Сапуниха

Не прошли и сороковины со дня смерти единокровной, когда почтальонка принесла треугольник солдатского письма с незнакомым почерком. В волнении развернула лист:

"Здравствуй, Стеня!

Нахожусь в госпитале. Ранило меня сильно: руки забинтованы, и поэтому не могу писать - друга по палате попросил. Ноги осколками посекло, но - самое главное - жив. Если сможешь - приезжай. Буду ждать. Всем нашим передавай поклон.

Ваш Сапунов И.В."

И всё. И непонятно от кого - от Ильи или от Ивана. Что гадать - поеду.

Собралась скоро, на попутках, поездах и пешком отправилась в г. Старый Оскол, где располагался, судя по обратному адресу, госпиталь.

Добравшись до города, стала расспрашивать, как найти указанное в письме место, удивляясь недоумённо-растерянным взглядам людей. Наконец удалось добраться и... Вместо госпиталя увидела огромные воронки, груды битого кирпича, обгоревшие деревья и местами уцелевший забор. Немцы, прорвав воздушную оборону, сбросили смертогруз на тех, кто уцелел в мясорубке войны, кто надеялся поправиться. Отрешённо смотрела на следы ужасающего плуга уничтожения, тихо, тоскливо выла... Господи, что же это такое? Только-только затеплилась надежда и враз оборвалась... Кто же писал? Ванятка? Илюша? Уже всё равно. Кто бы ни был - сгинул, влившись смертью своею в звонкое слово "Победа", что прогремит салютом, криком "ура" и воплем вдов в не столь уж далёком мае...

Вернувшись в село, застала извещение с сообщением, что Сапунов Илья Викторович пропал без вести. Уже ничего здесь не удерживало. Родители Ильи - Виктор Михайлович и Марфа Григорьевна - умерли до войны, поэтому засобиралась в Гуреевский к маме.

Военные действия откатились от Рахинки, и Сталинградская битва, ставшая одним из выдающихся событий Великой Отечественной, победоносно завершилась. С обеих сторон в ней принимало участие более 2-х миллионов человек и огромнейшее количество боевой техники. В результате разгрома вражеских полчищ перестали существовать 4-я танковая армия немцев, 3-я и 4-я румынские и 8-я итальянская. В котле под Сталинградом была разбита 6-я полевая армия вермахта, её дивизии в июне 1940-го первыми вступили в Париж, что означало поражение Франции. И вот теперь, уничтожив германскую армаду здесь, русские отмстили и за Париж. Как в дальнейшем будут мстить за поруганные родные просторы, за порушенные пределы европейских стран.

Сборы были недолгими - богатства с ценностями не нажили: погрузив нехитрый скарб в телегу, запряжённую бурёнкой, отправились в путь. На сундучке, укутанная в мамино пальто, сидела Валюшка, за телегой брели привязанные бычок с тёлочкой. Собака Дамка бегала, гоняясь за воронами и облаивая всякую живность, появляющуюся иногда на пути. Разбитые гусеницами танков дороги, сгоревшая и покорёженная техника, поля, покрытые оспинами воронок, воткнутые то там, то сям колышки с дощечками, где были начертаны имена погибших - всё говорило о пронёсшемся смерче войны... Сначала читала таблички, надеясь встретить знакомую фамилию, но потом поняла бесполезность занятия - слишком их много.

Сосновка, Сокорёвка, Котлубань... сколько хуторов, деревень и посёлков пришлось тогда проехать - разбитых, сожжённых, искалеченных... Кухоньки, кухоньки... хат почти не было, поэтому строили времянки, ютились в ожидании лучших времён. Заезжая в очередную Тополёвку, в какой-нибудь Большой или Малый хутор, искали уцелевший двор или правление колхоза, останавливаясь на ночлег. "Много добрых людей на свете, - подумала.- В такие лихие времена пускали переночевать. Хлебом делились, скотину кормили... Кто живой, дай им Бог здоровья". Потянулась к кружке, громко отпила воды, прислонилась к стене. Поглаживая онемевшую руку, вновь вернулась в военную пору.

Родное пристанище встретило непролазной грязью, покосившимися плетнями и скособочившимся куренём. Чувствовалось отсутствие мужской руки.

Дома были мама с Варяткой. Вечером пришла Ариша, работавшая в колхозе трактористкой. Сели вечерять, и за столом выяснилось, что Ганюшка перешла в Рубёжный, жила, трудилась там. Рассказали о том, что в наших местах погиб Епифан. Тянул связь у Плесистова, там его ранило, там попал в плен. Собрали немцы не один десяток русских солдатушек и, видать, находились в хорошем расположении духа, поскольку разрешили местным жителям забрать из неволи родных. Епиша, говорят, просился, да ни одна душа не решилась взять, опасаясь доносительства. Ему удалось передать записку, но слишком долго блуждала она, попала почему-то в Лысов, а уж потом - в Гуреевский. Арина отправилась в Плесистов. Но оттуда красноармейцев погнали дальше, и дошла девушка до станции Морозовской, что в Ростовской области, где ей рассказали: фашисты в дороге перестреляли в балках многих пленников, а оставшихся вывезли от станции куда-то в степь...

Вдоволь наплакавшись, легли спать, чтобы, проснувшись, жить дальше.

Утром отправилась к Переходновым - передать тётке Махоре подарок от сына. Будучи в Рахинке, возвращалась с мельницы, везя в телеге мешки с мукой. За селом, как обычно, школили партию новобранцев. Натянув вожжи, приостановила лошадей и с сожалением глядела на рядовых, выполнявших разнообразные приказания. Прозвучала команда "Перекур!", и серо-зелёная масса закопошилась, как муравейник в хаотичном движении. Из этой массы к повозке ринулся человек, размахивал руками, шумел: "Стеня, Стенькя-а!" То был Кондрат. Запыхавшись от бега и от муштры, земляк широко улыбался и, держась за повозку, словно боялся, что исчезнет, говорил с придыханием:

- Здорово, Стеня! Я тебя сразу заприметил. Ты-то не могла меня увидать, мы все одинаковы с лица, запыленные, просоленные...

- Здравствуй! Где служишь-то?

- Да тут недалече - в Новомикольском.

- Чё ж не заходил?

- Некада всё. Учуть нас и учуть. Скоро на фронт пойдём. На Гуревах давно была?

- Давно...

- А не собираешься?

- Собираюсь, Кондратушка, собираюсь, - слёзы затуманили взор.

- Что случилось? Никак беда какая?

Потрясла головой, всхлипнула и произнесла:

- Муж пропал без вести... Младшенькая убралась...

- Ну не горюй... Что ж поделаешь? На всё воля Господня... А "без вести" - не убитый, авось, отыщется... А?

- Дай Бог, чтобы так было...

- Стеш, ты всё равно хутчей* моего будешь в Гуреевске, передай от меня гостинец мамаше. Я щас принесу.

Солдатик метнулся к вещмешкам, сложенным в углу плаца, и, выхватив из кучи один, бежал обратно, прижимая ношу к груди. Положив в телегу, лихорадочно заковырялся в содержимом, достал маленький свёрточек.

- Это кофточка. Завсегда с собой ношу. Сам не знаю, зачем. Видать, чувствовал, что тебя встречу. Передай. Ага? И поклон, конечно...

- Передам. Не сомневайся.

Тут раздался приказ "Стро-ойсь!", и Переходнов, высоко задирая ноги, понёсся к собратьям, не оборачиваясь, махал ей рукой...

Тётка Махора прослезилась, принимая подарок, просила вновь и вновь повторить о встрече. Держала на коленях, ласково поглаживая жёлтую, в мелкий горошек кофточку. Морщинистая, заскорузлая рука матери как бы прикасались к сынушке, бисеринки слёз сыпались из маленьких глаз...

- Ты заходи, Стёпуша, рассказывай...

- Да вроде бы уже всё рассказала.

- Ну, можа, ишо чё вспомнишь...

Что, да и когда сказывать - на работу в колхоз пошла. Поставили сторожем - амбары охранять. Чтобы не было страшно, брала с собою Валюху, ложились на соломе, укрывшись тулупом, шептались до тех пор, пока сон не одолевал дочку...

Из сторожей перевели в доярки, где упиралась с раннего утра до поздней зари.

Война прошлась по здешним местам, оставив разрушительный след, приходилось восстанавливать многое, а многое строить вновь. И месили бабоньки глину с коровьими лепёшками и соломой, заткнув подол за пояс, подкузюмившись*: закрыв лицо платком так, что оставалась лишь полоска для глаз. Полученным раствором обмазывали плетнёвые базы, сараи, построенную из тех же плетней конюшню...