Страница 30 из 33
Талия моя узкая, но я не зазнаюсь, не кичусь перед крысой, не называю себя младогегельянцем.
Что есть жизнь?
И – если жизнь – чередование белого и чёрного, а чередования я сейчас не вижу, то, наверно, и не живу сейчас? – графиня Алиса сорвала с груди кожаные ленты – груди свободными радикалами вырвались наружу. – Белый Кролик в опасности!
Подонок он, плебей, но назвал меня рабыней, и за это я ему служу, верю, что он – исследователь душ барышень.
Графиня Алиса ловко накинула кожаную петлю на шею крысы, закрепила, другой конец вожжи привязала к пряничному шкафу – душительница свобод мелких грызунов, забросила в шкаф гейский барабан и нижнее бельё герцогини. – Тащи, крыса поднарная!
Веди к Белому Кролику, твоему господину!
Не говори, что ты – беженка и нуждаешься в лечении и пособии по безработице, лживый окорок ты, а не свинья.
Поднапрягись, потомки поставят тебе пряничный памятник! – графиня Алиса в отместку за зло – за оплеухи крысы, за её оскорбления дотошные, с трупными пятнами порока – ударила ладонью по правой щеке Крысы. – Подставляй левую щёку и вези, вези, бойцовская крыса!
Белый Кролик мается, кричит в отчаянии, катается на спине среди безнравственных призраков.
Крыса – с предсмертной тоской печальной выхухоли – злобно сверкнула глазом, ощерила жёлтые зубы кормилицы гориллы и – на удивление графини Алисы – потащила, быстро, наращивала скорость, казалось, что у неё за спиной выросли чёрные крылья посланницы ада.
Пряничный шкаф с тремя тоннами нижнего белья герцогини пробкой вылетел из пряничного домика.
Крыса наращивала и наращивала скорость, кометой Галлея летела по мрачным проходам в скалах и подземных кладбищах.
Графиня Алиса отставала, тяжело дышала, на ходу срывала со стен мох, жевала, искала в нём питательные килокалории.
Крысу с грузом нижнего белья герцогини не догнала, а, когда прибыла на место – охнула, схватилась под левой грудью, искала заледенелое в адском страхе сердце.
Белый Кролик полурасплющенный, но ещё живой – Крыса пробежала по нему и протащила тяжеленный шкаф с тремя тоннами нижнего белья герцогини – стонал, причитал, ощупывал себя сладострастно, проверял наличие конечностей – так продюсер фильма ужасов после наркоза ищет свои ноги.
— В детстве боялся кладбищ, а сейчас – Сергея Ивановича Королёва боюсь, даже верю, что превращусь в гусеницу танка, когда он настигнет меня! — Белый Кролик отлепился от крышки гроба, по привычке отвесил графине Алисе оплеуху (Алиса в ответ – также, по-деловому, с осознанием пользы своей жизни – ударила Белого Кролика в ухо). – Бельё герцогини – ерунда, прошлое, прах веков, моветон!
Никто через триста миллионов лет не вспомнит о трёх тоннах нижнего белья герцогини, не посыплет голову израильским пеплом – барды, а не люди.
А об оплеухах Сергея Ивановича Королёва вспомнят, и через пять миллиардов лет Земля вздрогнет, а Солнце погаснет от его Космических оплеух.
По пятницам ворую орехи на базаре, пью горькую: где Истина?
Где та тропинка с золотыми плитками Нострадамуса, которая приведет бедного Белого Кролика в опочивальню прима-балерины? — Белый Кролик закручинился, повесил голову, выпрямлял сломанные конечности, трепетал, словно красное знамя на фронте классовой борьбы.
— Изыди, сатана! – графиня Алиса отшатнулась от Белого Кролика, задумалась – чем прикрыть оголенные ведерные груди – большие до неприличия, но честь не запятнают.
— Пат! Шах и мат егерский!
Кто украл мою душу? — Белый Кролик взъярился, подушечки лап превращались в козлиные копыта, шерсть на загривке позеленела. – Конских яблок кто возжелал?
Накормлю досыта, и коровью лепешку в тандыр брошу!
Пропили честь, фармазоны, нигилисты, пахари от бухгалтерии!
Я покажу вам у Кузькиной матери!
— Кузькина мать у вас в подвале, батюшка! — послышались голоса из каменного гроба (графиня Алиса на крышке гроба заметила огненные китайские иероглифы, заробела, но не убегала; куда бедной девушке бежать без лифчика и без трусиков?) – А под хвостом у вас ручка, которой лукавый подписывает контракты на покупку душ человеческих!
— Билль о правах подписывай, Белый Кролик!
Независимость афрочехословаков в ваших руках!
Нет Правды в маленькой тележке, но в гробе на тележке – Истина! – маленький зленый человечек – огурец на тонких ножках дистрофика — подсунул Белому Кролику бумаги на подпись (графиня Алиса заметила, что бумага туалетная, использованная много раз). – На маятнике старинных часов я вешался, жизнь не мила!
Но кукушка из часов спасла меня, теперь – жена моя на сносях, простите меня, набитого ненужными мыслями, склочника, живодёра и подпольного пластического хирурга.
Зелёный человечек отвесил Белому Кролику сильную оплеуху – вечерний звон расплескался десантурской синевой по пещере.
Белый Кролик с радушием свадебного генерала отвесил ответную канцелярскую оплеуху – доброта произрастает Откровением.
Зелёный огуречик подарил оплеуху оцепеневшей графине Алисе.
— Сдохни, пожиратель мухоморов! – графиня Алиса ударила в низ живота огурчика, охнула, укоряла себя за дурные слова и излишнюю жестокость по отношению к жителям Третьего Рейха.
Огурчик улетел во тьму; в чёрном-пречёрном тумане хрустнуло, заверещало жалобно – так поёт оперная певица на похоронах штангиста.
— Сжечь тебя, отдать на корм тритонам, графиня Алиса! — Белый Кролик оклемался после крысы и пряничного шкафа с тремя тонами нижнего белья герцогини, выглядел, как помятый галстук мажордома. — Проницательность я бы проявил, язвил бы по поводу того, что ты без жениха, а Принц на Белом Коне, наверно, протух в болоте средневековья, упивается на свадьбе с горгульями, к тебе не спешит, словно у него вместо ног – рыболовные гигантские крючки.
Мучайся, обзывай себя откровенной барышней, раздумывай о безнравственности – назовут тебя безнравственной, очернят в Институте Благородных Девиц – слыхано ли, видано ли, чтобы девушка преступница без одежд пинала живые зеленые огурцы?
Имя тебе – Внушение!
— Вот и Принц! АХАХА! — графиня Алиса не обратила внимания на слова Белого Кролика – не Король он, поэтому словам его нет доверия; благородная барышня не откликается на призывы черни. – И Белый Конь под Принцем!
ОХОХО! Счастье-то привалило неземное, словно я нашла сундук с неизвестными рукописями композитора Иоганна Себастьяна Баха. – Графиня Алиса целомудренно покраснела, захлопала в ладошки, но укорила себя за излишнее проявление чувств, убрала ручки за спину, с негодованием смотрела на — кажущиеся при Принце горами – упругие груди – дом родной.
Величественный, смуглокожий, со смоляными кудрями Принц подъехал к графине Алисе, вперил в неё строгий взгляд чёрных выпуклых глаз, оценивал девушку, как на рынке рабынь в Стамбуле.
Миллионы куртуазностей – скромных, благочинных – пронеслись в мозгу Алисы; задумалась над ходом беседы, над плавным, неторопливым – чтобы без потери морали – течением разговора с Принцем, ощущала, как жгучая радость поднимается к голове и падает в низ живота.
Принц наклонился – вот-вот поцелует страстно, жадно – но не вина графини Алисы, она не виновата, овечка перед свадьбой; но не поцеловал, ох, как не поцеловал красавчик огнеподобный.
С оттяжкой – левой рукой в белой лайковой офицерской перчатке – отвесил по правой щеке зардевшейся, сконфузившейся графини оплеуху – словно медаль на щеку привинтил.
Развернулся и без замаха – профессионал общения с барышнями – правой рукой по левой щеке графини Алисы – БАБАЦЦЦЦ!
Ловко, по-казачьи, по степному выхватил нагайку с вшитой свинчаткой, и нагайкой по белому личику графини Алисы – ХЛЁСТЬ! ПОХЛЁСТЬ!
Графиня Алиса машинально схватила руку Принца, дернула на себя и лбом ударила в нос наследника Престола – так усердный петушок долбит гранит в поисках маковых зёрен.
Хряснуло, нос Принца превратился в блин на Масленицу, лицо – сковорода кочевника.
Принц свалился с испуганного Белого Коня, левая нога запуталась в стремени, будто ждала своего часа пять лет.