея, пошла она во внутренніе покои, приказав Остроилу следовать за собою; там села она на самой мягкой софе. Остроил! (сказала она ему по том) я не знаю, что подумаете вы о снизхожденіи, которое я делаю для вас? ибо я волшебница: существо наше столько возвышено... над человеческим, что нет из них столь дерзкаго, которой бы осмелился всзвести глаза свои на нос, естьли мы не удостоим их снизхожденія. Наше возвышенное достоинство дает нам право делать с благопристойностiю тaковыя наступленія; мы можем и должны в разсужденіи вас оказывать те же поступки, кои вы употребляете с обыкновенными женщинами. Я люблю тебя, Остроил...и тебе оное открываю: могу ли я ожидать признанія за такоювую к тебе милость?
Остроил не ожидал таковаго нахальнаго объявленія; он имел только превозходное (как уже видели) понятіе в обхожденіи с простыми женщинами, но ни малейшаго, как поступать с волшебницами. Он выдумывал, что отвечать; Циклоида его предупредила. Что надлежит мне предчувствовать из твоего молчанія? (сказала она с строгостію) Не к неблагодарному ли имела снизхожденіе? Не должно ли вооружиться мне всею моею властію. — Ах, сударыня (подхватил Остроил, бросясь на колени), я ничего не видывал вас прекраснее; душа моя тронута вашими милостьми; и, естьли угодно, я жертвую вам моею жизнію; но . . По щастію шум часов его зажал ему тогда рот, чистосердечіе его готово было не кстати вымолвить глупость тем величайшую, что оная разстроила бы намереніе обеих покровительствующих его волшебниц.
Я ведаю (сказала ему Циклоида), что вы имеете некоторую склонность к царице Трантараранской. Она довольно прекрасна; но пора уже его забыть, я не говорю ни слова об Амаранте. Союз ваш был так кратoк; Анемона скоро заняла их место. . . . Как, сударыня (перебил слова ея Остроил) вы думаете... О! (подхватила волшебница) я надеюсь, что нам не будет препятствія. Она позвонила в колокольчик; пришли, она повелела начать все, что может доставить увеселеніе, и в то мгновеніе ока началась музыка; волшебница между тем вязала узелки, а придворныя госпожи ея зевали со скуки. Музыка не утешала Остроила. Он ушел в свой покой предаться печальным размышленіям, стесняющим его душу; казалось, что любовь его к Доброгневе возросла от новаго сего препятствія, которым угрожала ему волшебница. Он не видал другаго средства противу ея гоненія, кроме немедленнаго бегства; он хотел удалиться на край света, чтоб не изменить клятвам, данным царице, им обожаемой. Но как можно было вытти? стены сего очарованнаго замка не охраняемы ли были волшебством Циклоидиным? чтоб ни было (вскричал он с отчаяніем), подвергнемся всему для избавленія себя из сего несноснаго жилища. Говоря сіе, он вставал итти; но почувствовал свой палец, сжимаемой кольцом, почти столькож больно, как у Амаранты. Я не понимаю (вскричал он остановясь), чего хочет кольцо мое? что мне здесь делать? Для чего не позволяется мне бежать? как мне защищаться? чегож и опасаться? Останемся до тех пор, сколько можно... Предам себя покровительству Гориславину; но что бы ни последовало, я, не взирая на усилія всех волшебниц на свете, пребуду верен.
По долгом размышленіи показалось ему, что нашел он самый хитрый способ в пользу любви своей. Оный состоял в том, чтоб повергнуться на колена пред волшебницею, и открыть чистосердечно чувствуемое им к ней равнодушіе, и всю нежность, которую имеет он к Доброгневе. Без сомненія (говорил он сам себе) мое чистосердечіе, мое почтеніе, мои слезы, возъимеют действіе над ея серцем; естьли она любит меня, она тронется. При том же Циклоида волшебница, и следственно должна быть великодушна. Занявшись таковою мыслію, был столь оною предубежден, что не слыхал, как во все продолженіе его разговора с собою часы его безпрестанно звенели. Он пошел для произведенія сего хитровыдуманнаго способа в действо; но боль, произведенная ему кольцом противу воли принудила его остaновиться.