Сапуниха

Жители Рахинки с болью, с тоской смотрели на пылающий город, на горящую великую русскую реку. Пожарищное зарево заливало зловещим отсветом округу, и ночь становилась светлее, от этого отяжелялись терпение с надеждой. Днём же дымы пожаров заслоняли солнце, накрывая сумраком не только пейзаж, но и сердца. Люди, глядя за Волгу, бранили, кляли оккупантов, молили Бога и веровали, веровали в победу...

Но для этого нужны новые и новые силы, а их не хватало, и посему было решено набрать штрафные батальоны из узников ГУЛАГа, рвавшихся на фронт. Гулаговцы содержались в тысячах лагерей, и на их охрану отвлекалось огромнейшее количество молодых, здоровых мужчин - служащих НКВД, они тоже могли бы воевать...

В начале 1942-го года в учреждение АН-243 прибыли военные для того, чтобы, набрав живую массу, заткнуть одну из дыр на опасных участках передовой линии.

Осужденных выстроили на плацу. Клубя морозным воздухом, стояли в недоумении и ожидании изменения дальнейшей судьбы, а что она изменится у многих - стало ясно всем, так как на наспех сколоченную трибуну поднялось руководство и несколько армейских чинов.

- Граждане заключённые, - обратился комендант лагеря, - ни для кого не секрет, что положение, складывающееся на фронтах, чрезвычайно серьёзное, враг прёт со страшной силой. Но мы выстоим. Мы победим. Для победы не пожалеем последней капли крови и, если потребуется, сложим головы на полях сражений.

Начальник сделал паузу, вздохнул глубоко и продолжил:

- Вы совершили необдуманные шаги, но я уверен: многие раскаиваются в содеянном. Родина чувствует ваше раскаяние и поэтому предоставляет шанс искупить вину. Смыть позор кровью. Кто готов с оружием в руках встать на защиту Отечества - два шага вперёд!

Ряды, дрогнув, замерли, а потом решительно, как один человек, шагнули к середине плаца.

Полковник, доселе молча стоявший рядом с комендантом, взволнованно произнёс:

- Спасибо, товарищи! Я прибыл с позиции с великим сомнением, но теперь вижу, что глубоко ошибался. Не все из вас попадут в действующую армию, но, кому выпадет оказанная честь, уверен - выполнят воинский долг до конца.

После команды "Разойтись по местам!" арестанты отправились в бараки и там долго, до рассвета, взволнованно обсуждали случившееся.

Яков, лёжа на нарах, заложив руки за голову, упёрся взглядом в одну точку и думал, думал...

Одолевали обида и тревога. Да, Родина жестоко оскорбила его, но сейчас над ней нависла смертельная угроза, и посему он готов приложить руку к уничтожению супостата. Лишь бы взяли на передовую.

Взяли.

Весной 42-го, когда в советско-германском противостоянии развернулась ожесточённая борьба за овладение стратегической инициативой, оказался штрафник Бузин на просторах Харьковщины. Там велась наступательная операция Красной Армии, но в результате непродуманных решений 22-го мая, спустя пять дней после начала, немцы нанесли мощнейший контрудар и заперли в "котле" около 20-ти наших дивизий. Из штрафного батальона, в котором находился недавний зэк, уцелели несколько человек. Выкопав укрытия в зыбком песчаном грунте, истерзанная часть заняла оборону возле посёлка, окружённого редким сосняком.

Установилось короткое затишье. Вслед непременно развернётся атака гитлеровцев, и это будет последний бой обороняющихся. Что последний - были уверены все. Слишком мало их осталось, хотя на дислокацию вышли даже штабисты. В нескольких метрах от Авиловича копошилась фигура, напоминавшая кого-то из знакомых или близких. Сосед аккуратно раскладывал перед бруствером гранаты и по неторопливым, размеренным движениям угадал зятя.

- Илюха! - окликнул охрипшим от жажды и волнения голосом.

Тот повернул голову и изумлённо крикнул в ответ: "Папаша!" Потом поправил ремешок у каски и спросил:

- Ты как тут оказался? Давно?

- Да уж оказался... Недавно. Домой писал?

- С неделю назад письмо...

Фашисты заглушили ответ ураганным артиллерийским огнём: на оборонительной линии взмыли фонтаны песка вперемешку с соснами и остатками человеческих тел... Из-за пригорка показались стальные махины с крестами на башнях, грозно рыча, плевали огненными сгустками. Яков Авилович краем глаза уловил, как на месте, где был окоп Ильи, взметнулся столб взрыва и звук, доселе рвавший перепонки, вдруг напрочь исчез... не успел понять отчего, потому что в следующее мгновение душа донского казака унеслась в небеса, стараясь быстрее вырваться из ада, царившего вокруг...

... Война гуляла и в Заволжье: от угроз в листовках немцы перешли к делу и бомбили Рахинку. Звенели стёкла во флигельке, домик Сапуновых вздрагивал от страха вместе с жильцами, но, слава Богу, ни одна из бомб не попала в него, хотя ложились рядом.

Жизнь и в такой обстановке не прекращалась, внося прифронтовые поправки. От передового края бежало мирное население, а к нему шли войска.

Однажды, возвращаясь с работы (строили у села аэродром), увидела среди отдыхающих солдат, лежавших на траве с задранными ногами, дядю Александра, брата папани. Не веря, подошла поближе, позвала. Он открыл глаза, ошарашенно улыбнулся:

- Стёпушка?!

- Я... Вы надолго тут?

- Не знаю. Привал вот.

- Спросись у командира, может, отпустит в гости...

Старшина, выслушав просьбу, добродушно усмехнулся в усы, что выдавали украинца, и сказал: "Ну що ж, якщо е до кого ийты - топай. Только не долго гостюй, бо через тры часа выступаем. Зрозумив?"

- Уразумел, - радостно ответил Александр Авилович.

Успели посидеть за столом, попить чайку, вспомнить родных и Гуревы, повздыхать о тяготах военного времени. Собрала скромный "сидор", навела ирьяну*. Напиток дядюшка бережно перелил во фляжку. На прощание обнял её и Валюшку, сунув банку тушёнки и кусочек сахара...

Неделю спустя, заглянув в сенник, увидела спящего красноармейца. Тот проснулся от шороха, присел и спросил: "Сколько времени, хозяйка?"

- Да ещё рано. Спи... Хотя чего тут валяться - иди в хату.

Во флигеле боец со словами "Давненько я не спал на постели" мгновенно заснул. Когда отошёл от сна, форма его была постирана и отглажена.

- Тебя как зовут, служивый? Не Ваней?

- Ваней. А что?

- Больно на нашего Ивана похож. На брата мужа.

- На передке?

- Оба. И писем не шлют.

- Ничего, хозяюшка, пришлют. Я вот отстал от части, догоняю. Тоже давно не писал домой. Догоню - напишу. А тебе... как тебя величают-то?

- Стеня.

- А тебе, Стеша, большое спасибо от Ивана Иванова. На нас земля русская держится. Ты мне помогла, и твоим кто-нибудь поможет. Непременно. Ну, прощай, голубушка.

И пошёл Иванов сражаться за Родину, за матерей и сестёр, ждущих своих защитников. Не все, правда, дождутся...

Через несколько дней после ухода армейца заболела Рая. Определили младшенькую в медсанбат, стоящий в селе, и находилась с дочкой неотлучно день и ночь. За Валей присматривала золовка. Девочка болела долго и тяжело, обессиливая сама и отнимая силы у неё, у мамы.

Как-то овладело короткое забытьё... в забытьи явился Илья и спросил:

- Раечка ходит?

- Нет.

- Сейчас пойдёт.

Улыбнулся ласково, сказал: "Пошли. Пошли, моя маленькая".

Девчушечка протянула ручонку, он взял её в свою большую. И стали удаляться, растворяясь в тумане. Чем дальше уходили, тем тяжелее становилось, и ужас сковывал. Пыталась кричать, но голос пропал. А доченька с папой были уже едва различимы во мгле...

Находясь в оцепенении, проснулась, долго боялась пошевелиться, дотронуться до Раи... придя в себя, прижалась губами к горячему лбу дочурки и навзрыд разревелась, предчувствуя недоброе.

Ещё двое суток не смыкала глаз, с тревогой прислушиваясь к неровному дыханию, а на третьи не выдержала - забылась сном и спала нос к носику Раюшки... Сколько времени прошло - неизвестно, только проснулась как от толчка. Доченька была недвижима... Безумие охватило, стала трясти кровинушку, причитать и кричать. Подбежавший медперсонал с трудом успокоил и вывел из палатки... Страшная догадка озарила позже: Илюша погиб, умер и забрал с собою Раечку... Боже, как тяжело, как тяжело... тяжелёхонько...